Самые знаменитые ученые России - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, Курчатов прекрасно понимал, что создание советского атомного оружия имело огромный смысл. Мир не мог находиться долго в шатком равновесии. «…Согласно чрезвычайному военному плану Командования Стратегических Сил, утвержденному в октябре 1951 года, – писал американский исследователь Д. Холловэй, – стратегические воздушные операции планировалось начать через шесть дней после начала войны (то есть планируемого нападения Соединенных Штатов Америки на СССР). Предполагалось, что тяжелые бомбардировщики с базы в штате Мэн сбросят 20 бомб на регион Москва – Горький и вернутся в Англию; средние бомбардировщики с Лабрадора нанесут удар по району Ленинграда 12 бомбами и вернутся на британские базы; средние бомбардировщики с английских баз пролетят над побережьем Средиземного моря и, сбросив 52 бомбы на промышленные районы Поволжья и Донецкого бассейна, вернутся на ливийские и египетские аэродромы; средние бомбардировщики с Азорских островов сбросят 15 бомб в районе Кавказа и приземлятся в Саудовской Аравии. Бомбардировщики с Гуама доставят 15 бомб, предназначенных для Владивостока и Иркутска…»
Так что, не выполни в свое время Курчатов задачу, поставленную перед ним правительством, мир сейчас выглядел бы совсем иначе.
В 1954 году под руководством Курчатова была построена первая в мире промышленная атомная электростанция, а в 1958 году – крупнейшая установка для проведения исследований по осуществлению регулируемых термоядерных реакций. Так Курчатов начал работы, связанные с проблемой использования термоядерной энергии в мирных целях.
Как известно, природные запасы урана, используемого в атомных реакторах, достаточно ограничены, а вот запасы дейтерия, используемого как «топливо» для термоядерных реакций, огромны – ведь дейтерий входит в состав тяжелой волы, составляющей 1/6000 долю всей воды, имеющейся на земном шаре. При чудовищно высоких (солнечных) температурах легкие ядра, обладающие громадной кинетической энергией, способны преодолевать кулоновские силы отталкивания и сливаться в более тяжелые ядра. Такой процесс слияния сопровождается выделением огромной энергии.
Разумеется, для того, чтобы пошла термоядерная реакция, необходимо нагреть водород до температуры, при которой ядра способны вступать в термоядерную реакцию. Самое простое решение – нагреть водород электрическим током. Для этого в газе создают мощный электрический разряд, и при больших значениях силы тока он нагревается за счет джоулева тепла. При этом сам газ полностью ионизируется, превращаясь в плазму. При очень высоких температурах водородная плазма представляет собою особую «смесь» электронов и ядер, действительно способных вступать в термоядерную реакцию. Однако такая плазма неустойчива – при огромных токах, протекающих через разряд, одноименно заряженные слои высокотемпературной плазмы расталкиваются, попадая на стенки газоразрядной трубки и быстро охлаждаясь. Проблема «удержания» плазмы оказалась для исследователей одной из самых сложных проблем, но все-таки под руководством академиков Л. А. Арцимовича и М. А. Леонтовича в Институте атомной энергии была сконструирована мощная установка, в которой специальным образом подобранное и ориентированное магнитное поле позволяло удерживать высокотемпературную плазму. Так появился ТОКАМАК – «тороидальная камера в магнитном поле».
Разумеется, все эти работы были тщательно засекречены.
Курчатов не знал, на какой стадии находятся подобные работы в остальном мире, но «…он понял, – писал академик Кикоин, – что необходима серьезная систематическая работа в этой области и своевременно оценил целесообразность рассекречивания этих работ. Как известно, в 1956 году он в своем докладе в Англии изложил наши результаты по управляемому термоядерному синтезу. Помню, с какой тщательностью Курчатов готовил свой доклад: оттачивал каждую фразу, обсуждал, исправлял, переделывал. Доклад в Англии произвел сенсацию. Только после этого стало известно, что аналогичные работы велись и в США, и в Англии. С тех пор начался период международного сотрудничества в достижении управляемой термоядерной реакцией (служащей исключительно мирным целям). Личные интересы Курчатова также переместились в эту увлекательную область. В последние годы он сам руководил работами по термоядерному синтезу. Он привлек к ним многие научные учреждения, конструкторские организации, причем решил придать исследованиям отчетливую целенаправленность и даже настаивал, чтобы началось проектирование будущей термоядерной электростанции.
