Секретарь обкома - Всеволод Кочетов

— София Павловна, — ответила девушка. — Вы, может быть, думаете, что у вас будут неприятности из-за меня? Но ведь мне же двадцать один год, я не пионерка. У вас в мои годы уже, наверно, дети были.

— Я понимаю, понимаю. Но…

— Неприятностей у вас не будет, София Павловна, не будет.

—. Почему ты так упорно говоришь о неприятностях, Шура? — София Павловна насторожилась. — Что это значит? Какие неприятности ты имеешь в виду?

Студентка стала рассказывать историю со своим младшим братом. Когда он учился в четвертом классе, случилось как-то на уроке физкультуры, что преподавательницу срочно вызвали и она ушла из зала. А в это время братишка девушки принялся проделывать фокусы на турнике и, сорвавшись, вывихнул руку. Первое, что сказала вбежавшая преподавательница было: «Дети, вы же знаете, что я выходила. Вы должны подтвердить, что это произошло без меня. Коля, — говорила она и брату Шуры, — ты тоже должен так сказать: ты сам, сам, без меня». Ему было ужасно больно, он был испуган, ему нужна была быстрая помощь, а его уговаривали не выдавать учительницу, выгораживать ее.

— Он пришел домой, София Павловна, — рассказывала Шура. — Руку ему уже, конечно, вправили, перевязали, все, что надо сделали. Но душа у него была навсегда ранена. К учителям он стал относиться скептически. Они ему о примерах благородства толкуют, а он помнит одно: «Скажи, что это было без меня». Ему, София Павловна, тогда было лет одиннадцать, а мне четырнадцать. Я тоже этот случай запомнила. А позже мне и самой пришлось убедиться в том, что есть немало людей, которые только и думают о том, как бы их хата была с краю. У нас была директорша…

— Ты меня очень-очень обидела этим рассказом, Шура, — сказала София Павловна грустно. — В чем ты меня заподозрила? Неужели ты думаешь, что я боюсь неприятностей для себя? Шура, Шура… Я думаю о тебе, молоденькой, извини меня, — глупенькой, потому, что ты неопытная. Я думаю о твоих родителях, о маме, о папе. Здесь такая романтическая природа, такие чудесные вечера, птицы так поют… Головка твоя, может быть, закружилась. А чувств-то, настоящих, серьезных и нет. Испортишь жизнь и себе и родным своим. Зачем ты мне эту отвратительную историю рассказала? Дескать, вот как я и о вас думаю? — София Павловна принялась сморкаться в кружевной крохотный платочек.

— Извините, пожалуйста, — сказала Шура испуганно. — Пожалуйста, София Павловна. Я дура.

София Павловна стояла перед нею и размышляла. Девушка ведь права: одна такая преподавательница, трусливая, случайная в школе, способна отравить детское сознание на многие-многие годы, может быть и на всю жизнь. И не она, не Шура, виновата в том, чего наговорила сейчас о неприятностях. Виновата физкультурница, у которой язык повернулся требовать от мальчугана, которому было очень больно: «Скажи, что это без меня, что ты сам, сам…»

Что же делать? Тоже пытаться избежать возможных «неприятностей» для себя, избежать разговоров о том, что не уследила, распустила, черт знает что устроила в своем лагере? София Павловна даже покраснела от подобной мысли. — Шура, — сказала она. — Я готова нести за тебя любую ответственность. Я готова защищать не себя, а тебя. Но при условии… Скажи, какие у тебя отношения с этим человеком?

— Я люблю его, София Павловна, — еле слышно ответила девушка. — Я его очень люблю. Он замечательный человек. И он меня любит.

— Вот при этом условии, Шура, я за тебя отвечу перед кем угодно. — Помолчав, она спросила: — И что же вы думаете делать?

— Мы поженимся, София Павловна. Он меня просит об этом.

— А дальше?

— Пока не знаю. Но что в том трудного? Я скоро закончу институт, тоже стану учительницей. Я могу приехать сюда. А может быть, он переведется в Старгород. Не все ли равно где, лишь бы вместе…

София Павловна обняла ее, погладила по спине.

Инцидент, однако, на этом не исчерпался. Пошли суды, и пересуды, на почве которых объединились и какие-то слои соседнего колхоза и весь без изъятия состав экспедиции. Заместитель сказал Софии Павловне:

— Вот в чем недостаток этих молодых добровольцев. Неустойчивость. Были бы нормальные рабочие, без девчоночьей романтики и без мальчишеских фантазий, ничего бы и не случилось. Ах, ах!

Особенно переживали школьницы и школьники. Девочки, которые жили в палатке Софии Павловны, непрерывно шушукались и умолкали, как только появлялась София Павловна. Она даже по ночам слышала тишайший шелест губ — говорили друг другу прямо в ухо. Мальчишки ходили на «разведки» по вечерам, попросту говоря, выслеживали влюбленных.

