Пепел и пыль - Анастасия Усович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я едва стою на ногах; едва понимаю, что творится вокруг.
Смаргиваю пятна, появившиеся перед глазами от долгого смотрения на костёр, и перевожу взгляд на Ваню. Если бы Даня был рядом, он бы меня обнял, он бы попытался успокоить, сделать всё, что в его силах, чтобы мне стало легче. Он бы меня никуда не пустил.
— Что? — спрашивает Ваня, не поворачивая головы.
Разумеется, заметил, что я таращусь на него. Как же иначе.
— Ничего, — произношу я. — Просто… Мы правда собираемся отправиться в прошлое?
— Волнуешься?
— Я в ужасе, — срывается с языка раньше, чем я успеваю подумать.
Многое сейчас держится лишь на том, что всем видом я показываю уверенность в собственной идее. И неосторожно сказанное слово может запросто всё испортить.
— Да, я тоже, — неожиданно говорит Ваня.
Он поворачивает лицо на меня и глядит поверх стёкол очков. Спустя секунды вместо кофейных радужек вспыхивают тёмно-оранжевые.
Завораживающее зрелище.
— Что ж, приятно знать, что не я одна такая трусиха.
В уголках губ Вани скрывается улыбка. Быстрым движением руки он поправляет очки, возвращая их на законное место.
— Могу кое-что спросить?
Раньше, кажется, это был мой коронный вопрос, не его.
— Конечно, — киваю я.
— Даниил, — произносит он. У меня внутри всё скручивается. — Он… ну, мы…
Ваня силится подобрать правильные слова, но всё, что у него выходит: это отрывки местоимений и сбивчивое «э-э-э».
Но, мне кажется, я знаю, о чём он хочет спросить.
— Вы во многом схожи — произношу я. — Например, в привычке закусывать щёку или активно жестикулировать левой рукой при разговоре. Из-за этого первое время я, глядя на тебя, видела брата, по которому безумно скучала, а сейчас… Я знаю, что ты — не он. Чётко вижу эту разницу. И даже не в очках дело, просто вы очень разные, хоть внешне — копия друг друга. Это словно… не знаю, как объяснить…
— Две стороны одной медали? — предполагает Ваня.
Тихо кашляет, прочищая горло. Саша тут же сверкает глазами в его сторону, мол: «Как посмел портить мою мелодию? Не умер бы, чуток потерпев!». На это Ваня отвечает ему приподнятыми бровями и лёгким прищуром.
Однажды, сидя за книжкой, я сказала Дане, что сломаю ему пальцы, если он не перестанет барабанить ими по столешнице. Тогда он одарил меня тем же взглядом, полным усталости и легкого пренебрежения.
Две стороны одной медали. Лучше и не скажешь.
— Теперь моя очередь, — говорю я.
Саша, снова услышав нас, громко вздыхает. Не хочу мешать остальным наслаждаться его музыкой, а потому наклоняюсь ближе к Ваниному лицу. От него пахнет пылью — запахом, которым пропитался каждый из нас за время нахождения в Огненных землях.
— Теперь я спрошу, — полувопросительно шепчу я. Ваня коротко кивает. — Что у тебя с Леной?
— Мы друзья… если ты об этом. А если не об этом, то тогда я не понял вопроса.
Я хмыкаю. Когда Ваня волнуется, он напоминает щенка, едва отлученного от матери и теперь не знающего, куда ему приткнуться.
— Вы, вроде, очень близки.
— Мы лучшие друзья.
— Ну я так и подумала.
Враньё. Ведь я помню: и тот взгляд, когда он увидел Лену, лежащую едва ли в сознании после встречи с фейри, и тон его голоса, когда он спросил, сколько раз ещё должен её спасать, и радость от её выздоровления, и перепалки, заканчивающиеся виноватыми взглядами обоих в экраны своих наладонников, и излишне долгие пожелания спокойной ночи, и… не знаю, почему, но я заметила. И сделала выводы, в которых сейчас уверена как никогда.
— Знаешь, о чём я думаю? — я толкаю Ваню плечом.
Вроде не сильно, но от неожиданности Ваня покачивается и на долгую секунду теряет равновесие.
— Когда всё это кончится, можно устроить что-то вроде семейного ужина. Вы с Дмитрием придёте к нам домой. Я познакомлю тебя с мамой! Что-то мне подсказывает, ты ей понравишься. Она всегда хотела, чтобы её дети были самыми умными… Даня ещё куда ни шло, а от меня в этом плане совсем никакого толку!
— Слав, — произносит Ваня.
Обычно после моего имени, сказанного таким тоном, не следует ничего, что бы могло мне понравиться.
— Ты, вроде, хорошая, и возможно Даниил с вами очень счастлив, а Дмитрий только и делает, что спит и видит, как снова сможет назвать свою бывшую жену любимой, но… Это не добрая голливудская комедия, где в конце все счастливы, благодаря наплевательскому отношению к логике и сюжету. Это жизнь. — Выпячивая грудь вперёд, словно каждый следующий вдох ему даётся тяжелее предыдущего, Ваня делает паузу, в течение которой я слышу, как Саша заводит новую песню. — У нас ничего не получится. Семья — это…
— Не надо, — обрываю Ваню я. И с чего вдруг решила, что он переменил своё мнение? То, что несколькими минутами назад он был ко мне добр, не значит ровным счётом ничего! — Ты не обязан ничего объяснять…
Кажется, Ваня что-то произносит, но я уже не слышу, стремительно направляясь к двери и исчезая в доме. Пытаюсь заставить себя остановиться и подумать. На что я обижаюсь? На то, что у Вани есть своё, отличное от моих розовых мечтаний, мнение?
Но ноги сами ведут меня прочь.
Влетаю в дальнюю комнату, хлопаю дверью…
… И подскакиваю на месте, когда вижу Эдзе, удивлённо вскинувшего брови и замершего с какой-то деревянной посудой в руках.
— Впрочем, — произносит он, осматривая меня с ног до головы. Взгляд его цепляется за карман моих штанов, в котором лежат Нити. — Ты как раз вовремя.
Молча вытаскиваю Нити и протягиваю Эдзе. Он выставляет посудину, которой оказывается неглубокая щербатая чаша, и подбородком указывает мне, чтобы я положила их на дно.
Сейчас там что-то чёрное и крупное, напоминающее камни, плавает в золотисто-зелёной жидкости, мутной, как болотная жижа, и пахнущей в чём-то похожем на ихтиоловую мазь.
— Ты не захочешь знать, что это, — произносит мужчина раньше, чем я открываю рот, чтобы спросить.
Поджимаю губы и киваю. За последнее время я привыкла играть по чужим правилам.
— Значит, всё почти готово? — предполагаю я.
Эдзе отворачивается к столу. Телосложением он ни в чём не уступает своему сыну; мышцы обоих высечены из мрамора. Только Лукас носит свободную одежду, прячась за разлетающимися рукавами и широкими штанами, а Эдзе наоборот облачает своё тело в то, что будет подчёркивать каждый его идеальный изгиб.
— Почти, — повторяет Эдзе. — Ненавижу это слово.
