Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

Оба друга не замедлили откликнуться на призыв Николая Алексеевича, и все трое отправились в Варшаву, а оттуда объехали пять Привислинских губерний, тщательно изучая местные условия, знакомясь с положением польского крестьянина, отношения его к землевладельцу, с особенностями сельского управления и т. д. Плодом этой разведки, продолжавшейся шесть недель, был подробный доклад, составленный Самариным и представленный Милютиным государю, по возвращении его из Ливадии, в конце декабря. Император Александр ласково благодарил Милютина и обоих его сотрудников и согласился на назначение Самарина и князя Черкасского в состав особого комитета, которому поручено было рассмотреть и обсудить предложения триумвирата. Кроме них, членами комитета были назначены: шеф жандармов князь Долгоруков, министры: Валуев, Зеленый, Рейтерн, председатель департамента экономии в Государственном совете Чевкин, статс-секретарь по делам царства Польского Платонов, вновь назначенный вице-председатель Государственного совета царства Арцымович и статс-секретарь Жуковский, под председательством князя П.П. Гагарина, по смерти графа Блудова назначенного председательствующим в Государственном совете империи и в Комитете министров. Два месяца продолжалось обсуждение проектов Милютина в особом комитете, а затем в Государственном совете. Наконец, 19 февраля 1864 года, в девятую годовщину своего царствования и третью годовщину дарования свободы русским крестьянам, император Александр подписал указы, наделявшие землей крестьян царства Польского».

В указах императора гласило, что земля переходила в полную собственность польским крестьянам, выкуп гарантировало правительство, чем и прекращалась полная зависимость от землевладельца. Второй указ императора определял полную независимость гмины (волости) от землевладельцев, в управлении гмины участвуют сами крестьяне, получившие свободу и право владеть своими земельными участками.

Вскоре после торжественного оглашения этих указов в Варшаве и губерниях граф Баранов, привезший их в Варшаву, доложил императору, что польские крестьяне готовят депутацию в Петербург, чтобы лично поблагодарить императора за оказанную честь польским крестьянам.

7 апреля 1864 года император принял делегатов от польских крестьян. Как только император вошел в зал, польские «крестьяне пали на колени и поднесли ему хлеб-соль». А через несколько дней императорский двор дал обед в честь польских крестьян, на котором присутствовали сам император с детьми и братьями, волостные старшины и сельские старосты петербургской и соседних губерний.

Император предпринял все эти действия только после того, как узнал, что мятеж в Польше ослабевал, меньше происходило стычек, все меньше надежд на помощь Запада, все больше разногласий среди руководителей мятежа. Вызывали опасения только решения подпольного трибунала. Так по приговору трибунала был убит в Варшаве обер-полицмейстер Туган-Барановский, совершено серьезное покушение против графа Берга: когда он проезжал мимо дома графа Замойского, одного из вдохновителей Польского восстания, раздался выстрел и брошено в экипаж несколько бомб; пуля попала в воротник пальто графа, два казака и девять лошадей было ранено. Граф Берг приказал оцепить дом, найдено было оружие и документы, подтверждающие причастность жильцов дома в мятеже.

Генерал Берг не пострадал от покушения, пуля застряла в воротнике, но покушения продолжались. Чиновники – поляки, полицейские – поляки, в каждом из них можно было подозревать пособника восстания, можно ли после этого им противостоять… Граф Берг просил присылать в Варшаву русских людей, так и сделали, это несколько улучшило обстановку в Варшаве и других городах Польши. Но проблемы оставались… Порой неразрешимые в чужой стране, так и не ставшей российской.

Проездом в Варшаву Николай Милютин, Юрий Самарин и князь Черкасский были тепло приняты Муравьевым, о многом они успели переговорить, но самое главное – о крестьянском деле в Польше. Милютин изложил свою систему, а Муравьев тут же изложил свою:

– У мятежников нет опоры в населении, крестьяне только слышали о русских реформах, о 19 февраля 1861 года, но толком ничего не знают, они долгое время были под страхом истязания и мучительных казней, которые производили над ними мятежники. Только сейчас крестьяне резко осуждают мятежников, начинают освобождаться от страха и содействовать правительству, помогают отыскать в лесах мятежников, так что скоро, надеюсь, из самих крестьян можно будет образовать сельскую вооруженную стражу, которая окончательно поможет истребить шайки мятежников…

– Представляете, Михаил Николаевич, Манифест 19 февраля 1861 года о прекращении крепостного права не был даже введен в действие…

– Вспоминаю, Николай Алексеевич, вспоминаю, как мы терзали комиссию по подготовке редакции Манифеста, а сейчас без оного трудно себе представить нашу государственную жизнь. Вот здесь крестьяне во многих местах отправляют барщинную повинность или платили неимоверные оброки там, где была прекращена барщина. Мировые посредники были избраны из местных помещиков, они-то и стали большею частью агентами мятежа, даже главными тайными распорядителями оного. А в уездах собирались якобы по своим делам, а на самом деле договаривались о сроках мятежа, а если полицейские сообщали об этом правительственным чиновникам, то их, узнав об этом доносительстве, жестоко избивали. Вот так-то, Николай Алексеевич, вам еще предстоит…

– В Петербурге я посмотрел некоторые документы о Польше и пришел в ужас. Оказывается, Положение 19 февраля превратно истолковано крестьянам, при составлении же уставных грамот отняты у них лучшие земли и обложены высокими оброками, далеко превосходящими их средства. Якобы так распорядился русский император, в этом, дескать, милость и свобода…

– И вот если крестьяне пойдут на восстание, то отдадим землю даром, не будете платить никаких податей… Столько обмана и лжи здесь, столько превратного, ох разгребать и разгребать… К сожалению, вы приехали на короткий срок, Николай Алексеевич, в Варшаве придется вам поработать… Ох придется…

О своих первых варшавских впечатлениях и о встрече с генералом Муравьевым по дороге в Польшу Николай Алексеевич написал брату Дмитрию Милютину:

«Разница между Вильной и Варшавой огромная: там власть действительно восстановлена; она в себя верит, и ей верят; между начальником и подчиненными (насколько я успел заметить) полное единство в стремлениях и действиях; наконец, есть план, хотя, быть может, отличающийся чрезмерной суровостью, но в основании разумный и строго исполняемый; здесь – ничего подобного мне еще не удалось открыть, да и едва ли откроется; во всяком случае, с первой минуты поражает взаимное недоверие и разъединение. Тут брошено такое семя взаимного недоверия не только между гражданскими и военными элементами, но даже в среде последнего, что только сильная личность могла бы связать все части и дать им одно твердое направление; а именно этой-то личности нет… Не могу скрыть, что я не нашел здесь никакого определенного плана. Все делается наудачу, по случайным соображениям, и я боюсь, что даже эффект, на который рассчитывают, едва ли удастся.