Сумерки - Дин Кунц

Но Чарли вспомнил крысу в подвале и свой сон той ночью – крысы, предвестники смерти, извергались из груди мальчика.

"Все, – сказал он себе. – Я слишком долго был детективом и больше не доверяю никому. Я ищу обман и испорченность даже в самых невинных существах".

Джой, лаская собаку, захлебываясь рыданиями, произнес:

– Мам, он умер? Этот.., плохой человек.., убил Чубакку?

Чарли посмотрел на Кристину. Лицо ее было мокрым от слез, в глазах опять стояли слезы. Она не могла вымолвить ни слова. Противоречивые чувства захватили ее и отражались на прелестном лице: ужас от кровавой смерти Спиви, неверие в их спасение и радость при виде ее невредимого ребенка.

Видя эту радость, Чарли устыдился собственных подозрений. Но.., он был детективом, а дело детектива – подозревать.

Он пристально смотрел на Джоя, но не видел излучаемого зла, о котором говорила Спиви, не чувствовал в нем ничего чудовищного. Джой был просто шестилетним мальчиком, симпатичным, с милой улыбкой. Он был способен смеяться и плакать, волноваться и надеяться. Чарли видел, что случилось с Грейс Спиви, но он совершенно не боялся Джоя, потому что, черт возьми, не мог сразу поверить в дьяволов, демонов и Антихриста. Как обыватель он всегда интересовался наукой, с детства верил в космические программы, считая, что логика, разум и наука – земной эквивалент христианской Святой Троицы – в один прекрасный день решат все проблемы человечества, раскроют тайны существования, в том числе источник и смысл жизни. И наука, возможно, сумеет объяснить, что же случилось здесь; какой-нибудь биолог или зоолог, специалист по летучим мышам найдет простое логическое объяснение их поведения.

Джой ползал вокруг Чубакки, ласкал его, и вдруг собака дернула хвостом, а потом застучала им по полу.

– Мама, смотри! Он жив! – закричал Джой.

Чубакка потянулся, встал на лапы, встряхнулся. Совсем недавно он казался мертвым, а сейчас даже не шатался. Он встал на задние лапы, передние положил на плечи своего хозяина и стал облизывать его лицо.

Мальчик засмеялся, взъерошил собачью шерсть.

– Как ты, Чубакка? Хороший пес. Хороший Чубакка.

– Чубакка? – удивилась Кристина. – Или Брэнди?

Люди Спиви обезглавили Брэнди, и он был с почестями похоронен на собачьем кладбище в Анахейме. А если сейчас пойти на кладбище и открыть могилу, что они найдут? Вдруг ничего? Пустой деревянный ящик? Может, Брэнди воскрес и успел очутиться в питомнике, чтобы Чарли и Джой снова взяли его?

Ерунда, оборвала себя Кристина. Блажь. Глупости.

Но она не могла избавиться от этих болезненных мыслей, а они рождали другие иррациональные соображения.

Семь лет назад.., человек на туристическом лайнере.

Люциус... Люк?

Кто он был на самом деле?

Чем занимался?

Нет, нет, нет. Невозможно.

Она крепко зажмурила глаза, положила руку на лоб. Она была такой уставшей. Опустошенной. Не было сил сопротивляться навязчивому бреду. Она чувствовала, что Грейс заразила ее своим безумием, кружилась голова, мысли путались – так, должно быть, чувствуют себя жертвы малярии.

Люк. Многие годы она пыталась забыть его, теперь же – старалась вспомнить. Ему было около тридцати, худощавый, с хорошо развитой мускулатурой. Светлые волосы, выгоревшие на солнце. Ясные синие глаза. Бронзовый загар. Белые ровные зубы. Располагающая улыбка, приятные манеры. В нем присутствовала подкупающая, но отнюдь не оригинальная смесь изощренности и простоты, искушенности и невинности, а вкрадчивыми разговорами он мог добиться от женщин того, чего хотел.

Она приняла его за повесу, такое он производил впечатление – молодой калифорнийский повеса.

Но даже несмотря на то, что рана кровоточила, силы медленно покидали ее, голова кружилась и рассудок мутился, позволяя безумным обвинениям Спиви завладеть им, она не верила, что Люк был сатаной. Дьявол в облике повесы? Слишком банально, чтобы в это можно было поверить. Если сатана существовал на самом деле, если хотел сына, если хотел, чтобы она выносила этого сына, почему он не пришел к ней ночью в своем реальном обличий? Она не могла бы сопротивляться ему. Почему не взял ее сразу, хлопая крыльями и стуча хвостом?

Люк пил пиво и обожал картофельные чипсы. Он справлял нужду, принимал душ и чистил зубы, как любой человек. Иногда его разговоры были утомительными и скучными. Разве дьявол не был бы хотя бы остроумным?

Конечно же, Люк был Люком, ни больше ни меньше.

Она открыла глаза.

Джой хохотал и обнимал Чубакку, счастливый. Такой обычный.

"Несомненно, – думала она, – дьявол мог бы испытать порочное удовольствие, используя меня, именно меня, чтобы выносить своего ребенка".

Ведь она – бывшая монахиня. Ее брат был священником – и мучеником. Она изменила своему призванию.

Она, девственница, отдалась человеку на корабле. Не стала ли она прекрасным объектом, используя который дьявол поиздевался над самой идеей непорочного зачатия?

Безумие. Она ненавидела себя за то, что сомневалась в своем ребенке, что поверила болтовне Спиви.

И все же.., не изменилась ли ее жизнь к лучшему, как только она забеременела? Она хорошо себя чувствовала: ни простуд, ни головных болей, счастлива и удачлива в бизнесе. Как будто осененная благодатью.

Удостоверившись, что с собакой все в порядке, Джой оторвался от Чубакки и подошел к Кристине. Вытирая покрасневшие глаза, он сказал:

– Мам, это все? С нами все будет хорошо? Я еще боюсь.

Она нехотя посмотрела ему в глаза, но, к своему удивлению, не нашла в них того испуга, от которого ее кровь холодела.

Брэнди.., нет, Чубакка подошел к ней и лизнул руку.

– Мамочка, – сказал Джой, вставая рядом на колени. – Я боюсь. Что они сделали с тобой? Что они сделали? Ты умрешь? Пожалуйста, не умирай, мамочка, пожалуйста.

Она коснулась его лица.

Он был испуган, дрожал. Но это было лучше, чем аутический транс.

Он прислонился к ней, и она обняла его здоровой рукой. Ее Джой. Ее сын. Ее ребенок. Было потрясающе, невыразимо прекрасно чувствовать, как он уютно прижался к ней. Это было лучше всяких лекарств, прикосновение оживляло ее, проясняло сознание и рассеивало болезненные образы и бредовые страхи, посеянные старухой. Обнимая своего ребенка, чувствуя, как он льнет к ней, она излечивалась от заразы Спиви... Этот мальчик был ее плотью, она дала ему жизнь, и ничего не было для нее дороже его – и не будет.

Кайл Барлоу сполз на пол, привалившись спиной к стене, закрыл лицо руками, стараясь не смотреть на ужасные останки Матери Грейс. Но к нему подошла собака, стала обнюхивать, и он очнулся. Пес лизнул его в лицо, язык у животного был теплым, нос – холодным, как у любой собаки. Забавная морда. Как он мог вообразить, что эта собака – гончий пес ада?