Испытание Ричарда Феверела - Джордж Мередит

А как только та вернулась, миссис Берри обняла ее и крепко-крепко к себе прижала.

— Какая же ты счастливая! — в восторге вскричала она. — Такой и пристало быть хорошей женушке.

— Что это вы, миссис Берри! — лепечет Люси, глядя на нее своими широко открытыми голубыми глазами.

— Думаешь, я ничего не вижу, голубка моя! Кабы я так не опешила, я бы и сразу заметила. Ты что думаешь, меня обмануть можно?

Во взгляде миссис Берри сквозила тысячелетняя мудрость. Люси смущенно потупила глаза, густо покраснела и уткнула лицо в подставленную ей пышную грудь.

— Милая ты моя, — прошептала добрая женщина, гладя ее и качая. — Ты что роза! И на стебельке свежий бутон. А муж ничего не знает? — поспешно спросила она.

В ответ Люси только покачала головой. Во взгляде ее было лукавство, но вместе с тем и смущение.

— Вот и хорошо. Будет для него сюрпризом; пускай это свалится ему на голову и пусть он ахнет от удивления и крикнет: «Я отец!» Ты даже не намекнула ему об этом?

Люси покачала головой в знак того, что она хранит свою тайну.

— Какая же ты милочка, — сказала Бесси Берри и стала ласкать ее еще нежнее.

После этого между ними состоялся разговор шепотом, при котором мужчинам следует удалиться — и по крайней мере на милю.

Вернувшись в положенное время, мы видим, что миссис Берри что-то высчитывает на пальцах. Закончив подсчет, она голосом прорицательницы возвещает:

— Ну вот, ребенок и выправит! Послушай, это же ангелочек сходит к нам с небес. Это посланец божий, детка моя! И ничего нет плохого в том, что я так говорю. Господь считает тебя достойной его иметь, иначе бы его не было, ведь мало ли женщин хотят, бедняжки, иметь ребенка, а вот его нет и нет! Давай же мы с тобой радоваться и веселиться! Мне так и смеяться и плакать хочется. Вот она, благословенная печать, что скрепляет брак. Мне этого так и не довелось увидеть от Берри. Будем ждать мальчика. Коли баронет станет дедом, а внук его — твоим сыном, ты победишь его сердце, и он будет на твоей стороне. По мне, так это и есть счастье, и ради такого события выпью-ка я сегодня чайку покрепче.

Вот так миссис Берри говорила и говорила. Чай она себе заварила действительно крепче, чем обычно. Она ела и пила; она радовалась и веселилась. Так радуются чужому счастью люди с чистой душой.

— Теперь вы понимаете, почему я читаю Историю и книги в этом роде, — сказала Люси.

— Понимаю ли я? — ответила Берри. — Сдается, что понимаю. Коль скоро ты так хорошо себя повела, моя милая, мне нравится все, что бы ты ни делала. Наплевать мне на всех лордов! Они и близко не подойдут к ребенку. Можешь спокойно читать с ним путешествия по морю и суше, и про любовь, и про войну. Ты сама так славно все устроила, что мне больше ничего не надо.

— Да нет, вы же меня не поняли, — стоит на своем Люси. — Я читаю теперь одни только разумные книги и говорю только о вещах серьезных, потому что убеждена… потому что слыхала… Милая миссис Берри! Неужели вы и теперь не понимаете, что я хочу сказать?

Миссис Берри хлопнула себя по коленам.

— Подумать только, до чего же эта девочка рассудительна! А еще католичка! Так нечего мне толковать, что люди одной веры хуже, чем те, у кого вера другая. Вот оно что, ты хочешь, чтобы он стал человеком ученым, докой, не иначе! А этот распутный лорд, что приходит сюда волком в овечьей шкуре, как видно, и знать не знает, что он в материнской утробе малыша обучает. Ну и ну! И после этого еще будут говорить, что маленьким женщинам не обвести вокруг пальца самых хитрющих господ. Да! Теперь-то я уж смекнула. Впрочем, я ведь и сама знавала одну женщину, вдову священника: ребенок родился уж после смерти отца; перед тем как ему родиться, его мать одну только Блеровскую «Могилу»[152] читала и перечитывала снова, с начала и до конца; а книга-то ведь серьезная!.. Не каждый ее осилит! И что же, в четыре года мальчик оказался примером благочестия. Это был готовый маленький викарий. Воздевал глаза к небу; вел такие серьезные разговоры. — Миссис Берри попыталась изобразить, как выглядел этот маленький викарий и как он говорил. — Сумела же своего добиться!

При этих словах Люси не могла удержаться от смеха.

Болтали они до самой ночи. Люси уложила миссис Берри спать вместе с собой.

— Если ты не боишься, моя дорогая, спать рядом с женщиной, — сказала миссис Берри. — А вот мне было это неприятно вскорости после того, как Берри ушел. Все-таки не совсем это ладно, недавно только замужем — и вдруг женщина с тобой в постели! А только мне непременно надо было, чтобы кто-нибудь возле меня был, не то ведь от холодных простыней в дрожь бросает, уж коли ты к теплу попривык.

У Люси такого предубеждения не было, и они поднялись вместе наверх. Там Люси выдвинула ящики комода и вытащила оттуда премилые капоры, кружевное белье для малыша, сшитое ее руками. Миссис Берри похвалила и белье, и ее самоё.

— Ты ждешь мальчика… женщина всегда может угадать, — сказала она. Потом они опять щебетали и целовали друг друга; и обе разделись у камина и стали потом на колени возле постели и молились за будущего ребенка; и миссис Берри крепко обняла Люси в ту минуту, когда та просила господа защитить и благословить существо, которое должно появиться на свет; и Люси прижалась к ней с горячей любовью. Потом Люси первой стала ложиться, предоставив Берри гасить свечи, и, прежде чем она успела лечь, та склонилась над ней и лукаво на нее посмотрела.

— Никогда я тебя в таком виде не видала, — сказала она, — я готова сама влюбиться в тебя, моя красавица! До чего же у тебя чудесные глаза и до чего пышные волосы, когда они так вот на подушку откинуты. Я так никогда бы не простила моему отцу, если бы он пусть даже на сутки меня с тобой разлучил. Быть мужем такой красотки! — Берри выразительно протянула к ней обе руки. — Губы-то твои так и просят, чтобы их целовали. Никогда еще я тебя такой красивой не видела, как сейчас, когда ты в постели!.. Так оно и должно быть. — Люси пришлось сделать вид, что она встает потушить свечи, чтобы остановить наконец этот поток красноречия, исполненный самой благоговейной любви. Потом они лежали в постели, и миссис Берри нежно ее гладила, и уговаривалась с ней поехать наутро в Лондон, и старалась представить ей волнение Ричарда, когда тот узнает, что скоро станет отцом, и намекала Люси на то, как сладостно она вся задрожит, когда Ричард окажется опять на супружеском ложе, которое сейчас захватила она, Бесси Берри; было сказано и еще много всяких таких слов; во всяком случае, достаточно, чтобы опровергнуть старинную истину, что запретный плод — самый сладостный; Берри нарисовала ей такие соблазнительные картины счастья в ладу с законом и совестью, что истомленная усталостью Люси прошептала:

— Пора спать, милая Берри, — и тогда добрая женщина, хоть не сразу, но все же скоро умолкла.

Бесси Берри не спала. Она лежала, думая о бившемся рядом с нею сердце, милом и храбром, и прислушивалась к ровному дыханию Люси; мысли о ней согревали ее, и время от времени она сжимала руку спящей, чтобы как-то выразить эту свою любовь. Над Гемпширскими холмами[153] разразилась буря; слышались завывания ветра, покрывшего белой пеной поверхность воды и раскачивавшего голые стволы деревьев. Потом порывы его улеглись, оставив на промерзшей земле тоненький снежный покров. Ослепительно сияла луна. Берри услыхала, как залаял сторожевой пес. Это был отчаянный неумолкающий лай. Шум этот напугал ее. Ей стало казаться, что по дому кто-то ходит; потом ей почудилось, что открывают входную дверь. Она прислушалась, и в полночной тишине до нее донеслись какие-то голоса. Она мигом соскользнула с кровати, заперла дверь, задвинула засов и на цыпочках подкралась к окну. Деревья к северу все были белым-белы; искрилась покрытая снегом земля: на дворе был мороз. Она обхватила своими пухлыми руками грудь и, плотно прижавшись к стеклу, принялась вглядываться в окутанный мглою сад. Берри была женщиной мягкосердечной, но отнюдь не пугливой; и в эту ночь мысли ее высоко воспарили над всеми суеверными страхами, которыми наполняет душу тьма. Ей явственно слышались чьи-то голоса; любопытство, к которому не примешивалось ни тени тревоги, заставило ее насторожиться; кое-как накинув свое дневное одеяние на шею и на плечи, она стиснула начавшие было стучать зубы и застыла в неподвижности. Глухо гудевшие голоса вдруг замерли; кто-то заговорил громче; потом входную дверь тихо закрыли; видно было, как какой-то мужчина вышел из сада на дорогу. Он остановился прямо напротив ее окна, и тут Берри спустила штору, оставив приподнятым только ее краешек. Человек этот оказался в тени, и не было возможности его разглядеть. Еще несколько минут — и он стремительно ушел, и, когда заледеневшая, как сосулька, Берри вернулась в постель, Люси, ощутившая сквозь сон холод, так и не проснувшись, от нее отодвинулась.