Отсюда и в вечность - Джеймс Джонс

Сержант Джадсон остановился и повернулся к Прюитту. Остановились и моряки. В слабом неровном свете, проникавшем через шторы из бара, Джадсон увидел Прюитта.

— Ах это вот кто, — улыбнулся Фэтсо. — Вы, ребята, идите. Увидимся на следующей неделе. Это мой старый сослуживец.

— Пока, Джад, — сказал один из моряков. — До встречи.

— Спасибо, — вымолвил Прюитт, когда Фэтсо подошел поближе к нему.

— За что? — спросил сержант. — Мне лично моряки не нужны. У тебя ко мне какое-то дело, Прюитт?

— Да. Давай пройдем за угол в тупик, там можно поговорить без помех.

— К твоим услугам, — улыбнулся Фэтсо.

Он пошел за Прюиттом к углу переулка, держа руки согнутыми, как это делает боксер в предвидении нападения соперника.

— Как ты чувствуешь себя на свободе? — дружелюбно спросил Фэтсо.

— Нормально, — ответил Прюитт.

Из двери бара, которую они с Фэтсо только что прошли, в переулок вывалилась большая компания подвыпивших солдат.

— Ну ладно, — сказал Фэтсо, остановившись неподалеку от угла. — Какое у тебя ко мне дело? Я тороплюсь.

— Вот, — тихо сказал Прюитт, вынимая из кармана нож. — Я слышал, что у тебя всегда при себе нож. Так воспользуйся им.

— А если у меня нет ножа?

— Врешь.

— Ну а если мне не хочется пользоваться им?

— Я все-таки советую тебе воспользоваться.

— А если я возьму и убегу?

— Я тебя поймаю.

— Тебя увидят. А что, если я позову полицию?

— Меня тогда, конечно, схватят, но тебе от этого будет не легче.

— Ага, ты все рассчитал заранее?

— Да, почти все.

— Ну, если хочешь, пожалуйста… — прошипел Фэтсо. Он сунул руку в карман и вытащил нож. Сделал он это очень быстро и ловко, буквально в одно мгновение приготовившись к бою.

У Фэтсо был точно такой же нож, как и у Прюитта. Как заправский фехтовальщик, он двинулся на Прюитта, выставив правую руку с ножом несколько вперед, а левой приготовившись защититься от удара противника.

Прюитт пошел навстречу Фэтсо. На какое-то мгновение он вдруг пожалел, что все получается так, а не по-другому, пожалел, что не посоветовался с Уорденом. Затем это чувство исчезло, и его сменила отчаянная ненависть к противнику.

Бой продолжался недолго. Только в кино могут показывать, как мелькают в воздухе ножи, как драка переносится с одного места на другое. В действительности же решающий удар наносится если не с первой, то со второй или максимум с третьей попытки.

Движения Фэтсо с ножом во многом были похожи на движения боксера. Он сделал вид, что хочет ударить Прюитта левой рукой в лицо, и, когда тот поднял левую руку, чтобы защититься от удара, нанес удар ножом в левый бок, чуть сзади руки.

Если бы Прюитт не сделал шага вперед одновременно с ударом Фэтсо, если бы он хоть чуточку испугался, если бы он не был испытанным бойцом, то Фэтсо, вероятно, успел бы нанести еще один, решающий удар и убил бы Прюитта. Но годы занятий боксом не прошли для Прюитта даром, его реакция была быстрой и точной. Он нанес Фэтсо удар в живот, в самое солнечное сплетение.

Секунду пли две они стояли друг против друга не двигаясь. Закусив губу, Прюитт изо всех сил надавил на нож, пока он не вошел в тело Фэтсо на половину лезвия. Фэтсо попытался было снова ударить Прюитта, но силы уже оставили его, и он, выронив нож из рук, стал медленно опускаться на землю.

— Ты убил меня. За что? — прошептал Фэтсо и тут же умер. На лице его так и осталось это застывшее удивление: он так и не понял, за что погиб.

Прюитт долго смотрел на убитого, и в ушах его все раздавался вопрос Фэтсо — его последний в жизни вопрос. За углом послышался звук запираемых дверей бара.

Прюитт двинулся вперед. Он вытер нож, сложил его, завернул в носовой платок и спрятал в карман. Кровотечение из раны в боку усилилось. Прюитт вытащил из кармана еще один, чистый новый платок, приложил его к ране, как тампон, и прижал рукой. Затем он медленно зашагал по темному переулку, направляясь к городской черте.

Пройдя два квартала, Прюитт остановился, потом подошел к стене и прижался к ней спиной, мучительно обдумывая план дальнейших действий. Было бы глупо сейчас возвращаться в Скофилд в таком виде. Его сразу бы схватили в казарме утром, как только был бы найден труп Фэтсо. Единственный выход состоял в том, чтобы как-нибудь добраться до квартиры Альмы. Тогда вое было бы в порядке.

