Странствия убийцы - Робин Хобб

Он усмехнулся:

– До этого раза ты приезжал сюда лишь на короткое время. Поверь мне, Джампи порождает ровно столько же интриг, сколько и Баккип. Мы здесь чужие и поступим мудро, если не позволим втягивать нас в эту паутину.

– За исключением той, которую мы привезли с собой, – сказал я ему, и он кивнул, горестно улыбнувшись.

День был ясным и морозным. Небо, проглядывавшее между темными ветвями вечнозеленых деревьев, было бесконечно голубым. Легкий ветерок сопровождал нас, стряхивая сухие снежинки с верхушек сугробов. Сухой снег поскрипывал под сапогами. Я слышал доносившиеся из поселка крики играющих детей. Ночной Волк прижал уши, но продолжал следовать за нами. Отдаленные высокие голоса напомнили мне о криках морских птиц, и я внезапно ощутил пронзительную тоску по побережью и Бакку.

– У тебя был припадок прошлой ночью, – тихо сказал шут.

– Я знаю.

– Кеттл была очень огорчена этим. Она весьма дотошно расспрашивала Чейда о травах, которые он приготовил для тебя. А потом молча вернулась в свой угол. Она сидела там большую часть ночи, громко щелкала спицами и неодобрительно поглядывала на него. Для меня было большим облегчением, когда все они наконец ушли.

Мне было интересно, осталась ли Старлинг, но я не стал спрашивать. Я не хотел даже знать, почему это может волновать меня.

– Кто такая Кеттл? – внезапно спросил шут.

– Кто такая Кеттл? – удивленно повторил я.

– По-моему, именно это я и спросил.

– Кеттл… – Внезапно мне показалось странным, что я так мало знаю о ком-то, с кем так долго путешествовал. – Я думаю, что она выросла в Бакке. А потом она путешествовала, изучала свитки и пророчества и вернулась, чтобы найти Белого Пророка. – Я пожал плечами, понимая всю скудость моих познаний.

– Скажи мне, она не кажется тебе… зловещей?

– Что?

– Тебе не кажется, что в ней есть что-то… что-то… – Он сердито потряс головой. В первый раз я видел, что шут подыскивает слова. – Иногда я чувствую в ней… значительность. Чувствую, что она каким-то образом связана с нами. А иногда она кажется мне просто пронырливой старой женщиной, которой очень не повезло с товарищами.

– Ты имеешь в виду меня? – засмеялся я.

– Нет. Я имею в виду эту назойливую менестрельшу.

– Почему у вас со Старлинг такая неприязнь друг к другу? – устало спросил я.

– Это не неприязнь, Фитци. С моей стороны это отсутствие интереса. К несчастью, она не может поверить в существование мужчины, который в состоянии смотреть на нее, не испытывая желания переспать с ней. Она воспринимает мое равнодушие к ней как оскорбление и пытается представить это как мой недостаток или даже вину. А я обижаюсь на ее собственническое отношение к тебе. Она любит не Фитца, видишь ли, а возможность говорить, что знакома с Фитцем Чивэлом.

Я молчал, опасаясь, что он прав. И в молчании мы подошли к дворцу Джампи. Он был настолько непохож на дворец в Баккипе, насколько я мог вообразить. Живое дерево, которое было его сердцем, возвышалось над нами, словно башня. Второстепенные деревья терпеливо подрезали в течение многих лет, чтобы сформировать опоры для стен. Когда этот живой каркас был установлен, его задрапировали особым материалом, сделанным из коры, образовавшим основу для гладких изогнутых стен. Обмазанные определенным видом глины и раскрашенные в яркие цвета, эти дома всегда напоминали мне бутоны тюльпанов или шляпки грибов. Несмотря на огромные размеры, дворец казался органичным, словно он вырос из плодородной земли древнего леса, давшего ему приют.

Это размеры делали его дворцом. Не было никаких других внешних признаков – ни флагов, ни королевской стражи, охраняющей двери. Никто не помешал нашему вторжению. Шут открыл резную деревянную дверь, и мы вошли. Я шел за ним через лабиринт комнат. На платформах над нами были другие комнаты, до которых можно было добраться по стремянкам, а до самых больших – по деревянным лестницам. Стены комнат были очень тонкими. Некоторые, временные покои, были отгорожены друг от друга только тканью из волокон коры, натянутою на каркас. Внутри дворца было не намного теплее, чем снаружи. Жилые комнаты отапливались отдельными жаровнями.

