Последняя любовь гипнотизера - Лиана Мориарти

— Вряд ли что-то изменилось бы, — сказала Элен. — Даже если бы ты уже обратился в полицию.

Патрик пожал плечами:

— Ну, как бы то ни было, довольно о Саскии. — Он поднял голову и посмотрел на звездное небо. — Пожалуйста, боже, хватит с нас Саскии!

— Да, — согласилась Элен, думая о смертельно бледном лице Саскии и гадая, что она может делать вот в этот самый момент, есть ли у нее друзья или родные, которые навестят ее в госпитале, и что происходит в ее странном, запутавшемся разуме.

Патрик тяжело вздохнул:

— В общем, я для того предложил прогуляться, чтобы мы могли поговорить о прошлой ночи и… о том, что я сказал. Насчет Колин.

Его тон совершенно изменился. Патрик говорил напряженно и как бы официально, словно участвовал в судебном разбирательстве.

— Хорошо. — Внутри у Элен все сжалось, и она поняла, что на самом деле не хочет, чтобы Патрик говорил обо всем этом: слова могли только запутать все еще сильнее и основательно ухудшить положение.

Как странно. Элен всегда думала, что слова и есть ответ на все вопросы; в конце концов, она и лечила людей только словами, и ничем больше. «Постоянно держите линию связи открытой!» — твердила она тем клиентам, которые испытывали трудности в общении. А вот теперь и вообразить не могла ничего хуже разговора.

Наверное, это примерно то же самое, что оказаться на месте мужчины, у которого сердце каждый раз замирает, когда жена ему говорит: «Мы должны все обсудить». Он тут же думает: «Да заткнись ты, женщина!» А она между тем открывает ему душу во всем ее обнаженном великолепии, хотя мужчине как раз хочется прикрыть ее поплотнее.

— Дело в том… — начал Патрик.

— Там что, твоя мать? — удивленно воскликнула Элен.

Она только что заметила фигуру Морин. Та шла по песку с такой осторожностью, как будто опасалась наступить на мину.

— Элен, тебе звонят! — Ее голос, на удивление отчетливый, пронесся над пляжем. — Она говорит это очень важно!

Глава 25

Дружба — это единственное лекарство от ненависти, единственная гарантия мира и покоя.

В конце концов Тэмми ушла вместе с Лансом и Кейт. Она напросилась с ними в кино. Уже ясно было, что эта троица подружится. Я и забыла, что Тэмми обладает совершенно детской способностью мгновенно обзаводиться друзьями. Она ведь и со мной то же самое проделала много лет назад.

Зашла медсестра, чтобы проверить, как я себя чувствую, именно в тот момент, когда мои гости поднимались со стульев. Когда она открыла дверь, компания хохотала над какой-то шуткой Кейт, а сестра извинилась и сказала:

— Я зайду попозже, когда ваши друзья уйдут.

Она ведь думала, что я нормальный человек с нормальными друзьями, которые любят меня, которые мгновенно бросились в больницу, как только узнали, что со мной случилось несчастье. Откуда ей было знать, что с Лансом мы просто работаем вместе, но никогда не встречались вне работы. Если честно, я бы и не заметила его, доведись мне встретиться с ним где-нибудь. А уж его жена была для меня и вовсе абсолютно посторонним человеком. И то, что они явились меня навестить, было по-настоящему странно. А с Тэмми я вообще не поддерживала отношений целых три года. И ни один из этих троих не знал, как я на самом деле переломала себе кости.

А самым странным казалось то, что Ланс, Кейт и Тэмми, похоже, были полны решимости продолжать все это. Они уже договорились навестить меня снова. Помощь мне в течение шести недель вынужденного пребывания в постели уже стала для них неким общим проектом. Я гадала, не участвуют ли они в каком-нибудь движении самосовершенствования, каких масса в Интернете. Ну, например, учились заниматься филантропией?

Ланс собирался принести мне портативный DVD-плеер, чтобы я могла наконец-то посмотреть «Предупреждение».

— Уж теперь-то у тебя нет повода для отговорок, — сказал он с мягким поддразниванием в тоне, и у меня возникла мысль, что, возможно, как ни странно, я ему действительно нравлюсь.

А Кейт решила, что будет учить меня вязать, раз уж мне все равно нечем заняться. Эта идея возникла, потому что Тэмми сказала, что я должна использовать время вынужденного безделья, чтобы освоить что-нибудь такое, чего мне всегда хотелось, но на что никогда не хватало времени. Ну, вроде изучения испанского языка или чего-то в этом роде. А я ляпнула, что мне всегда хотелось научиться вязать, что отчасти было правдой, поскольку я всегда выдавала это за свое желание, хотя на самом деле не имела ни малейшего намерения браться за вязание.

Но как только я произнесла, что хочу научиться вязать, глаза Кейт вспыхнули тем же самым фанатическим огнем, каким горели глаза Ланса, когда он говорил о «Предупреждении», и теперь она была уже полна рвения и готовилась давать мне уроки вязания.

И все каким-то образом трансформировалось в решение Тэмми пожить в моем таунхаусе, пока я лежу в госпитале. Раз уж Тэмми возвращалась в Сидней, ей бы пришлось временно пожить у сестры, а та просто доводила ее до сумасшествия. Потому и предложение остановиться пока у меня выглядело совершенно естественным и очевидным. Подруга намеревалась забрать мою одежду и завтра привезти другую, чтобы мне было что надеть после операции на лодыжке.

Я пыталась угадать, что она подумает о моем доме. Никаких книг или картин, никаких фотографий на холодильнике. Если бы я знала, что она приедет, то постаралась бы создать некую видимость, а так… Наверняка на кухонном столе до сих пор стоит початая бутылка вина и лежат таблетки болеутоляющего. А кроме этого, она ничего не увидит, все горизонтальные поверхности пусты и чрезвычайно, пугающе чисты. Холодильник и кладовка набиты исключительно необходимыми продуктами: молоко, хлеб, масло. Никаких печений или пирожных, вообще никаких излишеств.

Тэмми наверняка поймет, как я изменилась, обратит на это внимание. Когда я жила с Патриком, она частенько забегала ко мне и поддразнивала из-за моей домовитости: в вазах обязательно стояли свежие цветы, в жестяной банке всегда лежали испеченные мной бисквиты. А теперь мой дом выглядит так, словно принадлежит какому-нибудь одержимому порядком холостяку или серийному убийце.

После ужина — на листке, лежавшем на подносе, сообщалось, что это «легкая» еда, но это был мой самый плотный ужин за много месяцев; вечером я обычно съедала только чашку кукурузных хлопьев — я откинулась на подушку и стала вслушиваться в звуки жизни госпиталя: в коридоре звучали быстрые шаги, позвякивали мензурки с лекарствами на тележках медсестер, отдаленные голоса то становились громче, то затихали.