Гребаная история - Бернар Миньер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Открыв рот, Франс в ужасе повернулась как раз в то мгновение, когда ослепительный свет маяка прошел сквозь матовое стекло маленького круглого окошка. Из темноты выглянуло лицо. Совсем близко. Слишком близко. Свет маяка ударил в него, осветил, будто солнечный луч. От удара Франс пошатнулась. Испустила безмолвный крик… Ей показалось, что ее голова разбилась на кусочки.
Она отлетела назад, стукнувшись затылком о стеклянную дверь, но теперь боль была лишь вспышкой в куда более мощной грозе. Франс распахнула глаза. На долю секунды ее понимание было абсолютным, всеобъемлющим. И она смирилась с тем, что за этим последует, как смирилась с каждым из эпизодов своей жизни — хорошим и плохим.
* * *Старик повернул ручку входной двери.
— Закрыто, — сказал он. — Обойди кругом.
Хантер в сопровождении Блейна исчез за углом. Старик попытался что-то увидеть сквозь толстые стекла вокруг двери, но внутри царила темнота. Однако окна других домов были освещены. Странно…
Минутой позже снова появился Хантер.
— Здесь что-то произошло: дверь на веранду распахнута и никто не отвечает…
Оутсы прошлись по саду, обходя выступы и углубления здания, минуя покрытые мхом навесы и беседку, где опавшие листья шелестели под дождем. Скользнули в зловещую тень, которую отбрасывал дом, поднявшись на террасу из кедра, нависавшую над склоном до самой пристани. После чего проникли в темную тихую гостиную, где их ждал Блейн.
Царящая в доме тишина не понравилась старому Оутсу. Он положил руку на предплечье сына:
— Ты это чуешь?
— Бензин, — прошептал Хантер в ответ.
Действительно, бензин… Душок витал в воздухе и покалывал ноздри, несмотря на ветер, гулявший по комнате. Внезапно Оутсы заметили пляшущий огонек, освещавший стены коридора, — желтый с вкраплениями оранжевого, — и с потолка повалил тошнотворный черный дым.
— Господи!
— Это еще что за дерьмо? — взвизгнул Блейн.
— Сматываемся, — решительно бросил Старик.
Оутсы вышли там же, где и вошли, буквально скатившись по лестнице. Они обогнули дом, когда раздались два выстрела, вслед за которыми послышался тот мяукающий звук, который Старик узнал бы из тысячи. Не раздумывая, он нырнул в траву, увидев, как в десятке метров от него изрыгнуло языки пламени дуло автоматического пистолета.
— Ай! — взвыл Блейн, хватаясь за ногу и падая на землю.
Старик перекатился под защиту покрытой мхом скалы и предпринял ответные действия. Тотчас же множество коротких, приглушенных очередей пистолета-пулемета встряхнули вечерний воздух, вершина скалы взорвалась, осыпав его дождем гранитных осколков. Оутс-старший снова услышал стрельбу из автоматического оружия, на этот раз одиночными выстрелами. Бесчисленные пули вгрызались в мягкую землю вокруг него, в пни и ветки, которые повсюду падали, будто срубленные градом свинца. Черт, да что это такое? Уж точно не служба шерифа. У этих парней огневая мощь коммандос! Хрен знает, откуда они повыпрыгивали…
— Блейн, ты как?
— Мне задело ногу-у-у-у…
Старик покачал головой. Блейн скулил, словно больной щенок. И за какие грехи ему такое потомство?
В доме один за другим раздалось несколько взрывов, стекла в окнах вылетели от жара, и в дождливую ночь хлынули языки пламени с черным маслянистым дымом и хлопьями пепла, которые начал разносить ветер. Старик собрался рискнуть и удрать с глаз долой, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание отвлечено пиротехническим зрелищем, как вдруг уловил какое-то жужжание. Он поднял глаза и увидел нечто вроде огромной стрекозы, зависшей над ним. Едва Старик понял, что это здоровое насекомое — на самом деле летательный аппарат, как вновь поднялась стрельба. Свист пуль и злобное мяуканье перемежались тихим металлическим звяканьем… Все это, казалось, длилось целую вечность.
— Хватит стрелять, мать вашу! — взвыл старый Оутс, когда этот дерьмовый град наконец прекратился. В ушах у него еще звенело. — Все, ладно! Сдаемся!
— Бросайте оружие и выходите, подняв руки над головой так, чтобы их было видно! — раздалось в ответ. — И без фокусов!
— Да все, поняли, выходим! Да опустите же свои пушки, черт, здесь вам не Ирак!
Это и не банда латиносов. Эти ушлепки — настоящие профи. Они не проронили более ни единого слова. Не поносили Оутсов. Не выпендривались. Они были такими же холодными и бесчувственными, как их автоматы. Старик нахмурился, видя, как к ним движутся черные силуэты.
Оутсы и правда оказались в полнейшем дерьме.
41 Лос-Анджелес
Я смотрел на огни Ист-Харбор на горизонте. Океан с полутораметровыми впадинами между волнами был против меня. Ветер был против меня. Изливающиеся с неба водяные смерчи тоже были против меня. Бурная суматошная ночь была против меня. Мой гнев, горечь, бесконечная грусть были против меня. Вся вселенная восстала против меня, когда я с полнейшим беспорядком в мозгах направлялся на борту «Зодиака» к Ист-Харбор.
Лив — она мне во всем призналась…
Безжизненным замогильным голосом, в котором почти не было ее самой — и который я не узнавал. Она повторяла, будто выжившая из ума старуха: «Прости меня… прости меня… прости меня…» — бесчисленное множество раз. И облегчила себе сердце. Именно она — и никто другой — убила Наоми. Обстоятельства, при которых это произошло, остались довольно смутными, даже после объяснений, перемешанных с рыданиями и мольбами о том, чтобы я ее простил. Первый раз в жизни я слышал, чтобы она кого-то умоляла. В тот вечер, когда я поспорил с Наоми на пароме, Лив договорилась с ее матерью о встрече на юге острова, за Аподика-маунтин, в том месте побережья, которое зимой полностью заброшено. Лив поняла, что это она их шантажирует. И все пошло не так…
— Как ты это обнаружила? — спросил я по телефону, раздираемый сильнейшими и противоречивыми чувствами: гнев, изумление, ненависть, недоверие, опустошение, возмущение, ужас…
— Тот человек, которого ты тогда видел со мной
