Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Он подошел, присел на край постели.

— Можешь меня поздравить, Мисси, дорогая. Наконец-то и со мной заключен контракт.

Мария приподнялась, опершись локтем на подушку. Отбросила в сторону либретто, которое до этого читала. Оно было неинтересным, старомодным и манерным.

— Слава богу, милый. Наконец-то. Дошло до того, что с тобой стало невозможно разговаривать. Никогда бы не подумала, что человек вроде тебя будет так переживать вынужденное безделье.

— Но ты даже не спрашиваешь, с кем контракт?

Мария ощутила в его голосе неприятный холодок.

— Да? Ты прав. Не сразу пришло в голову…

— Контракт с УФА.

— УФА?!

— Да, Мисси. Помнишь еще тамошние студии? Работалось в них неплохо. К тому же предлагают прекрасные условия. В будущем, возможно, займусь режиссурой. Ты ведь знаешь, я уже делал попытки…

— Но, Густи! УФА — это значит Берлин. Ты что же, уедешь?

— Какое значение имеет это сейчас? Что Вена, что Берлин…

— Не хочешь ли сказать, что и мы должны будем уехать с тобой?

Густав растерянно посмотрел на нее.

— Это не приходило в голову. Но что другое можешь предложить?

— Здесь мы все же дома…

— Где он, этот дом? До сих пор живем, по сути, как бродяги. Арендованная квартира — совсем не то, о чем я мечтал.

— И думаешь, там у нас будет собственный дом?

— Были бы деньги. Дом можно купить всюду.

— Ты меня пугаешь, Густи. И уже не в первый раз. Как будто понятие дома связано только с крышей над головой!

— Мне странно, цингарелла, слышать эти слова как раз от тебя. Ведь на самом деле ты настоящая космополитка.

Мария побледнела. В глазах ее промелькнула черная тень. Может, то была боль, может, страх.

— Я не хотел тебя обидеть, — поторопился он. — Просто такова действительность, разве нет?

— Да. И если хочешь знать, именно это обстоятельство дает мне право судить, что хорошо и что плохо. Того, что знаю я, ты не знаешь.

— Ладно. Допустим, ты права. Но я не вижу другого выхода. Ты его видишь? Остаться здесь? Дома? — Он как-то вызывающе подчеркнул последнее слово. — Остаться дома, кланяться башням святого Штефана или святым водам голубого Дуная и жить на твои деньги?

— Ах, эти проклятые деньги! Твои, мои! Наши, Густи. Как и наша Катюша, как наша любовь.

Мария поднялась с постели и растерянно остановилась посреди комнаты. Вот и день отдыха, о котором она так мечтала. Густав в отчаянии схватился за голову.

— Мисси, любовь моя. Не стоит делать из всего этого драму. В конце концов не возобновлю контракт. Съезжу, сыграю роль, получу деньги и — привет.

— Мне страшно.

— Чего страшно?

— Ты хоть знаешь, в каком фильме будешь сниматься? Если это один из тех воинственных, которые так им нравятся? Если тебя пошлют в Польшу? Надеюсь, слышал, что там делается? Тебя просто могут убить. О-о, Густи, тогда умру и я.

— Успокойся. Сценарий я видел. Обычный развлекательный фильм. Любовное приключение в Альпах. Не исключено, что будем сниматься здесь, у нас. Смогу часто заезжать домой.

— И кто только там сейчас снимает фильмы, если Пабсту удалось во второй раз бежать, а имя Ланга предано остракизму?

— Для шедевра, в котором предстоит сниматься, достаточно и Арнольда Фанка. Я же говорил: фильм об альпинистах.

— С таким сарказмом говоришь о будущей работе и все же берешься за нее.

— Можешь предложить что-то другое? Такие настали времена…

— Именно это меня и угнетает.

Июньский полдень выдался восхитительный. Лучи света заливали бульвары, но пик лета еще не наступил, и солнце было ласковым, мягким. Мария не спеша, будто прогуливаясь, шла в театр. Со стороны — приятная молодая женщина с изящной походкой и привлекательным лицом, одетая с той элегантностью, которая не бросается в глаза, но отличается подлинной изысканностью. Белая льняная юбка, плотно облегающая бедра и от пояса до низу, до самых щиколоток, застегнутая рядом больших черных пуговиц. Короткий жакет из того же материала, пригнанный в талию. Надвинутая на бровь маленькая шляпка с короткой вуалью, прикрывающей только большие темные глаза, соответствовала сумочке в виде конверта и сандалетам на модном, не очень, впрочем, высоком каблуке. Хоть она и была чуть ниже среднего роста, носить туфли на высоких каблуках все же не могла: от них уставали ноги. Она вообще не делала ничего, что могло принести вред. Не потому, что слишком заботилась о своей особе — боялась, чтоб лишние неудобства не помешали работе. Не употребляла спиртного, не злоупотребляла кофе, очень мало ела.

«Ради чего тогда жить?» — смеялся Густав, любивший хорошо поесть, а порой и приложиться к рюмке.

Мария задумчиво усмехнулась. Опять не подает признаков жизни. Находясь в Германии, видите ли, решил на всем экономить, в том числе и на телефонных разговорах. Наверное, выдумывает. Возможно, слишком устает и обо всем на свете, в том числе и о доме, забывает. Но в таком случае лучше честно признаться, что-что, а это она понять способна. Может быть… Но нет, не нужно ни о чем таком думать в день спектакля.

На Ротентурнштрассе она остановилась у витрины одного из магазинов. В витрине были выставлены партитуры музыкальных новинок. Ага, вот опера «Любовное зелье» Мартена. Подумалось, что стоило бы поставить эту оперу.

Она пошла дальше вниз по Грабену. Времени было достаточно. Фреда с костюмами уехала на такси. Со дня отъезда Густава машину ни разу не выводили из гаража. Сама она водить не умела, да и не хотела учиться, хотя ездить в автомобиле на прогулки любила — нравилось шелковистое прикосновение к лицу порывов ветра, вид убегающих вдаль полей и деревьев, ветки которых словно посылали вдогонку прощальные приветствия. Задумчиво шагала вдоль увитых плющом вилл, вдоль дворцов, строго охраняемых ажурными решетками