Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

— Убери, — пробормотал Карвер, изогнув изящную бровь. — Тот, кто находит радость в столь грубом оружии, применять его не заслуживает. Ну, Шпильмунн, остальные, идеи есть?

Учительский тон давался легко, и глубоко в душе Карвер наслаждался благоговением своих аколитов.

— Кублер, смею предположить, ты знаешь ответ.

Тот подумал секунду и кивнул.

— Помимо страха самым мощным оружием храмовника является открытая и искренняя улыбка, капитан.

— Именно. Кого не запугать, тому поможет развязать язык простое дружелюбие.

Хольст разочарованно сплюнул — ему больше нравился пистолет.

Сделав изящный жест, Карвер продолжил:

— Храмовнику, прежде всего, надлежит быть воспитанным и опрятным человеком! У него красивая осанка, и он всегда вежлив. В самые темные уголки стремится принести свет — будь то свет чистоты, истины или изящества.

Храмовники закивали с различной степенью понимания и согласия.

— Возьмем Кублера. — Карвер осклабился. Одним ловким поворотом он одновременно иллюстрировал свою точку зрения и ставил в неловкое положение своего любимчика. — Он хорош собой — ну, в основном, — сапоги начищены до блеска. Ба, у него такое открытое лицо, что можно шагнуть сквозь него и выйти с другой стороны!

Охотники принялись хихикать, это уличное представление было им явно по душе. Карвер чувствовал их тревогу по поводу предстоящей облавы и точно знал, как развеять напряжение.

— Посмотрите сюда, — продолжил он, указывая на укрытую черной тканью грудь Кублера, — у него в петлице брошь! Ни дать ни взять бретоннский придворный щеголь. — Карвер резко вытянул руку, пальцы в перчатке ловко сорвали безделушку. Храмовник внимательно осмотрел блестящую изумрудную поверхность. — И, стоит заметить, весьма изысканный камень. Где ты его раздобыл?

Кублер замялся, столь пристальное внимание немало смущало его.

— Я… Э-э… Купил его, господин. У одной торговки на площади. У нее были — всякие разные.

— Что же, в следующий раз, когда заглянешь к своей торговке, не забудь купить таких безделушек на всех, хорошо? — С благосклонной улыбкой Карвер вернул брошь аколиту. — А теперь, господа, — он кивнул, покручивая в руках трость, — если вы закончили осматривать этот зардевшийся образчик высокой талабхеймской моды, что скажете о том, чтобы немного размяться?

Доля беспокойства вернулась к группе, но теперь Карвер ощущал в них холодный профессионализм. Намного лучше подготовленный отряд повернулся к двери, расположенной в дальней части аллеи.

Карвер вытащил пистолет.

Бум.

Яркая вспышка и густое облако дыма.

Гнилое дерево взорвалось водоворотом щеп и ржавых гвоздей. Криво расщепленные надвое доски скорбно повисли на вывернутых креплениях, и через проломленную дверь на царящий внутри сумрак полился тусклый свет.

Стараясь не порвать о дерево черный рукав, внутрь торопливо просунулась рука в перчатке и, пустив былинки танцевать на миниатюрных воздушных вихрях, оторвала запирающей дверь засов.

В темноте кто-то — или что-то — страдальчески застонало.

Протестующе заскрипели петли, жалуясь на отягощающие их обломки, и покосившаяся дверь отодвинулась. Словно поток из разрушенной плотины, в помещение хлынул холодный воздух, и внутри снова кто-то запричитал.

Рихт Карвер шагнул в полумрак: в одной руке пистолет, в другой — трость с вкладной шпагой. Всматриваясь в тени, он приготовился к любому злу, что могло таиться в них, и в ожидании схватки напряг мышцы передней ноги.

Ни единого шороха.

Из липкой темноты на него набросилась смесь диковинных травяных запахов — странных и дразнящих ароматов, приносящих с собой картины далеких земель и удивительных растений. Хольст сплюнул, и нарушил тишину:

— Воняет здесь, как в нужнике.

С потолка свисали ряды увязанных пучками трав, целый благоуханный лес, растущий сверху вниз. Впотьмах комната была, как две капли воды похожа на мастерскую аптекаря.

Опять послышался тот же низкий и невнятный стон, храмовники мгновенно напряглись, подняли оружие, отчаянно стараясь проникнуть взглядами во тьму. Карвер вертел головой, как филин, пытаясь найти источник звука. Медленно, точно тень от солнечных часов, он поворачивался и наконец остановился, обратив все свое внимание на широкую тумбу с выдвижными ящиками.

— Покажись, — прорычал он.

В темноте под столешницей что-то задвигалось и начало вылезать. С мертвенно-бледной кожи свисали лохмотья, каждое неуклюжее движение сопровождалось отчетливым металлическим позвякиванием, лицо существа было скрыто тенью от большого капюшона, из-под которого выбивалось несколько светлых локонов.

Содрогаясь, оно страшно застонало. Храмовники распределились по комнате, отрезав вздрагивающей фигуре пути побега.

— Выходи оттуда, — прохрипел Карвер.

Оно не подчинилось. Капитан нахмурился, медленно поднял ногу и с силой топнул по полу. Стук произвел желаемый эффект.

Голова в капюшоне, словно перепуганный грызун, высунулась, чтобы посмотреть на закутанного в черное призрака, заслоняющего льющийся из дверного проема свет.

— Му-а-а-а… — промычала голова.

— Выходи сюда, — повторил Карвер, помахав пистолетом. — Понимаешь меня?

Снова осмысление — быть может, даже полукивок — Карвер был уверен, что слышит резкие и взволнованные вдохи существа.

А потом, с быстротой молнии, существо скрючилось и потянулось за чем-то, что было скрыто от взора храмовников под тумбой. Карвер ощутил горячий ток адреналина, чувства помчались вперед так стремительно, что, казалось, будто ледяная медлительность сковала его движения.

— Оружие! — изумленно вскрикнул Кублер.

Стоящие в комнате храмовники пришли в движение — но медленно, слишком медленно!

Карвер же не думал. Его палец слегка надавил на спусковой крючок, и комната утонула в белой вспышке.

Лишь когда стихло эхо пистолетного выстрела, время снова обрело возможность идти естественным образом. В воздухе легко пританцовывали кусочки сухой ткани, оторванные пулей от одежды существа. Само оно тихо лежало, согнувшись — его гибель не сопровождал фонтан хаотических флюидов, скрежет зубов и бешено дергающиеся руки и ноги. Сдавлено проскулив, оно с металлическим позвякиванием опустилось на пол и затихло.

Карвер осторожно приблизился к нему. Убедившись в том, что жизнь покинула тело, он нагнулся, отдернул изодранный капюшон, и тот час же понял, что допустил чудовищную ошибку.

Это была просто девочка — быть может, лет двенадцати — и она была сумасшедшей.