Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конкевич, по мнению многих, считался, да и до настоящего времени считается компетентным моряком и даже компетентным моряком военным.
В Соловецком монастыре все узнали приехавшего со мною молодого человека – Борисова, который еще так недавно был там – мальчиком-иконописцем. В течение всей нашей поездки он все время рисовал.
Этот самый Борисов сделался теперь одним из известных художников; все его картины большею частью изображают север. Борисов родился на севере, это его стихия. Он каждый год ездил туда и несколько лет тому назад был на Новой Земле. Теперь он пользуется довольно большим именем в художественном мире.
Я всегда несколько содействовал карьере Борисова; содействовал устройством выставок картин его, как в Берлине, Лондоне, так и в Америке, так как в Америку он приехал через несколько лет после Портсмутского договора, когда еще мое имя пользовалось там большою популярностью и, так как я ему дал рекомендательное письмо к президенту Рузвельту, вследствие чего Рузвельт принял Борисова весьма радушно – и это все послужило тому, что его выставки всюду имели блестящий успех.
Выехали мы прямо в Северное море, а потом в океан; останавливались в различных гаванях, а затем, направились прямо в Екатерининскую гавань.
Действительно, Екатерининская гавань представляла собою замечательную гавань, как по своему объему, полноводью, так и по своей защищенности. Эта гавань никогда не замерзает, вследствие теплого морского течения – Гольфстрема.
Такой грандиозной гавани я никогда в своей жизни не видел; она производит еще более грандиозное впечатление, нежели Владивостокский порт и Владивостокская гавань.
Мы эту гавань подробно осматривали; стояли там несколько суток, а оттуда проехали в маленький монастырь, скорее русский монашеский скит, который находится на границе Норвегии.
Затем оттуда мы пошли к Нордкапу, обогнули северный Норвежский мыс и спустились по берегам Норвегии до берегов Швеции, останавливаясь попутно в нескольких городах Норвегии, в том числе и в Христиании, а затем приехали в Стокгольм. В Стокгольме остановились на несколько суток и оттуда поехали к берегам Финляндии.
В Финляндии взяли поезд и, проехав через Финляндию, вернулись в Петербург.
Еще дорогою я начал писать доклад о поездке на север, так что, когда я вернулся в Петербург, то этот доклад мог быть через несколько дней напечатан и представлен Государю.
По возвращении в Петербург в первую же пятницу (т. е. в обыкновенный день докладов) я имел всеподданнейший доклад (Это было в Петергофе.) у Государя.
И в тот день я видел Императора Александра III в последний раз в моей жизни.
Государь, ранее почти никогда не болел; в последнее же время вообще имел вид очень болезненный, как будто налитый водою; Император от природы имел бледный цвет лица.
Еще раньше, до того, как я ухал на север, болезнь Его была явной для всех лиц, имевших счастье видеть Его в обыкновенной обстановке.
К Императору Александру III был уже вызываем Захарьин, который даже некоторое время жил в Аничковском дворце.
Известно, что Государь в Зимний дворец не переезжал; еще будучи Наследником, он занимал Аничковский дворец и так все свое царствование Он и пробыл в Аничковском дворце.
Говорили, что у Государя болезнь почек; многие приписывали эту болезнь тому, что Он себя надорвал во время катастрофы в Борках при крушении Императорского поезда.
Как я уже говорил, тогда же на место крушения поезда я был вызван в качестве эксперта, и мне было известно из рассказов, которые я там слышал, что во время крушения поезда Государь с царской семьей был в столовой комнате; когда вагон разбился и крыша вагона накрыла сидящих, то Государь удержал эту крышу на своих плечах, что он мог сделать благодаря своей гигантской фигуре.
С тех пор, как говорят, Он и начал болеть почками, но не обращал на это внимания.
В конце концов, от этой ли или другой причины, но тем не менее, Он еще за год до смерти был явно чрезвычайно сильно болен.
Но Император Александр III крайне не любил лечиться и не обращал никакого внимания на свою болезнь.
Вызванный к Императору московский профессор Захарьин, которого я знал лично, очень жаловался на то, что вообще Император Александр III не исполняет того режима и лечения, которые ему предписаны, т. е. что он мало придает значения советам и указаниям докторов.
Вот тот последний раз, когда я имел честь докладывать Государю Императору – этот день я помню так, как бы это было сегодня. Император Александр III жил в Петергофе в маленьком дворце; этот маленький дворец, в сущности, – простой буржуазный домик. Государь занимал наверху две очень маленькие комнаты; причем лица, являвшиеся с докладом к Императору для того, чтобы пройти в его кабинет, должны были проходить через его уборную, где находились костюмы Государя и вообще все принадлежности уборной.
Обыкновенно по одну сторону стола сидел Император, а по другую сейчас же садил докладчика.
И вот, посадив таким образом меня, Государь стал слушать мой доклад; но, при всей Его терпеливости и спокойствии, Он, видимо, волновался; Он хотел, очевидно, увидеть, что находится у меня в папке.
Когда я дошел до конца, и Государь увидел у меня в папке печатную записку, то Он, как будто бы, обрадовался и говорит:
– Это, наверное, ваш доклад, я с таким нетерпением его жду. Впрочем, Я, – говорит, – так и знал, что раньше чем вы придете с докладом, вы его напечатаете, поэтому я все время терпеливо ждал и не спрашивал, пока вы не кончили ваш доклад. Я очень вам благодарен за ваш приезд и, главным образом, за то, что вы доклад этот Мне доставили, пока я еще не уехал.
Это быль последний мой доклад – больше я уже Императора Александра III не видел.
После этого он ненадолго поехал в свое имение Беловежскую Пущу, а затем в Царство Польское в Скерневицы; потом в Ялту, где и скончался, о чем я, вероятно, еще буду говорить, точно также я расскажу впоследствии и об участии доклада, когда я буду говорить о первых месяцах после вступления на престол Императора Николая II.
Для меня, во всяком случае, несомненно то, что если бы остался жив Император Александр III, то нашей морской базой была бы Мурманская гавань, и именно Екатерининская гавань; что, вероятно, предотвратило бы от нас искания какого-нибудь незамерзающего открытого порта, под влиянием каковой идеи мы залезли в Порт Артур. Этот несчастный шаг завел нас в такие