С самого начала организации Института атомной энергии Игоря Васильевича беспокоил вопрос, сумеем ли мы наладить работу так, как она была организована А. Ф. Иоффе в ЛФТИ, где в основе лежал беспредельный энтузиазм сотрудников. Все мы чувствовали себя ответственными перед Иоффе, авторитет которого был чрезвычайно высок. Это Курчатов понимал и хотел обеспечить такую же интенсивную работу у себя в институте. Он не раз высказывался в том духе, что нам придется надеяться не на личное обаяние руководителей, а на важность и грандиозность решаемой проблемы. В действительности же его личный авторитет был очень велик. Что касается обаяния, то ему тоже не надо было его занимать. Он сам в этом не был убежден, но когда ему на это указывали, ухмылялся и говорил: «Посмотрим». Опыт показал, что и личное обаяние Курчатова, и его большой научный авторитет, наряду с грандиозностью проблемы, которая была поручена институту, действительно обеспечили высокую интенсивность и производительность научного труда».
«…Занимаясь урановой проблемой, – вспоминал о Курчатове один из его учеников, – Игорь Васильевич жил на территории института. Вставал очень рано, с точностью до минуты входил в свой рабочий кабинет, из-за чего сотрудники называли его „человеком-точностью“. Все рабочее время было заранее расписано с предельной четкостью, каждой встрече отводилось определенное время и час, поэтому никто и никогда не сидел в приемной, ожидая вызова. Накануне делового разговора Курчатов или его секретарь предварительно спрашивали докладчика, сколько ему понадобится времени. Нужно было так все продумать, так изложить суть вопроса, чтобы обязательно уложиться в заданное им же время. Ни одной дополнительной минуты отведено не будет. По этому поводу Б. М. Гохберг, доктор физико-математических наук, рассказал: „Работал Курчатов очень плотно. Помню, был такой случай в 1954 году. Назначил мне Игорь Васильевич встречу. Я по очень уважительной причине опоздал на 5 минут. Он мне сказал: «Знаешь, Боря, на нашу встречу было отведено 30 минут, из них 5 минут ты уже украл. Осталось 25, постарайся со своим вопросом уложиться в этот срок“.
Утро, как правило, начиналось со звонков.
Курчатов разговаривал с дежурными на установках и требовал ответа о проведенных ночью опытах. Все знали, что он ждет лаконичных сообщений и готовились к ним. Но ответ должен был содержать не только конкретные результаты, но и личное отношение докладчика к полученным за ночь фактам. «Ну, атомный котел заработал», – говорили люди о Курчатове. Сами невольно подтягивались и включались в предложенный им ритм. В присутствии Игоря Васильевича считалось естественным работать, не считаясь со временем. Однажды ночью, по словам Е И. Забабахина, он громким голосом и стуком своей трости поднял их всех на ноги и велел срочно разобраться в некоторых неблагоприятных результатах измерений. Приказ выполнен был охотно, ошибка исправлена.
Даже время перелета на полигоны или переезда на дачу Курчатов использовал для работы. Он брал с собой кого-нибудь из сотрудников и обсуждал очередную проблему.
Вечером в его доме – «хижине лесника» – нередко до поздней ночи слышались голоса, звучала музыка, разгорались научные споры. В редкие часы отдыха вновь и вновь решались многочисленные задачи, большие и малые. Ни одного бесцельного часа, ни одной праздной минуты. День – это маленькая жизнь, любил говорить ученый. Такое отношение ко времени позволило Игорю Васильевичу выполнить колоссальную работу, которой хватило бы на несколько человеческих жизней».
К сожалению, последние годы жизни Курчатова были омрачены тяжелой болезнью. 7 февраля 1960 года Курчатов навестил отдыхающего в санатории академика Харитона. Они присели на садовую скамью, Харитон начал рассказывать о новых работах, потом задал какой-то вопрос Курчатову, но ответа не получил – сидя рядом с ним, Курчатов скоропостижно скончался.
Работы Курчатова были высоко оценены советским правительством.
Он – трижды Герой Социалистического труда (1949, 1951, 1954), лауреат Ленинской премии (1957), четырежды лауреат Государственной (1942, 1949, 1951, 1954). Именем Курчатова назван сто четвертый элемент периодической системы Менделеева – курчатовий.
Павел Алексеевич Черенков
Физик.