Изменник - Владимир Герлах

Семенчук, наконец, подписался, высунув язык, смотрел как Вера промокала чернила, снова стал путаться: «Я этого Николая Манькова, вот убей меня Бог! до сегодняшнего дня…» — «Хорошо, да конечно, вы его должны запрячь как следует! пусть пашет! Пока уходите, приму потом! когда кончу с этой гражданкой! Ну живо поворачивайтесь, или я должен вам помочь выйти?»

Галанин взял поручительство в руки, прочел внимательно. Ну вот это совсем другое дело получается, раз староста поручился, все просто! Теперь пишите, Вера, в лагерь по шаблону как всегда, а я пока напишу майору, что бы он ускорил дело. Вот что, Манькова, вы когда думаете ехать? Когда подводу найдете? Ну это плохо! Подвод у нас нет! Где Аверьян?»

Через полчаса все было оформлено. Аверьян на кухне делился своей радостью: «Простил в последний раз! еду в областной! С Ахом! На цельную неделю! Слава те, Господи! Не буду его черта, видеть! Наберу с собой сена и овса, в два счета Манько-ву доставлю и обратно с ее Колькой привезу! Очень даже кстати получается! пусть других помучает, с меня хватит его вопросов!» Галанин проводил Манькову, жал ей руку, просил кланяться ее Коле, в ее узелок сунул пачку папирос: «Пусть покурит на радостях! ваши яички и сало ему дайте, он ведь там голодает, конечно! вернется, пройдите ко мне, я посмотрю, куда вашего сына всунуть… да пройдите на кухню, там вам кухарка кое-что даст… я распорядился. Не благодарите и не плачьте! Это мой долг! А теперь идите, вон, мой кучер вас поджидает!»

Через открытое окно смотрел снова на площадь, на зеленеющие липы, под которыми торопилась Манькова с Аверьяном, улыбался, вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей руке… около него стояла Вера и тоже улыбалась: «Там Семенчук просит его принять, хочет что-то уточнить!» — «Ну ничего не поделаешь, пусть войдет!»

Галанин снова сидел за столом, не смотрел на Веру, которая продолжала стоять у окна, недовольно ворчал: «Ну, что еще? Надоели вы мне сегодня, Семенчук, с вашими делами, говорите скорее! Я занят!» Длинное лицо скопца было страшно испуганно: «Господин комендант, я ведь этого, Николая, никогда в жизни не видал и не слыхал!» Галанин стукнул кулаком по столу: «Как? Что вы плетете? Как же вы смели тогда ручаться, мерзавец?» — «Так я же хотел много раз вам все уточнить, а вы мне не давали и словечка против подписки вставить!.. простите меня, дурака, виноват кругом!» Семенчук тихо по бабьи плакал.

Галанин задумчиво на него посмотрел, сделал грозное лицо: «Ну, скажите мне, Семенчук, что мне с вами теперь делать? вы меня обманули и заставили просить об освобождении совершенно неизвестного нам обоим человека! Вы отдаете себе отчет в ваших поступках? Представьте себе на минутку, что он окажется коммунистом и убежит к партизанам? А? В какое положение вы попадете принимая во внимание ваше поручительство? Вы понимаете? — «Понимаю, господи комендант! может, я сбегаю и верну эту гражданку и вы отберете у нее это проклятое поручительство? Я одним духом!» — «Ни в коем случае! Что я вам? мальчишка? Сначала освобождаю, а потом снова сажаю? Нет, дорогой, я не вы! У меня слово с делом не расходится! Ну ладно, прощаю, так как и я был занят и не дослушал вас, как следует, хотя, Черт вас побери, могли же вы, если так хотели все-таки говорить более ясно! а не мямлить себе под нос! Так и быть! прощаю. При условии, что будет это в последний раз! А этого Манькова я вам теперь не дам… сам займусь устройством на работу, что бы был у меня на виду! Идите, Семенчук, и помните, прежде чем делать глупости, сначала думайте, на то у вас и голова!» Семенчук вышел, на крыльце вспомнил, что забыл поговорить с Галаниным о деле, по которому приехал, о своих лугах, на которые метили колхозники Озерного, подумал и махнул рукой, рад был, что и так унес ноги!

