Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Михаил Александрович на собрании не был, ждал у себя после его окончания всех членов бюро. Не успев остынуть, мы заговорили разом. Когда выговорились, Шолохов обратился ко мне:

– Теперь давай ты скажи, Петр Иванович. Досталось вам?

– Но решение бюро в силе! – сказал я с ударением.

– Большое вам спасибо за правильное решение, – оглядел Шолохов всех. – А у меня было мелькнула мыслишка, не поддадитесь ли вы давке? Оказывается, не вышло у челобитчиков. Молодцы! Достойно выдержали экзамен…

У писателя Шолохова была удивительная память. Если он рассказывал о давнем прошлом, то так, что перед слушателями возникала яркая картина. А вспоминал он о прошлом для сравнения с настоящим, для подъема духа людей, веры, что сделать они могут все. Таким было его выступление на открытом партийном собрании в колхозе (ныне совхоз) «Тихий Дон», где шло обсуждение постановления известного мартовского Пленума ЦК КПСС, намечались мероприятия по дальнейшему подъему экономики сельского хозяйства.

– Наиболее пожилые из нас, наверно, помнят тридцатые годы, когда сдавали хлебец, а потом на быках из Миллерова возили семенное зерно. Калечили быков, ломали им ноги в весеннюю распутицу, а потом на этих же быках надо было пахать и сеять. Помимо этого было немало других неудобств в сельском хозяйстве, немало ошибок, нерешенных вопросов. Теперь это ушло в далекое прошлое. Ваша партийная организация насчитывает с кандидатами 130 человек – это огромная сила. А если приплюсовать сюда еще и комсомольцев, то с таким народом можно, что называется, горы свернуть. Мы верим вам и надеемся, что вы, тиходонцы, нас не подведете ни на севе, ни на других сельскохозяйственных работах, а в целом ваш колхоз станет экономически сильным, развитым хозяйством.

Пообещали тиходонцы постараться. А в летнюю страдную пору районная газета и радио обрушились на них с критикой.

– Слушай, Петр Иванович, – позвонил мне Шолохов, – ты в курсе, почему «Тихий Дон» так сдал позиции на уборке? Можно было бы в чем-то другом простить, но хлеб есть хлеб.

Не успел я сказать, какие мы собираемся принять там меры, как Михаил Александрович предложил:

– Давай завтра съездим в это хозяйство и там постараемся разобраться, в чем дело. Может, в чем поможем, что подскажем.

Назавтра ни свет ни заря, никого не предупредив, мы приехали на полевой стан первой бригады. Шла пересмена механизаторов ночной и дневной бригад. Людей было много, и среди них – председатель Александр Стефанович Максаев. Шолохов с хитрецой посмотрел в мою сторону и сказал:

– Вы извините, дорогие товарищи, что мы вас на некоторое время оторвем от работы. Но не дает мне покоя секретарь райкома партии за вас, что вы отстаете в уборке урожая, замыкая районную сводку, чуть ли не я виноват в этом. Вот хотелось бы вместе с вами выяснить причины и договориться, да и положиться на вас, что вы исправитесь, подтянетесь и из последних станете ведущими. Нам с вами нельзя плестись в хвосте.

Колхозники, окружив Шолохова, выложили ему все как на духу. Припозднились с уборкой, плохо подготовили технику, вот она и подводит. Но подтянуться можно. Время еще есть.

В тот день мы побывали во всех бригадах, у агрегатов, в загонках у комбайнов. Лето выдалось такое, как описал его Шолохов в «Тихом Доне»: «Над степью желтый солнечный зной. Желтой пылью дымятся нескошенные вызревшие заливы пшеницы. К частям косилки не притронуться рукой. Вверх не поднять головы. Иссиня-желтая наволока неба накалена жаром. Там, где кончается пшеница, – шафранная цветень донника. Хутор перекочевал в степь. Косили рожь. Выматывались лошади, задыхались в духоте, в пряной пыли, в хрипе, в жаре… Ветер, наплывавший от Дона редкими волнами, подбирал полы пыли; марью, как чадрой, кутал колючее солнце».

Но время было другое, не кони – техника работала на полях, облегчая труд хлеборобов. Да и условия были другие, чувствовали люди внимание, заботу о них. Об этом говорил Шолохов, а я наблюдал, любовался им, степенным, по-крестьянски неторопливым, сдержанным в жестах, немногословном. Вот он наклонил голову, слушая. Поднял, лицо затеплилось улыбкой при обращении к механизаторам. Вот стал колючим, резким. Это в разговоре с нерадивым руководителем хозяйства. А вот сказал обреченно, став рядом с подсолнухом:

– Здесь, что ли?

Это когда нас поймал фотокорреспондент «Огонька» и умолил Михаила Александровича «на один-единственный кадр». Шолохов посмотрел на подсолнух, разгладил усы и пошутил:

– На контрасте снять хочешь: какой расцветающий подсолнечник – и рядом увядающей, стареющий Шолохов. Знаю я вас.

В те же дни мы объезжали колхоз его имени. Заехали на ток. Люди, увидев, приветствовали Михаила Александровича. Ему не хотелось отрывать их от слаженной работы.

– Собьем весь настрой, – сказал он мне.

Я показал на часы:

– Сейчас обеденный перерыв будет. Поедим вместе с ними и поговорим.

– Тебя, наверно, твоя Мария Даниловна дома не кормит, так ты и пробавляешься по колхозным столовым, – улыбнулся Шолохов.

– Правильно. А за что меня кормить, если я дома почти не бываю? Знаете, какой большой район стал. Раньше было пять, теперь один. Чтобы знать обстановку, дня не хватает, приходится прихватывать ночи.

Раздался звон от ударов по рельсу.

– Что это? – спросил Шолохов.

– Шеф-повар к столу приглашает, – подошел секретарь парткома Иван Михайлович Бондарев.

– А я подумал, что это звонят в честь приезда первого секретаря райкома.

– Нет, – сказал Бондарев. – Если бы в честь секретаря, то пришлось бы больно часто звонить, он нам много внимания уделяет.

– Ишь ты, – покачал головой Шолохов.

Колхозный обед Михаилу Александровичу понравился: наваристый борщ, мясо с картофельным пюре и холодный, прямо из погреба, казачий взвар. К тому же обед прошел быстро и нашлось время для беседы. Шолохов похвалил колхозников, их хозяйство шло в гору. Но предупредил, чтобы не закружилась голова от успехов и не случилось, как с совхозом «Терновой», который после головокружения покатился с горы. Просил задавать вопросы, сказать, какие есть затруднения, какая требуется поддержка от него как депутата, от райкома партии.

Ответила за всех бойкая колхозница Валентина Ушакова. Она поблагодарила Михаила Александровича за заботу. Как же после этого, сказала она, мы можем спуститься вниз. Совесть не позволит. Перечислила, какие есть нужды: затянулось строительство школы и больницы, нужна асфальтированная дорога до Вешенской.

Когда колхозники разошлись по рабочим местам, Шолохов закурил. Курил он, на беду, много и все подряд: папиросы, сигареты, самокрутки. Сказал руководителям колхоза: школу и больницу вы возьмите на себя, разберитесь, почему их долго строят, дорогой я займусь сам.