Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Я сунул руку за пазуху, почувствовав спиной, как напрягся мой провожатый, и вытащил пакетик с кредитками.

Разложив их перед собой веером, как карты, он потыкал в две или три наугад чем-то вроде толстого алюминиевого карандаша.

Никакого внешнего эффекта это не возымело, но он, похоже, остался доволен. Отобранные из пачки документы были засунуты в какое-то устройство невообразимого вида, явно собранное из бренных останков десятка почивших от старости агрегатов.

— Мухобойка не требуется? — так же без выражения спросил красноволосый, когда все кончилось. — Отдам недорого.

— Сколько? — подстраиваясь под его тон, бросил я.

— Три синих.

— Что так дешево?

— Так ведь грязная мухобойка, три тушки на ней висят, — лениво сообщил он.

— Нет, пожалуй, не требуется, — подумав, ответил я.

— Ну, хозяин барин, — так же лениво ответил он. — А «фонарик»? Слабенький, правда, всего на шесть пшиков. Можем и «трясучку» организовать — это проще всего…

Я догадался, о чем идет речь.

Тут, кроме огнестрельного оружия, в последнее время появились лазерные ружья и пистолеты — дорогие, не очень надежные и поэтому мало распространенные.

Было тут и электрическое оружие. На местном языке оно именовалось «молниебой», а на здешней фене — «трясучка». Сначала луч лазера создавал канал ионизированного воздуха между стрелком и целью. А потом через него разряжался конденсатор. Ручные разрядники могли лишь оглушить жертву. Большие пушки, установленные на катерах и боевых машинах, были вполне способны сбить самолет или сжечь дом.

Но и этим я не заинтересовался — огнестрельное оружие все же как-то более привычно.

— Тогда вы свободны, — сообщил он мне.

— А…

— Завтра бумаги будут готовы. Вам их доставят в гостиницу, — отрезал он. — Не беспокойтесь, будут лучше настоящих.

И сопровождающий вывел меня из клетушки.

Мы прошли низким штреком с цилиндрически выгнутыми стенами, облицованными исцарапанной и потемневшей нержавеющей сталью. Прошли заполненное людьми обширное низкое помещение с разбитыми барельефами на потолке — возможно, древнее бомбоубежище.

Поднявшись по крутой и жутко длинной винтовой лестнице, мы миновали ряд просторных и пустых полутемных залов с остатками каких-то машин. Мы шли бесконечной вереницей сумрачных переходов, лестниц, коридоров, уходящих то вверх, то вниз, мимо железных дверей и заржавленных люков. В этой части подземелий люди попадались нечасто.

Когда я окончательно запутался и уже начинал вновь опасаться за свою судьбу, мы остановились перед старой дверью с облупившейся краской.

Поколдовав над замком, он открыл ее и почти выпихнул меня наружу.

Обернувшись, я обнаружил, что дверь вновь заперта и выглядит так, словно ее не открывали уже как минимум лет десять.

Я стоял в каком-то глухом дворике, окруженном с четырех сторон глухими стенами с несколькими темными окошками. Напротив меня чернел зев подворотни.

Выйдя из двора на узкую улицу с редко проносящимися машинами, я не без опаски огляделся. Места были абсолютно незнакомые, и план города помочь тоже ничем не мог.

Час с лишним я блуждал, прежде чем вышел к эстакаде монорельса и, пройдя еще с километр, наконец увидел платформу. Впечатление было такое, что под землей я прошел куда больше, чем показалось вначале.

Еще час я катался на монорельсе, трижды переходя на узловых станциях, прежде чем попал к почти родному отелю.

Вечером следующего дня в гостиницу явился посыльный — прыщавый юнец лет пятнадцати, с неприметной внешностью — и принес нам пакет с нашими бумагами.

Мидара отныне стала «Тэльдой Миккхан, замужем, двое супругов». «Супругами» стали Рихард и Ингольф. Имена, которые им дали, можно было запомнить лишь с великим трудом. В графе «профессия» у всех троих стояло: «коммивояжеры».

Ильдико так и осталась Ильдико, превратившись в мою жену.

Третьей супружеской четой в нашей компании стали Дмитрий и Таисия.

Файтах была зарегистрирована как дочь Ингольфа от первого брака (зачатой им, надо думать, лет этак в четырнадцать), страдающая душевной болезнью и расстройством речи.

Все — уроженцы самых разных мест, кажется, каких-то медвежьих углов Земли-Таххара. Единственное общее — все имперские подданные второго ранга.

Тут нужно краткое пояснение. Все провинции империи Таххар, то есть девяносто процентов планеты, делятся на три категории. Первая — полноправные имперские земли: это не только собственно Таххар, но, например, и Австралия с Новой Зеландией (последняя — что-то вроде огромного дачного поселка, где нет ничего, кроме вилл и имений высшего слоя). Второй вид — территории, хотя и не дотягивающие до полноправного статуса, но все же отличающиеся известным уровнем цивилизованности.

И наконец, низший разряд. Власть не волнует ни то, как живут люди, населяющие их, ни то, какие там смертность, уровень преступности, прочие мелочи. Только бы голодающие не искали спасения в более цивилизованных и благополучных краях, только бы болезни не выходили за их границы, только бы преступники резали и грабили таких же парий, как они сами. Туда отправляют в пожизненную ссылку преступников из цивилизованных земель. Есть еще имперские протектораты — Антарктида, например. Или Луна.

Лигэл принадлежал ко второй категории. Не самое худшее место, хотя и не полноправные граждане.

Как бы там ни было, теперь можно было вздохнуть с облегчением и не вздрагивать при виде любого местного полицейского. Одна из двух главных проблем была решена, и мы могли немного отдохнуть, прежде чем приступить к решению второй. Тем более что Мидара, похоже, уже начала активно заниматься этим: иначе с чего бы это она стала надолго пропадать вечерами?

Файтах

Не раз и не два я желала смерти себе. Им — куда реже.

Почему-то я не ненавижу их. Вернее, не так сильно ненавижу, как злюсь на судьбу.

В конце концов, я честно вступила в бой, и они честно выиграли. Я сама выбрала эту дорогу, когда увидела их, пробирающихся в гараж, и вместо того, чтобы поднять тревогу, решила сделать все сама…

Первое время мне казалось, что я сошла с ума и брежу. Я имела все — высочайшее положение, великую честь принадлежать к одному из главнейших домов своей страны, богатство, слуг, право выбора жениха — не всякая даже знатная девушка его имеет. И еще многое и многое. И вот лишилась всего в одночасье. Стала никем… меньше чем никем. Лишним ртом, обузой, молодым тугим тельцем, которым можно попользоваться или продать в рабство…

Это страшно — быть ничем. Я чувствовала, что мне незачем жить.

Я, может, покончила бы счеты с жизнью, если бы не страх умереть, оборвать бытие…