Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Кубанский атаман Филимонов и председатель правительства Курганский ответили Деникину, что из названых лиц на территории Кубани находится Калабухов, что аресту и преданию военно-полевому суду, как член рады, он не подлежит без согласия самой рады. Деникин приказ повторил. Филимонов ответил, что у него нет сил приказ привести в исполнение. Тогда Деникин объявил всю территорию Кубани тыловым районом Кавказской армии и назначил командующим тыла, т. е. территорией Кубани, генерала Покровского специально для того, чтобы привести приказ в исполнение.

«До назначения генерала Покровского, – отмечает Подчасов, – я подчинялся непосредственно коменданту города Екатеринодара, а с назначением генерала Покровского был подчинен, вместе с 15-ю офицерами команды, непосредственно ему. Мне было предложено следить за зданием Зимнего театра Черачева, где происходили беспрерывно ночные заседания Кубанской рады… В течение двух ночей мне спать не приходилось… Часто в автомобиле с потушенными фонарями сопровождал машины, развозившие известных членов рады».

Наконец, 6 ноября генерал Покровский решил произвести «операцию» над радой, и оказался знающим дело хирургом. Дело в том, что в самом гарнизоне Екатеринодара войска были ненадежны: технический полк, учебный батальон, учебно-кадровая батарея были на стороне рады. Настроение ближайших к Екатеринодару станиц также было на стороне и в защиту рады… Надежными частями гарнизона были Кубанское Софийское военное училище и самая верная идее Добровольческой армии – Единая Великая Неделимая Россия – моя команда, которая к этому дню имела более ста офицеров.

И вот генерал Покровский, как командующий, назначает на 6 ноября парад (смотр войскам) Екатеринодарского гарнизона. Нужно сказать, что 4 и 5 ноября в срочном порядке были выделены и отправлены на фронт маршевые роты из неблагонадежных. А Кубанская рада 4, 5 и 6 ноября все заседала, охраняемая, однако, довольно сильным своим караулом.

На парад войска были выведены в особом заранее определенном порядке: на правом фланге по Красной улице стоял конвой Покровского (против собора), затем Кубанское военное училище, против театра, где заседала рада, были выстроены юнкера и моя команда с пулеметами, потом части, вызванные из станицы Пашковской, а на левом фланге, далеко от театра, за Дмитриевской улицей стояли неблагонадежные кубанцы… Мы получили приказание окружить театр. Полковник К. вошел в театр, вызвал товарища председателя рады Роговца и от имени генерала Покровского предложил ему – во избежание кровопролития – отдать приказание караулу, охранявшему раду, сойти со всех постов.

Роговец побледнел и приказал начальнику караула, подчинявшемуся только ему, снять посты. Потом ему, как исполняющему обязанности председателя рады, был представлен список членов рады, которые должны быть выданы радой для суда над ними… И вот выходят члены рады… Испуганные лица, непонимающие глаза… Но главного виновника, Калабухова, в здании рады не было. Он был вызван атаманом Филимоновым к себе во дворец и там арестован. («Я видел эту записку Филимонова, записку, вызвавшую Калабухова… насмерть»… Это личный атаманский бланк. Рукою Филимонова на бланке было написано: «Многоуважаемый Алексей Иванович! Прошу Вас немедленно, по очень важному делу, прийти ко мне во дворец»… И подпись: «Уважающий Вас, А. Филимонов»…)

Что в атаманском дворце произошло, мне рассказали поручик Исаков и капитан, поехавший с генералом Покровским.

– Я в это время получил приказание, – отмечает Подчасов, – отправиться к дому Фотняди, где был штаб Покровского, чтобы усилить его охрану и принять арестованных.

По словам поручика Исакова, во дворце произошло следующее:

Филимонов обратился к Покровскому с просьбой:

– Приказать караульным обращаться с арестованными в корректной и вежливой форме…

Покровскому это не понравилось… И когда Филимонов заявил, что на довольствие арестованным он будет отпускать деньги из войсковых сумм, что поэтому арестованные могут довольствоваться из ресторанов, то Покровский тут не стерпел и грубо ответил: «Александр Петрович! – Прошу Вас не делать мне указаний, как обращаться и как кормить арестованных»… И повернувшись боком к Филимонову, лицом к офицерам, с насмешкой сказал, щелкнув пальцем около шеи:

– Я их накормлю…

Арестованные – Роговец, Гончаров, Фесков, Манжула, Омельченко, Воропинов, Петр Макаренко и др. – были размещены в одной большой комнате, Калабухов же был помещен отдельно в маленькой, через коридор напротив, что недалеко от уборной…

Когда начало темнеть, я получил приказание от начальника штаба: 1) выставить еще внешний пост (кроме бывшего внутреннего) к окну комнаты, где был Калабухов, 2) запретить разговаривать между собою остальным арестованным… Было предложение, что скрывшийся председатель рады Макаренко (арестован был его брат

Петр) и член рады Бескровный попытаются, с помощью оставшихся верных им казаков, отбить своих единомышленников… Я зашел в караульное помещение передать приказание… Караул был настроен весело…

Захарченко запел на мотив – «Не пиймали Ивана Макаренко, пиймали Петра»… и все подхватили:

– Трай-рай…

Около 12 часов ночи был составлен военно-полевой суд под председательством полковника Комянского; члены: войсковой старшина Гетьманов и др. На суде Калабухов виновным себя не признал. Он говорил: «Я действовал в соответствии с инструкцией, данной Краевой радой для делегации. Если я сделал что-нибудь не согласно с инструкцией, то меня должна сулить рада… Договор с горским Меджелисом был подписан мною, Бычом, Савицким и Намитоковым лишь как черновик, он может войти в силу лишь после рассмотрения и утверждения его радой…

Однако суд признал его виновным, поэтому за измену – повешение.

До приговора Калабухов держался спокойно и с достоинством. После стал сильно нервничать… Мне было его по-человечески жаль. Когда он попросил помочь ему – ответил, что я слишком маленький… Надо просить Покровского о смягчении наказания… И я пошел к генералу Покровскому передать просьбу Калабухова его видеть. И в ответ услышал:

– Скажите, что я не желаю разговаривать со сволочью…

Я передал, что Покровский не хочет его видеть и что остается одно – писать прошение о помиловании, адресованное Главнокомандующему… Покровский, мол, не рискнет скрыть ваше прошение о помиловании, адресованное Деникину.

Калабухов попросил бумагу, чернил и спросил, не знаю ли я форму прошения о помиловании. Я ответил: «Не знаю… Но пишите от сердца… Укажите на свои заслуги… Вы ведь участник Корниловского похода.» Калабухов напишет и снова зачеркнет… Видя это, я пошел в комнату к другим арестованным и спросил: