Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз

покровом ночи. Люди Самахи только смеялись над этим суеверием. Они говорили, что бдят всю ночь, но всё равно никого так и не встречают. Тогда Самаха позвал шейха Османа, — шейха местной мечети, — и сказал ему:

— Люди просто с ума посходили от голодухи…

Шейх склонил голову, и Самаха спросил:

— Дошло ли до вас то, что говорят о возвращении Ашура?

Шейх снова кивнул головой в знак согласия. Самаха спросил:

— Что вы об этом думаете?

— Это не правда…

— Однако это ещё и богохульство…

— Это богохульство, — с тревогой подтвердил шейх.

— Тогда выполните свой долг! — решительным тоном сказал Самаха.

И шейх начал вести проповеди среди людей, предостерегая их не впадать в суеверия и богохульство. Он сказал:

— Если бы Ашур действительно восстал из мёртвых, то принёс бы вам еды!

Харафиши лишь посмеялись над ним, и в душах их укрепилась вера в Ашура.

25

Тьма превратилась в таинственный канал связи между духами. Пространство захмелело от перешёптываний с глазу на глаз, в полной беспечности и неведении о наличии тех, кто бдительно стоял на страже. Эти тайные беседы протекали, переполненные пылом и страстью. Люди переспрашивали друг у друга:

— Это ты — Ашур Ан-Наджи?!

Однако таинственный шептун так же быстро исчезал во тьме, как и появлялся, подобно блуждающему призраку. Шёпоты призывали спящего проснуться. Те же шёпоты подтверждали, что закрома полны добра. Они проклинали алчность. Алчность была врагом человеческим, а отнюдь не засуха. Шептун задавал вопрос: не лучше ли будет рискнуть, пустившись в авантюру, чем умереть с голоду? Он указывал на время, когда члены бандитского клана спят без задних ног, когда у них нет сил. Он же спрашивал, что может стоять на пути у большинства, если они все вместе устремятся единым порывом? Этот шёпот бросал им вызов. Как они могут колебаться, когда с ними сам Ашур Ан-Наджи?!

Тьма превратилась в таинственный канал связи между духами. Пространство захмелело от перешёптываний с глазу на глаз, заряжённое неведомыми силами…

26

Но была и ещё одна сила, что действовала без всякой снисходительности, ради того, чтобы раскрыть секрет появления всей этой «манны небесной». Самаха раскрыл позорный скандал в самом сердце своего магазина. И вскоре заведующий складом всего клана, Дамир Аль-Хусейни, в ужасе закричал:

— Я не причастен, мастер, Аллах свидетель!

— Из склада украли больше половины товаров, — рассвирепел Самаха.

— Я невиновен, хозяин…

— Ты преступник, пока не докажешь обратное.

— Не губите того, кто жизнь положил на то, чтобы служить вам.

— У тебя есть ключи.

— Но я каждый вечер вручаю их вам.

— Однако я нахожу их утром на своём месте, а потом возвращаю тебе…

— А может быть, их забирают и возвращают на место в этот промежуток времени…

— Без моего ведома?

Дамир Аль-Хусейни взмолился:

— Значит, вор — из тех, кто заходит в вашу комнату без разрешения.

Тут в налившихся кровью глазах Самахи появился жестокий огненный взгляд, словно он призвал демонов из их логова. Уродство отчётливо проявилось на его лице, когда он пробормотал:

— Если окажется, что ты врёшь, то тебе конец! И горе тому преступнику!

27

В густой толще тьмы Фатх Аль-Баб проскользнул на склад из-за фонтана для питья. Он осторожно повернул в замке ключ и аккуратно открыл дверь. Закрыв за собой дверь, он прошёл несколько шагов вперёд, идя на свет по памяти.

Тут внезапно зажглась лампа, и всё место озарил разоблачительный свет. Охваченный паникой, Фатх Аль-Баб почувствовал, что его словно пригвоздило к полу. В свете лампы из темноты выступили страшные, жестокие лица: лицо Самахи, лицо Дамира Аль-Хусни, и других, самых свирепых из людей банды Самахи. Их взгляды пересеклись в этом агрессивном столкновении. Тишина вонзилась в душу, свистя в ушах, словно писк гадюки. Воздух потрескивал от тёплого дыхания, исходившего из их примитивных, диких натур. Его поглотил взгляд брата: он проник в самые глубины его души, с корнем вырвав у него все внутренности. Он чувствовал, как яд течёт по всем его фибрам, это было абсолютное поражение, потеря в мрачном пространстве. Надежда покинула его, и он погрузился в отчаяние, ожидая слов своего приговора, который словно касался не его, а кого-то другого. До него донёсся голос, что холодно, язвительно и гневно спросил:

— Что привело тебя сюда в такой поздний час?!

Всё, что ему оставалось, так это смело признаться и положиться во всём на Господа бога.

— Ты это и так знаешь, — ответил он с неожиданным спокойствием.

— Что привело тебя сюда в такой поздний час?

— Я пришёл, чтобы спасти людей от голодной смерти…, - ответил он с ещё большей смелостью.

— И это твоя благодарность тому, кто хорошо обходился с тобой?

Тот спокойно сказал:

— Это то, что я должен был сделать…

— А, так значит, ты и есть Ашур Ан-Наджи?!

Фатх Аль-Баб молчал. Тогда Самаха злобно продолжил:

— Тебя привяжут к потолку за ноги, мастер Ашур, пока душа твоя капля за каплей не выйдет вон из тела…

28

Случилось то, что случилось. Перешёптывания среди харафишей оседали в глубине их души и превращались в силу, несущую разрушения. Переулок был охвачен невиданной дотоле бурей. Харафиши разделились на группы, и каждая из них незаметно проникала в жилище одного из людей банды Самахи. Всё это произошло за час до рассвета, когда все ещё спали крепким сном. На них напали, пока они мирно почивали среди своих домочадцев, беря численным превосходством, нанося поражение и грабя их дома. Аура волшебства сошла с них, оставив после себя постоянные шрамы. Призывы на утреннюю молитву заглушались их криками. Словно стремительный поток, они бросились наружу из домов людей Самахи, заполонили переулок, ворвались на склады, грабя каждый из них, неся с собой разрушения. Но главной их целью был склад с зерном главаря клана — Самахи. Они не оставили целым ни одного хранилища, унеся всё до последнего зёрнышка. Они увидели Фатх Аль-Баба, подвешенного за поджилки к