Я последовал за шутом к комнате с раздвижными дверями, стены которой были украшены изящными изображениями водяных птиц. Изнутри доносились звуки арфы Старлинг и чьи-то тихие голоса. Шут постучал в дверь, немного подождал и раздвинул ее, чтобы мы могли войти. В комнате оказалась Кетриккен, приятельница шута Джофрон и еще какие-то люди, которых я не знал. Старлинг сидела на низкой скамье у стены и тихо играла что-то, пока Кетриккен и другие вышивали одеяло, натянутое на раму, занимавшую почти все помещение. В верхней части одеяла уже возник яркий цветущий сад. Чейд сидел рядом со Старлинг. На нем была белая рубашка и темные штаны, а также длинная, весело вышитая жилетка, надетая поверх рубашки. Его седые волосы были связаны в хвост воина. Он выглядел много моложе, чем когда-то в Баккипе. Чейд переговаривался с менестрельшей, голоса их звучали гораздо тише, чем музыка.

Кетриккен, с иголкой в руке, подняла глаза и спокойно приветствовала нас. Она представила меня остальным как Тома и вежливо спросила, вполне ли я оправился от своей раны. Я сказал, что вполне, и она предложила мне присесть и отдохнуть немного. Шут обошел одеяло, похвалив вышивку Джофрон, и, получив приглашение, занял место рядом с ней. Он взял иглу и шелк и начал вышивать в углу одеяла бабочку своего собственного изобретения, одновременно беседуя с Джофрон о садах. Он, казалось, чувствовал себя совершенно свободно. Я был в растерянности, сидя без дела в комнате, полной занятых людей. Я ждал, что Кетриккен заговорит со мной, но она занялась своей работой. Глаза Старлинг встретились с моими, и она сдержанно улыбнулась. Чейд избегал моего взгляда и смотрел сквозь меня, как будто мы были незнакомы.

Люди беседовали, но тихо и мало. В основном это были просьбы передать моток ниток или замечания о работе. Старлинг играла старые баккские баллады, но без слов. Никто не говорил со мной и не обращал на меня внимания. Я ждал.

По прошествии некоторого времени я начал задумываться, не является ли это мягкой формой наказания. Я пытался расслабиться, но напряжение снова и снова закипало во мне. Каждые несколько минут я напоминал себе, что надо разжать челюсти и расслабить плечи. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть, что Кетриккен также взволнована. Я провел много часов, прислуживая моей леди в Баккипе, когда она только что появилась при дворе. Я видел ее сонной за вышиванием и оживленной в саду, но сейчас она с яростью тыкала в ткань иглой, как будто судьба Шести Герцогств зависит от того, когда она закончит это одеяло. Она похудела, и черты лица заострились. Ее волосы, которые год назад она обрезала в знак траура по Верити, до сих пор были слишком коротки, чтобы она могла их как следует уложить. Светлые пряди постоянно падали на лицо.

Утро тянулось бесконечно, но в конце концов один молодой человек выпрямился, потом потянулся и сказал, что его глаза слишком устали, чтобы делать сегодня еще что-нибудь. Он спросил женщину, сидевшую рядом с ним, не хочет ли она поохотиться, и та с радостью согласилась. И, словно это было каким-то сигналом, остальные тоже начали вставать и прощаться с Кетриккен. Я был поражен их фамильярностью, пока не вспомнил, что здесь она воспринимается не как королева, но лишь как возможная Жертвенная. Среди собственного народа ее никогда не будут считать правительницей, а только проводником и координатором. Ее отец, король Эйод, был известен как Жертвенный. Это делало его одновременно менее царственным, чем королей Бакка, но и более любимым. Я лениво подумал, что для Верити не так уж плохо было бы поселиться в горах и стать консортом Кетриккен.

– Фитц Чивэл.

Я поднял глаза по команде Кетриккен. В комнате оставались только она, я, Старлинг, Чейд и шут. Я посмотрел было на Чейда в надежде получить указания. Но его быстрый взгляд сразу исключил такую возможность. Я чувствовал, что был здесь сам по себе. Тон голоса Кетриккен сделал встречу официальной аудиенцией. Я выпрямился и с трудом поклонился:

– Моя королева, вы вызывали меня.

– Объяснись.

Ветер за стенами дворца был теплее, чем ее голос. Я посмотрел ей в глаза. Голубой лед. Я опустил взгляд и сделал вдох.

– Докладывать, моя королева?

– Если это может объяснить все твои промахи – попробуй.

Это потрясло меня. Я встретился с ней взглядом, но истинной встречи не было. Женское начало в Кетриккен было выжжено. Так в литейной из железной руды выжигают и выбивают все примеси. Казалось, что из Кетриккен были выжжены все чувства к незаконному племяннику ее мужа. Она сидела передо мной как правительница и судья, но не как друг. Я не предполагал, что эта потеря так больно ранит меня.

Несмотря на все мое благоразумие, я подпустил льда в собственный голос.