Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что, ты прямо так воевать собрался, – он кинул в чашку несколько ложек молотого кофе, – с бородой и штраймлом… – Аарон покраснел:
– Бороду разрешают, а штраймла у меня нет… – Ави подвинул ему чашку:
– Пей, не бойся. У меня сионистская лавка… – на двери магазина красовался предостерегающий плакат авторства раввинского суда, – однако кашрут я соблюдаю… – Аарон бухнул в чашку три ложки сахара:
– Устал, – объяснил он, – после Пурима… – Ави мелко захихикал:
– Лучше скажи, что у тебя похмелье, ингеле… – доктор Судаков вернул трубку на рычаг:
– Спасибо Ави. Привет семье, мы двинулись в Тель-Авив… – в машине он бросил в рот раскрошившуюся, дешевую папиросу:
– Сдам тебя в Кирию, – дядя подмигнул Аарону, – и поеду дальше. Сейчас торжественных церемоний, как с близнецами, не устраивают… – Аарон вытянул из-под прожженного окурками сиденья разболтанный ремень:
– У вас что, дела в Тель-Авиве… – дядя ловко обогнал городской автобус:
– Да, дела. Держись крепче, сейчас мы дадим жару на шоссе… – форд рванулся на тель-авивскую дорогу.
Тель-Авив
Полукруглая аудитория Семинара Кибуцев, учительского колледжа в Тель-Авиве, пока пустовала. Чисто вымытые окна выходили в разросшийся с довоенных времен парк на берегу реки Яркон. Пальмы шелестели под ветром с моря, среди аккуратных лужаек поставили новые скамейки. Северная дорога вела в новый пригород, Рамат Авив, где пока строили только частные, хлипкие домики:
– Но скоро все изменится, – Анна стояла у окна с картонным стаканчиком кофе, – на севере возведут новые многоквартирные дома. Страна разрастается, надо где-то селить репатриантов… – она вспомнила объявление в столовой кибуца:
– Закрытый концерт, вход строго по приглашениям. Адель и Генрик Майер-Авербах… – Адель и Генрик прилетали в Израиль через несколько дней:
– Мадам Клара и месье Джованни тоже приедут, они привезут сына и дочь… – весь Тель-Авив заклеили объявлениями о выступлениях золотой пары, как Адель и Генрика называли в газетах:
– Впрочем, они не репатрианты, – поправила себя Анна, – Генрик не отказывался от израильского гражданства. Мадам Симона слышала через третьи руки, что они покупают виллу в Герцлии… – свекровь Анны ездила в Тель-Авив встречаться с обосновавшимися в Израиле довоенными, парижскими подругами:
– Сведения точные, – уверила Анну мадам Симона, – одна из моих приятельниц замужем за нотариусом, оформлявшим сделку. Он йеке, приехал сюда до войны, а ей повезло… – мадам Симона подняла бровь, – не многим удается отыскать вдовца в ее возрасте. После войны все выжившие бросились жениться, не глядя, с кем они встают под хупу. Но ее новый муж не пострадал, он вовремя покинул Германию… – везением подруги свекрови была смерть первого мужа в концлагере и расстрел дочери с зятем:
– Они помогали Сопротивлению, – деловито заметила мадам Симона, – ее зять был не еврей. Ее саму прятали на ферме под Лионом. Ничего, теперь она возится с внуками мужа… – свекровь усмехнулась, – как и у нас, все дети их дети… – Анна избегала разговоров о войне:
– У половины подруг мадам Симоны номера на руках, – она передернулась, – хватит. Детям в школе ничего не рассказывают. Мы с Михаэлем тоже не собираемся ничего говорить ребятишкам. Впрочем, Эмилю четырнадцать, через три года он пойдет в армию… – вспомнив о муже, Анна сверилась с часами:
– Он может приехать. Он не появился на защите моего доктората, но у него тогда были дела… – докторат Анна защитила перед Ханукой, тоже в Семинаре Кибуцев:
– Нельзя на него обижаться, – вздохнула Анна, – у него ответственная должность… – Михаэль Леви заведовал отделом безопасности в министерстве иностранных дел. Муж часто ночевал в Тель-Авиве, объясняя отлучки служебной надобностью:
– Он летает за границу… – присев на угол стола, Анна повертела пустой стаканчик, – надо попросить его отвезти детей в Европу перед армией. Пусть Эмиль и Джеки посмотрят мир, маленькому Яакову путешествие тоже не помешает… – больше у них детей не было.