Галанин посмотрел на Веру, которая, опустив голову, вздрагивала всем телом, с участием нагнулся: «Что с вами, Вера, вы плачете?» Вера подняла голову, неудержимо смеялась: «Алексей Сергеевич, какие вы оба были смешные! как вы его дурили! Ой, не могу!» Она смеялась и не могла остановиться: «Как он вас просил, извинялся, а вы!» Галанин, улыбаясь, смотрел в сияющие от слез глаза: «Наконец, вы назвали меня, как полагается: Вы, заметили, Вера, какие русские люди могут быть смешные?»

— «Да! Но это вы их такими делаете! и потом над ними издеваетесь». — «Хм! нет не издеваюсь, они просто меня забавляют! Они смешные… смешные и страшные! Ну довольно смеяться… успокойтесь!» Вытащил из кармана портсигар, закурил папиросу и протянул Вере, она машинально взяла одну, прикурила от папироски Галанина, закашлялась: «Что я делаю? Я ведь не курю!» Потушила папиросу и незаметно сунула ее в карманчик блузки: «Я вам больше не нужна?» — «Пока нет… идите к Киршу! а то он без вас соскучился… Он ведь в вас влюблен, Вера! Вы это заметили?»

Вера покраснела, вызывающе посмотрела на его кривой рот: «Заметила и уже давно!» — «Вот как! а глаза у вас странные, когда вы смеетесь, они в зеленых искрах, когда сердитесь, серые, а если спокойны, одновременно серые и зеленые, красивые большие глаза!!» В первый раз он говорил с ней так ласково и нежно…

Вера повернулась и вышла. Сидела против Кирша и повторяла про себя и ее сердце билось так, что она боялась что Кирш услышит: «Красивые, большие глаза!» Чувствовала, что Ваня уходил, проваливался, вместо него рядом с ней смотрел в ее глаза Галанин. Он был ей снова страшно близок и была она от этого очень несчастна!

Приехал Исаев на рыжей кобыле верхом… в сапогах, в потасканной кожаной тужурке, с тщательно зачесанными назад волосами без шапки. Вид у него был внушительный и важный! Во дворе с/х комендатуры легко спрыгнул на землю и подошел к Галанину, который возился около автомобиля и распекал Саханова: «Вы все так: раз, два и готово! большевицкими темпами, не хватает вам, Стаханов, немецкой аккуратности. Смотрите сюда… что это? отвечайте, когда я вас спрашиваю!»

Саханов сконфуженно оправдывался: «Да, тут малость грязновато, не досмотрел чуток! Но я в два счета вычищу… будьте спокойны! Будет сволочь, возить без отказу!» — «Ладно посмотрим! А! Это вы, Исаев? Давно вас не видал? Ну как у вас в Озерном, пашут?»

Исаев почтительно тряс грязную в масле руку: «В Озерном все блестяще! Колхозники и ваши трактористы! прямо чудеса делают… любо посмотреть! Вот что значит свободный труд на свободной земле!»

— «Да, да… совершенно верно! пойдемте ко мне в канцелярию! Оставим Стаханова, без меня он скорее и лучше исправит, я ему только мешаю! Пойдем, поговорим».

В кабинете Галанин внимательно слушал Исаева и одобрительно мычал: «Да, да… мм… все это очень хорошо! Замечательно! Но, дорогой мой Исаев, так ли это на самом деле? Послушать вас, у вас рай земной! И Станкевич — ангел-хранитель своих колхозников! Я должен лично во всех этих чудесах убедиться! И даю вам слово, Исаев, если все, что вы мне здесь рассказываете подтвердится, заберу вас обратно в город, на ваше старое место. Этот Бондаренко очень хороший работник, но у него мало инициативы, все ко мне бегает за указаниями и от этого страдает работа! А на население, которое было вами недовольно, мне наплевать! Я думаю прежде всего о собственной выгоде и о немецкой армии и вижу, что вы как раз такой человек, который мне нужен! Сами говорите, что колхозники и колхозницы двадцать гектаров лопатами выкопали! Это прямо чудо, мой дорогой! Курите! Вот вам пачка немецких папирос! Берите и не ломайтесь! Бросьте вашу вонючую махорку! Да… но нужно в самом деле к вам приехать! Давненько там не был! Еще подумают, что я боюсь партизан! Решено! Завтра я к вам приеду, после обеда! Хочу обновить мою машину! Заодно проверю и работу Стаханова! Еду! Вера! пойдите ка сюда!»