Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

Мне показалось, что я видел, как побледнел Гендельсон, хотя его измученное распухшее от побоев лицо и так было неузнаваемо.

— Несчастный грешник, — проговорил Гендельсон тихо, — ты не ведаешь… ты не ведаешь…

Рыцарь кивнул Варнару. Тот поворошил клещами среди углей, выхватил один и поднес к лицу Гендельсона. Рыцарь опустился на колени, грубо ухватил голову пленника в ладони в боевых рукавицах, крепко сжал.

— Смотри, дурак, — прошипел он, — смотри!.. Это последнее, что ты видишь. Но ты еще успеешь спасти шкуру… только скажи то, что я жду.

Гендельсон прошептал:

— Что шкура… была бы душа цела… Да будь благословенна Дева Мария… Да святится имя Твое, Любимая…

Варнар поднес горящий уголь к глазу Гендельсона. Тот в ужасе выкатил глазное яблоко, пытался дернуть головой, но рыцарь держал, как в тисках. Варнар с силой прижал пурпурный уголь к глазу. Гендельсон дико закричал, забил ногами по каменному полу, но голову ему рыцарь держал крепко. Тесное помещение заполнилось запахом горящего мяса.

Потом Гендельсон затих, Варнар отнял клещи. Половина угля, отломившись, застряла в глазнице. Варнар достал шило и аккуратно выковырял крупные куски. Рыцарь встал, отряхнулся. Лицо его было угрюмое, злое. Варнар отыскал в другом углу ведро с водой, до которого измученный жаждой Гендельсон не мог дотянуться, с размаху выплеснул на пленника.

Гендельсон застонал, с усилием открыл один глаз. Вместо другого зияла пустая глазница с запекшейся от сильного жара кровью. Рука Гендельсона дернулась, словно он хотел проверить, что у него с лицом, зазвенела цепь.

— Дурак, — сказал рыцарь веско. — А ты мог бы спасти глаз… Вот теперь и подумай!.. Завтра потеряешь руку. Послезавтра — ногу. А потом все по второму кругу. А глаза — не зубы. Как и руки или ноги. Зубов много, а глаз всего два.

Он захохотал, повернулся, плащ его описал за спиной красивый полукруг, вышел. Варнар взял факел из расщелины, я слышал его бормотание, двинулся вслед за хозяином. Дверь захлопнулась, мы остались в полной темноте. Гендельсон, оставшись один, начал всхлипывать, бормотать что-то под нос. Потом слабым голосом начал читать молитву, часто прерываемую плачем.

Стыд и ярость до того разъедали меня, что стены начинали расплываться, я уже видел сквозь всю громаду каменной башни звездное небо, далекую щель, в которую я забился, свое скорченное в забытьи тело.

Глава 33

Я очнулся, вздрагивая, как будто меня трясла гигантская рука. Тело дрожало, зубы стучали, я обхватывал себя руками, но мои пальцы были такие же ледяные, как и все тело. Мешок с моими мечами рядом, но когда попытался подтащить поближе, решил даже, что он примерз. Когда же я попытался встать, понял, что мешок с мечами не примерз, это я ослабел настолько, что уже не в силах сдвинуть его с места.

Застонал, пальцы вцепились в камни, кое-как воздел себя на ноги. Стены шатаются, сдвигаются, грозя раздавить меня в лепешку. Я заставил себя двигаться к светлому пролому, где солнце, свет, тепло. Стены пытались помешать, ускользали из-под пальцев, но с каждым шагом выход из пещеры расширялся, расширялся…

По глазам больно ударил свет. Я шагнул наружу, вскрикнул. Холодный ветер пронизал, как острыми длинными иглами. В лицо плеснуло горстью колючего злого снега. Перед глазами плыло, я старался держать голову ровно, хотя, конечно, лучше бы лечь, тогда кровь пойдет в мозг. Но лечь — это… для кого-то лечь — расслабиться, для меня лечь — услышать отсчет рефери над головой: «… восемь… девять…».

Издали послышался окрик. Зрение немного очистилось, как из тумана вынырнули гигантские фигуры. Мне почудилось, что приближаются люди-горы. Их разукрашенные лица расплывались, колыхались, словно отражения на воде. В голове звон, я старался не упасть, рука пошарила на поясе, пальцы нащупали молот, но рукоять выскальзывала. Я с ужасом ощутил, что не в состоянии даже снять его с петли.

Они подошли вплотную, это оказались обычные зарги, жуткие отвратительные хари, все ниже меня ростом, но их с десяток, а за ними еще и еще…

Один со смехом ударил меня в лицо. Я захлебнулся кровью, упал на колени. Раны на боку разошлись, кровь потекла теплая, в голове появилась пугающая легкость. Они смеялись громче, я почти потерял чувствительность, только чувствовал, как меня со всех сторон пинают ногами, а я корчусь на снегу… Из легких, словно из продырявленных мехов, воздух выходил со свистом, обжигал горло.

— Это тот, — прогремел в ушах голос, подобный грому, — которого господин велел… Что это у него?

Пинки прекратились. Я чувствовал, как меня перевернули на спину. Сильные руки разорвали на груди рубашку. За шею больно рванули: это сорвали кожаный мешочек с талисманом. Второй болезненный рывок, голову едва не оторвали, другой голос потоньше донесся, как через плотное одеяло:

— А это что за амулет?

И чей-то возбужденный голос:

— Это же сокровище сокровищ!.. Откуда он у такого… Теперь мы богаты!

— Мы?.. А ты при чем?

Сквозь грохот камнепада в голове донесся приближающийся грохот. Из кровавого тумана вынырнул конь, меня ударило горячим и твердым, я невольно ухватился за нечто жесткое, режущее мне пальцы. Меня потащило по камням, затем по ровной земле.

За спиной слышались крики, вдогонку полетели стрелы. Две-три с силой ударились о черный бок могучего зверя, но отскочили с неприятным вжиком. Конь с разбега втащил меня в снег, я заскользил, как бревно, конь проволок меня еще сотню шагов и остановился.

Я разжал пальцы, на них отпечатались зубцы стремени. Конь наклонил голову и обнюхивал меня. Черный рог едва не проткнул мою грудь, я с трудом отодвинулся, ухватился за черную блестящую гриву. Он поднял голову и воздел меня на ноги.

Красные, как горящие угли, глаза смотрели на меня с ожиданием.

— Мой Черный Вихрь… — прошептал я в великом изумлении. — Как ты сумел…

Слова застряли в моем горле, уздечка оборвана. А я помню, что на нем за уздечка… Но на седле приторочены мои доспехи, меч, а в мешке позади седла, как я боялся даже мечтать, шлем, браслеты! Ноздри раздулись, я уловил аромат свежеиспеченного хлеба, жареного мяса.

Едва развязал мешок, посыпались браслеты, выкатился шлем и больно ударил по ноге. Даже не раздумывая над странностями, кто все это положил в мешок, над этим поломаю голову потом, я надел на руки браслеты Арианта и… в голове сразу стало яснее. Я надел шлем, в теле ощутилась прежняя сила. Я торопливо надел доспехи и сразу перестал чувствовать режущую боль в боку, а все раны перестали ныть.

Я поставил ногу в стремя, оттолкнулся и едва не перепрыгнул через, коня, настолько во всем теле заиграла злая мощь. Конь с готовностью ржанул и, повернув голову, посмотрел на меня требовательным взглядом.