Свекровь деликатно молчала. Врач в больнице кибуца тоже ничего не говорила:
– Хотя она всегда замечает, что я здоровая женщина, мне всего тридцать один год… – глаза Анны внезапно наполнились слезами, – в последний раз она сказала, что один больной ребенок ничего не значит, что я не должна бояться новой беременности… – похлопав себя по карманам жакета, Анна нашла пачку сигарет, – но я не могу никому рассказать правду, ни врачу, ни мадам Симоне… – она задумалась:
– В последний раз все случилось год назад. Я видела, что он пересиливает себя. Он меня разлюбил, у него кто-то есть в Тель-Авиве. Он ждет, когда дети подрастут, чтобы от меня уйти. Он молодой мужчина, ему всего тридцать… – ветер колебал рукописную афишу:
– Доктор педагогики Анна Леви, директор школы в кибуце Кирьят Анавим: «Новые методики в преподавании иврита». Затянувшись сигаретой, Анна вытерла глаза тыльной стороной руки:
– Моя первая публичная лекция. Но Михаэль не приедет, нечего его ждать… – до начала выступления оставалось полчаса. Чтобы занять голову, Анна переложила стопки учебных пособий на столе, сверилась с записями в блокноте:
– Вроде все в порядке… – глаза натолкнулись на строчку на полях: «Анна Франк». Рядом красовалось твердое: «Нет». Анна присутствовала на заседании совета кибуца, где обсуждали вопрос о возможности показа спектакля в Кирьят Анавим:
– С другой стороны, – сказал кто-то, – книга давно переведена на иврит, издана в стране, по ней снят фильм. В Иерусалиме открыли музей в память жертв. Актрисы и режиссер нам известны, они, можно сказать, почти члены кибуца. Я не вижу ничего страшного в представлении… – Анна голосовала против спектакля:
– Пусть играют в Тель-Авиве, – женщина потушила сигарету, – наших детей надо воспитывать в другом духе, в атмосфере героизма. Нельзя тащить прошлое в будущее. Что случилось, то и случилось, мы строим новую страну… – Анна давно научилась превозмогать страх за детей:
– Страна заботится о каждом солдате, – напомнила она себе, – с нашими ребятами все будет хорошо, мы пока не воюем… – дверь скрипнула, она услышала веселый голос:
– Надеюсь, я не опоздал, доктор Леви. Я принес сладостей в честь вашего будущего триумфа… – он держал бумажный пакет. Анна вдохнула запах свежей выпечки:
– Профессор Судаков… – она покраснела, – то есть дядя Авраам, вы не говорили, что… Как Аарон, он сегодня идет в армию… – Авраам водрузил пакет на стол:
– Я оставил его в Кирие, с ним все в порядке… – она сколола волосы в строгий узел. Стройные ноги в скромной юбке покрылись ранним загаром:
– Весна в этом году теплая, – Авраам отвел глаза от небольшой груди под хлопковой блузой, – оставь, она на пятнадцать лет тебя младше, она замужем и счастлива. Михаэль оправился после плена, у них все хорошо. Доживай жизнь, доктор Судаков, дожидайся внуков от Фриды и Моше… – куснув круассан, он велел Анне:
– Наливайте кофе. Мне черный, без сахара… – она вскинула темные, большие глаза:
– Я помню, дядя Авраам, – тихо отозвалась Анна, – я помню.
Кибуц Кирьят Анавим
Стоя на стремянке с малярной кистью, Фрида звонко насвистела:
– Хайю лейлот, ани отам зохерет… – от ведра донесся смешок:
– Ты бы еще колыбельную затянула. Вот что надо петь… – у Эмиля Шахар-Кохава был хороший голос:
– One, two, three, four o’clock rock… – хихикнув, Фрида покосилась на старую радиолу:
– Коль Исраэль таких песен не передает… – немногую мебель в двух комнатках доктора Судакова вынесли на террасу беленого домика. Топчан, стол и стул накрыли брезентом, книги сложили в ящики:
– Иначе у папы никогда руки не дойдут до ремонта, – весело сказала Фрида за завтраком, – а мы все сделаем очень быстро. Можно потом и ваши комнаты привести в порядок, тетя Симона. Нас пятеро, – она повела рукой в сторону бодро жующего младшего брата, – вы не заметите, как все будет готово… – заведующая столовой пожала плечами:
– Анна сегодня ночует в Тель-Авиве, Михаэль тоже там.
