Операция "Вечность" (сборник) - Станислав Лем

Храня в чулане зародыш второй жены, вернее, дубликат первой, не перестававший сладко улыбаться муж уверенно смотрел в будущее. Катастрофу он воспринял как досадный эпизод и тут же отправился за генофорами. Биотехники из "скорой помощи" переправили стеклянный цилиндр, содержавший плазму с оттиском сознания неловкой экспериментаторши, в ближайший "пункт по возрождению личностей" — станцию реанимации, как ее называли. Там, пояснил красавчик, под определенным воздействием свершался ускоренный процесс развития личности. Ускоренный, но отнюдь не мгновенный. Готовая жена выходила из расписанной веселенькими цветоч ками аппаратуры примерно через три недели.

Рассказчик, источая сияние, сообщал, что последняя стадия операции «Вечность» так и осталась бы в теории, если бы стимулирующую аппаратуру программировали люди. Но это делали могучие системы компьютеров, производившие миллиарды многоэтажных построений, чтобы заставить аппаратуру действовать в абсолютном соответствии с пожеланиями заказчиков. Сие означало также управление процессом личного развития, при котором весь путь зародыша — от генетической информации, через синтез сознания и до выхода готового продукта на свет божий — был абсолютно точным воспроизведением жизненного пути, пройденного в реальности оригиналом.

Три недели ожидания, казалось, не особенно тяготили красавчика. Он по-прежнему возился с чадом, выезжал на инспекции, даже отремонтировал пристройку, чтобы жене снова было где перепутывать склянки. Я заметил только, что часы, украшавшие фасад виллы, показывают тот же самый час. Вероятно, остановились в момент катастрофы. А может, помреж прохлопал.

Все кончалось, как и следовало ожидать, умилительной сценой встречи восставшей из пепла хозяйки дома. Светило солнце, на клумбах благоухали розы, над озером плыли пушистые облака. Мальчик сказал: "Мама, если ты снова куда-нибудь поедешь, возьми меня с собой", — что счастливейший из супругов сопроводил блеском рекламно надраенных зубов.

Я проснулся от холода. Шея занемела. Прошло несколько минут, прежде чем я смог оторваться от поручня и выпрямить спину.

Граница между океаном и небом стерлась. Было почти темно. Только внизу, на волнах, мигали отраженные лампочки, светившие над галерейкой. Но на востоке небо уже начинало розоветь. Я проспал целую ночь.

Медленно, словно поднимал сосуд из тончайшего стекла, я встал и, держась за поручни, направился к люку. Было четыре с минутами. Через два часа за мной прилетят. Здесь мне уже делать нечего.

Впереди меня ожидал еще один сеанс записи. Если верить тому, что я прочел, ждать осталось недолго. Месяц давно прошел.

Мне было тошно даже думать об этом. Я с трудом открыл дверь и уже в коридоре обернулся, чтобы взглянуть на море. Узкая полоса тумана на востоке отделилась от горизонта и ползла в мою сторону, словно подталкиваемая лучами солнца. Через несколько секунд серая дымка растаяла, и вдруг край купола с галерейкой и место, на котором я стоял, окрасились сочным кармином. Было в этом что-то тревожное. Меня пробрала дрожь. Я быстро закрыл дверь и направился в кабину, чтобы подготовиться к отъезду.

3 Звонок. Я машинально нажал клавишу. Отец.

— Узнал, что ты вернулся. Почему не пришел?

Я молчал. Что я мог сказать? Впрочем, он и не ждал ответа.

— Говорят, тебе уже тесно в Солнечной системе? Это верно?

Голос отца звучал глухо. Он улыбался, но во взгляде проскальзывало напряжение.

— Вроде того, — бросил я. — Мама знает?

Он некоторое время смотрел на меня, потом покачал головой:

— Я с нею не говорил. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…

— Каждый что-нибудь да делает, — отозвался я. — Стоит ли говорить об этом? Да еще сейчас, когда перед нами вечность? И родной сын когда-нибудь да надоест. Самая краткая разлука будет на вес золота…

Отец принял это без улыбки.

— Мне говорил Норин… — он замолчал и взглянул куда-то за пределы экрана.

Да, родителям я пока не надоел.

— Вечером приду, — пообещал я. Он вздохнул, переждал несколько секунд и кивнул.

— Прежде загляни к родителям Фины. Они просили сказать тебе…

— Хорошо, — горло сдавило спазма. Отец просительно улыбнулся и выключил связь.

Времени у меня было предостаточно. Я кружил по давно знакомым зеленым закоулкам, взбирался на эстакады, по которым никто никогда не ходил, останавливался у павильонов, но города для меня не существовало. Дома, переходы, витрины — все это нисколько не изменилось за три года моего отсутствия. Я задержался у спуска на пристань, где знал каждую доску и каждый сантиметр дна. Какое-то судно выходило в море. Лиц не различишь. Кто-то махал с палубы рукой.

Восточный район. Трудно сказать, почему он считался визитной карточкой города. Он был таким же, как и остальные, разве что немного более зеленым. Отгороженные друг от друга деревьями дома словно рассыпались посреди парка. Природа опередила здесь человека, возводящего современные, не терпящие плоскостей поселения. Уступы разноцветных крыш на крутых склонах, пастельных тонов дома взбирались один выше другого, их венчали фантастические антенны. Не по всякой из здешних крутых улочек смог бы взобраться даже портер.

Дом Фины стоял высоко. Пешком я приходил сюда один-единственный раз, много лет назад. Когда? Я остановился, вспоминая.

Нет, тех лет уже не вернуть. Улочка, снежно-белая стена в глубине за зеленой шпалерой деревьев, кактусы над бассейном — все это потеряло свою экзотичность и прелесть. Теперь дом был мертв, от него так и веяло холодом.

На центральной террасе мелькнуло яркое пятно. Человек, стоявший у балюстрады, скрылся внутри дома. Послышались голоса.

Мне вдруг почудилось, будто это все мираж. Что вне корабля, без скафандра, лишенный привычной точки опоры, я повис в пустоте.

Ноги стали ватными. Сухие губы были, казалось, покрыты слоем соли. Я облизнул их. Больно. Тихий смех, долетевший от дома, заглушил пульс в висках.

На террасе появилось еще одно пятно. На этот раз серое. Все верно. Сена, мать Фины, всегда носила серые платья. У нее была фигура двадцатилетней девушки. Муж не упускал случая заметить, что у него две дочери. Сейчас он стоял рядом. Губы Сены шевельнулись. Они оба улыбались. Я понимал, что происходит нечто такое, что требует от меня сосредоточенности. Чего они ожидают?

Снова прозвучал смех. Ближе. Совсем близко. Их лица выражали интерес, радостный, доброжелательный, но именно интерес, близкий к любопытству.

Я почувствовал тепло. Она стояла рядом и касалась кончиками пальцев моей груди. Ее дыхание согревало мне губы. Я открыл рот, силясь что-нибудь сказать, но издал только какой-то странный нечленораздельный звук и тут же пришел в себя. Лица, аллея, дом, плиты дорожки, ветви кустов — все сделалось вдруг неестественно резко очерченным. Я понял… Я знал, все это — краски, рисунок тени, последний камешек на тропинке — не забуду до конца дней своих.