Поразмыслив, София Павловна пришла к выводу, что и Шуре и ее жениху, как его уже называли официально, надо уезжать. Она сказала им о том, и они, не споря, укатили в Старгород.

История эта изрядно отразилась на ходе раскопок. Работы шли хуже и медленнее — не столько копали, сколько говорили.

После отъезда Шуры дело стало постепенно налаживаться. София Павловна с радостью убе-ждалась в том, что экспедиция откапывает не что иное, как место древних поклонений одному из языческих богов, и скорее всего Перуну. Если это так, то здешние места уже и в первом тысячелетии новой эры были населены славянскими народами.

В один из горячих дней прикатил на катере по Кудесне Василий Антонович. Он осмотрел рас-коп, порадовался вместе с Софией Павловной находкам. А затем два дня подряд то под открытым небом, то в одной из палаток, то в каюте катера, стоявшего у берега, шли непрерывные заседания и совещания. София Павловна смеялась, уверяя, что сейчас здесь, как было на торжище X века.

И в самом деле, с низовьев Кудесны, со стороны Лады, тоже на катере, прибыла комиссия, которая обследовала речной путь до Старгорода и дальше, в глубь областей. Когда комиссия уехала, из окрестных колхозов к Василию Антоновичу потянулись председатели, парторги и агрономы. Говорили об осушке болот, об освоении пойм, ездили на болота, ходили по ним, брали почвенные пробы на поймах.

Потом, и тоже на катере, примчался Ковалев. Несколько часов сидели они с Василием Антоновичем на берегу, были серьезны. София Павловна слышала многократно повторяемую, фамилию Артамонова.

Очень был перепуган юный повар-практикант. Он пришел к Софии Павловне и сказал, что не может готовить ни Василию Антоновичу, ни K°валеву; может быть, она сама будет кормить своего мужа, продукты же есть.

— Руки-ноги трясутся, София Павловна.

— А почему, почему? — удивилась она.

— Так зто же кто? Это члены ЦК! Им готовить, полным шефом надо быть.

София Павловна весело посмеялась и рассказала все «членам ЦК». Те с таким аппетитом ели вечером жареных судаков и так хвалили кушанья, что практикант испугался еще больше: шутят, конечно, разыгрывают. Но его позвали и без всяких шуток выразили благодарность. Ковалев сказал:

— Вот так всегда, дружок, старайся. Помни, повар может и украсить жизнь человека и испортить ее. Всегда помни о человеке.

Перед отъездом обратно в Старгород Василий Антонович сказал Софии Павловне, что он, как это ни странно, остается дома в одиночестве. Юлия до того увлеклась Народным театром, что домой приходит только поспать, и тотчас исчезает. А Александр…

— Это, Соня, просто удивительно. Он взял отпуск и едет, знаешь куда? В Эстонию!

— В Эстонию?

— Эта девушка пригласила его туда, прокатиться. Милое дело? Вот съездит, говорит, к Павлушке, проведает его и отправится в вояж.

Посидели, пораздумывали.

— Как ты считаешь, — спросила София Павловна. — Хорошо это или плохо?

— Не знаю, Соньчик. Время покажет.

Василий Антонович уехал. София Павловна осталась размышлять одна. Юлия… София Павловна видела больше, чем Василий Антонович. Она видела, что не только театр захватил ее младшую сестру. У Юлии многое изменилось в отношениях с Владычиным. Никогда еще Юлия не была такой взволнованной, возбужденной, радостной, как после недавней поездки с ним за город. Ну что ж, может быть, найдет свое счастье. Как хорошо бы это было. Василий Антонович довольно холодно относится к Владычину. Но, пожалуй, напрасно. Владычин незаурядный человек, нет.

С Юлией, словом, все ясно. Но Александр, Александр… А что, собственно, Александр? Ничего плохого не будет, если он найдет мать Павлушке. Иначе у него ничего не получится. Сын у них, у Софии Павловны и Василия Антоновича, хороший, добрый, неглупый; но как-никак немножко чудаковатый. Не захотел нянек Павлушке: сам да сам, не желает он, чтобы Павлушка был кому-либо в тягость. Но как же он согласится, чтобы такую тягость принести этой, девушке, Майе? София Павловна поразводила руками. Она ничего тут поделать не могла, ничем помочь не могла. Их забота. Как хотят, так пусть и разбираются во всех сложных и путаных вопросах жизни.

Раскопки шли своим чередом, все больше драгоценных находок извлекали молодые археологи из перекопанной, перебранной, перещупанной руками древней земли. Сотрудники музея тщательно обрабатывали каждый найденный предмет, обмеривали, срисовывали его, фотографировали, принимали меры для закрепления и консервации.