Атлантическая премьера - Леонид Влодавец

Впрочем, эти две минуты все-таки благополучно прошли, и начальник довольно ровным и бесстрастным голосом объявил:

— Все в порядке, рядовой Коротков. Можете следовать дальше!

Дальше я мог следовать только по коридору к лифту. И само собой, не один, а в сопровождении двух мрачных сопровождающих, которым с их-то мордами и плечами очень подошло бы исполнять смертные приговоры. То, что до лифта они довели меня целым и невредимым, мне показалось очень большой удачей.

В лифте ехали безмолвно. Я знал, что сколько бы ни задавать вопросов, никто на них отвечать не будет. Здесь говорили только те, кому это по штату положено, а прочие помалкивали.

Во дворе мне побывать практически не удалось. Сопровождающие — их вполне можно было назвать и конвоирами — подвели меня прямо к открытой задней

дверце «скорой помощи», поставленной почти впритык к выходу из здания. У этой дверцы меня ждали двое в цивильном, даже при галстуках. Половина физиономии у каждого из них была закрыта здоровенными темными очками. С такими мальцами приятно бродить по ночному городу, если они у тебя на службе, но очень неприятно, если они попадаются тебе на узкой дорожке и просят прикурить. Поскольку эти ребята состояли на службе явно не у меня, а у кого конкретно, и вовсе было не ясно, то, влезая в «скорую», я немного волновался. Я сел на боковую скамеечку. Цивильные, несмотря на свой приличный вес, ловко запрыгнули следом и синхронно захлопнули задние дверцы. Не спрашивая у меня, будет ли мне удобно, дяденьки уселись по бокам, а затем одновременно с двух сторон взяли меня за руки и прищелкнули к себе наручниками. Видать, этим медведям не привыкать было возить людей таким образом. При этом их, как видно, вообще не интересовало, кого они везут и зачем. Может быть, они даже не знали, куда меня везут, — уж конечного пункта

— наверняка. У них был определенный отрезок пути, маршрут, в конце которого положено было сдать «груз» — то есть меня, Короткова Николая Ивановича — 1 шт., со всеми армейскими причиндалами, согласно описи, которая, возможно, где-нибудь прилагалась.

Наверно, это была та же самая «скорая», на которой я был доставлен. Во всяком случае, у нее тоже были матовые стекла, и понять, куда едем и что проезжаем, было невозможно. Оставалось ждать, когда привезут и все станет ясно.

Однако, когда привезли, яснее не стало. Машина, притормозив, развернулась, и кто-то распахнул с наружной стороны задние дверцы. В проеме я увидел борт вертолета и открытую дверь. Ни номера, ни каких-либо надписей или опознавательных знаков мне рассмотреть не удалось, потому что, скорее всего их там и не было. К тому же времени оказалось мало: едва «скорая» с распахнутыми задними дверцами приблизилась к вертолету почти впритык, как те, кто сидел по бокам, встали и прямо-таки перенесли меня из автомобиля в вертолет. Они тут же провели меня от дверей в заднюю часть кабины, отделенную переборкой. Иллюминаторы и здесь оказались матовыми, можно было только понять, светло за бортом или темно, но догадаться, что нынче на дворе: утро или вечер, можно было лишь весьма приблизительно. Двигатели прибавили обороты, вертолет дрогнул и оторвался от земли. Это я ощутил. Однако как высоко он поднялся и на какой высоте проходил полет, понять не мог. Ребята, которым было поручено организовать мою доставку «куда следует», как видно, очень не хотели, чтобы я запомнил дорогу. Можно было бы, наверно, прибегнуть к традиционной повязке на глаза, но для них эта мера безопасности, должно быть, показалась недостаточной.

Вертолетное путешествие продлилось в том же безмолвии, что и автомобильное. Времени оно заняло намного меньше, во всяком случае для меня. Добрые дяди сопровождающие не стали особенно тревожиться, когда я позволил себе задремать, и разбудили только тогда, когда потребовалось выходить из вертолета. Известное дело — солдат спит, а служба идет.

На сей раз меня выгрузили в какой-то фургончик или пикап, вообще не имевший окон. В течение тех нескольких секунд, пока меня переносили из вертолета в кузов, детинушки просто взяли меня покрепче под локти и перепрыгнули из дверей в двери — я успел увидеть довольно свежую зеленую траву в узком промежутке между бортом вертолета и задним бампером фургона. Кроме того, краем глаза удалось разглядеть какие-то довольно высокие деревья, немного облаков и синего неба. Впечатление было такое, что вертолет приземлялся на какой-то лесной поляне или парковой лужайке.