От дома, где жила Альма, его отделяло около восьми километров. Прюитт не мог и мечтать о том, чтобы в таком виде, с кровоточащей раной в боку, сесть в автобус или трамвай. Трудность заключалась еще и в том, что он не мог идти ближайшим путем, через центральные улицы города, — надо было пробираться по самым темным переулкам в той части города, которую он знал плохо. И тем не менее ничего другого не оставалось, только у Альмы он мог рассчитывать найти безопасное убежище.

По-прежнему сидя у стены, Прюитт закурил на дорогу. Сигарета показалась Прюитту самой вкусной из всех, которые он курил в своей жизни. Он медленно делал одну затяжку за другой, чувствуя себя в полной безопасности здесь, в темном переулке. Ему показалось даже смешно, что вовремя выкуренная сигарета поднимает настроение, позволяет забыть о горестях и трудностях.

Ему было нелегко найти в себе силы покинуть этот уютный уголок в переулке, но он сразу же напомнил себе, что нужно все-таки трогаться в путь, чтобы окончательно не расслабиться, пока еще боль в боку не была такой сильной.

На следующем перекрестке Прюитт заметил дорожный указатель и с удовольствием прочитал на нем знакомое название улицы — теперь он уже мог быть спокоен, что не заблудится и найдет дорогу к дому Альмы.

Мысли одна за другой мелькали у него в голове, но самой навязчивой была мысль о том, что произойдет завтра, когда его не найдут в казарме и обнаружат труп Фэтсо. Всем наверняка станет ясно, кто убийца. «На этот раз, — размышлял Прюитт, — тебе не удастся отделаться наказанием в рамках дисциплинарных прав командира роты. Теперь ты уже убийца и дезертир».

Вдруг Прюитт вспомнил, что нужно отделаться от такой важной улики, как нож, который сразу после драки он сунул в карман. Подходящего места, чтобы бросить нож, долго не находилось, и только совсем неподалеку от дома Альмы Прюитт заметил канализационный люк и бросил туда нож.

Еще одна мысль отчетливо проступала в его сознании. У него, должно быть, будет хорошенький шрам на месте зажившей раны. Шрамы на теле человека — это своего рода история его жизни. Каждый из них связан с определенным событием, каждый вызывает определенные воспоминания. Фэтсо наверняка имел не один шрам.

У самого Прюитта был тоненький шрам на левой брови. Это память о выступлении на ринге в Майере. Прюитт вспомнил, что тогда все хотели прекратить бой, но ему удалось отговорить судей и выиграть встречу. После боя врач собирался наложить ему шов, но, по совету своего тренера, Прюитт не дал этого сделать и лишь заклеил рану пластырем.

Несколько шрамов появилось у Прюитта после возвращения из тюрьмы. Все эти шрамы были своеобразной биографией и послужным списком рядового первого класса Роберта Прюитта.

Когда Прюитт подошел к дому, где жила Альма, там еще горел свет. Это означало, что он наверняка получит убежище. У Прюитта когда-то был свой ключ от квартиры Альмы, но сейчас он никак не мог вспомнить, куда его подевал.

Прюитт постучал, и дверь ему открыла сама Альма. У нее за спиной показалась Жоржетта.

— Боже мой! — вскрикнула Альма, увидев, в каком виде явился к ней Прюитт.

— Да он же весь в крови, — добавила Жоржетта.

— Привет, детки. Давно я вас не видел, — улыбаясь, сказал Прюитт и тут же упал.

КНИГА ПЯТАЯ

Блюз сверхсрочника

Глава сорок четвертая

Прюитт почувствовал сильную боль в ране только на следующее утро, хотя это уже не была та острая боль, которая бывает от только что полученной раны.

Боль он переносил без труда. Для него она была не больше, чем старый знакомый, которого он давно не видел. Он знал, что с болью можно бороться, если только будешь спокойно лежать, попытаешься забыть о ней.

Прюитт очнулся от беспамятства около половины шестого. Во сне ему привиделось, что его посадили в тюрьму за убийство Фэтсо, на этот раз не на какие-нибудь несколько месяцев, а пожизненно. Он даже во сне пытался прогнать эти мысли, но сделать этого так и не сумел, пока не проснулся.

С дивана, где он лежал, Прюитт увидел Жоржетту, сидевшую в кресле и не отрывая глаз смотревшую на него, а неподалеку и Альму, дремавшую в шезлонге.

Прюитт не знал, но понял, что, пока он спал, девушки раздели его, обмыли рану и наложили на нее компресс, а затем туго забинтовали.

— Сколько времени? — спросил он.

— Около половины шестого, — ответила Жоржетта и встала.