Фургон некоторое время ехал по чему-то неасфальтированному, обиженно поскрипывая рессорами и раскачиваясь с боку на бок. Затем он выбрался на твердое покрытие и, блаженно заурчав, прибавил скорость. Через узкие вентиляционные щели в кабину задувал встречный воздух, довольно свежий, с приятными лиственно-цветочными запахами. Ни разу за первый час пути не попалась встречная машина — во всяком случае, шум ее мотора я бы услыхал. Все это время мы ехали через лес или парк, потому что в кузове по-прежнему ощущался приятный лесной запах. Однако этому настал конец, когда фургон круто свернул направо и сквозь вентиляцию потекла смесь испарений гудрона и бензина. Тут сразу же загудело в ушах от проносящихся мимо встречных и обгонных машин. Теперь мы неслись по автостраде и, должно быть, с приличной скоростью. Несколько раз фургон менял направление своего движения, то ли въезжал на лепестковые развязки, то ли сворачивал куда-то, то ли вообще разворачивался на 180 градусов. У меня даже если бы и было какое-то представление о том, куда мы едем, то оно потерялось бы начисто. Так прошло около двух часов. Я начал испытывать те самые муки, которые испытывала сестра Терри во время поездки в качестве похищаемой. В конце концов, и самим конвоирам, как мне показалось, стало не совсем уютно. Однако никому не хотелось сознаваться первому, и все мы мужественно дотерпели до следующий «станции».

Таковой оказался не то ангар, не то пакгауз, куда в конце концов заехал фургон. Судя по всему, место тут было нелюдное, а скорее всего и вовсе заброшенное. Поэтому слить лишнюю жидкость всем четверым никто не мог помешать. Я говорю «четверым», потому что, помимо охранников и меня, та же нужда оказалась и у водителя. Правда, он вышел из машины только после того, как мы в нее влезли, а о том, зачем он выходил, я догадался по характерному журчанию. Я припомнил анекдот про дедушку Ленина со словом «конспирация» и хихикнул. Мордовороты не отреагировали.

Вот тут, видимо, впервые за все время этого пути «с пересадками», что-то не состыковалось. Кто-то опаздывал, потому что мы около десяти минут простояли в душном ангаре. На каменных рожах сопровождающих отразилось отчетливое недоумение, а затем и беспокойство Оно исчезло лишь после того, как послышался шум мощного мотора. Подкатил точно такой же фургон, и мои конвоиры отстегнули от своих запястий браслеты наручников. Два других джентльмена, одетых немного по-другому, но очень похожие на первую пару, пристегнули меня к себе и пересадили в другой фургон. Первым из ангара выехал тот, на котором меня сюда привезли. Та машина, в которую меня пересадили, отправилась спустя десять минут. Однако, как мне представилось, второй фургон пошел совсем в другую сторону.

На сей раз дорога оказалась короткой. Я услышал гул авиационных двигателей и иной, хорошо знакомый аэродромный шум. Фургон задом заехал по аппарели в грузовой салон, и задние дверцы открылись. Я ожидал, что сейчас меня высадят, но просчитался. Конвоиры крепко ухватили меня за правую руку, и один из них прямо через одежду вколол мне в предплечье какой-то препарат из небольшого шприц-тюбика, похожего на те, что имеются в армейских аптечках на случай поражения нервно-паралитическим газом. Я сразу почувствовал слабость и вырубился… Должно быть, на очень долгое время.

Очень дурацкий сон Короткова

Конечно, я вырубился не совсем и даже не наглухо. Впечатление было даже, что я не сплю, — уж очень все, что мне мерещилось, было похоже на явь. Вместе с тем я ни на минуту не забывал, что я сплю. Вот такая ерунда.

Неведомо откуда опять возникла знакомая картинка палаты с приборами и компьютерами, откуда меня увезли несколько часов назад, и появился все тот же дядька в камуфляже, с вязаной маской на лице. Самого себя я, как это ни странно, вовсе не видел. «Главный камуфляжник» — другого названия я ему придумать так и не сумел — опять уставился на меня своими грустно-мрачными глазами и заговорил. На сей раз он заговорил по-русски, хотя до этого я от него ни одного русского слова не слышал. Английский, унаследованный от Брауна, я никуда не потерял, испанский мне тоже сохранили, однако то, что бывший «серый кардинал» заговорил по-русски, должно было иметь какой-то смысл. Смысл этот до меня дошел. Только после того, как я понял: он общается со мной по телепатии.

— Привет! — сказал он. — Ты нормальна себя чувствуешь?