Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Вацлав, не веря своим глазам, смотрел, как она опускает голову перед Себастьяном. Затем она сложила руки и медленно подняла их в молитвенном жесте. Себастьян смотрел на нее, и выражение его лица, бывшее сначала изумленным, сменилось насмешкой.

– Попробуй стать на колени, тогда, возможно, я буду милостив, – начал было Себастьян.

– Я попробую вот это, – сказала женщина и прижала к его лицу испачканную пеленку.

Вацлаву удавалось держать закрытым и свой рот, и рот девчушки, которую он нес на руках до самого промежутка между домами. Затем он нагнулся, убрал руку с ее лица и начал смеяться как сумасшедший. Девочка хихикала и громко повторяла: «Тьфу ты, черт! Тьфу ты, черт!» Наконец приступ стих. Вацлав вытер выступившие от смеха слезы и посмотрел на девочку. Это было ошибкой – в следующее мгновение они снова принялись хохотать. В дело пришлось вмешаться его личному ангелу-хранителю. Вацлав успокоился как раз в тот момент, когда Вилем Влах промчался мимо их укрытия, таща за собой Себастьяна, который ревел, и плевался, и пищал так громко, что его, наверное, слышала половина Праги. Люди, наблюдавшие эту сцену, задавались вопросом, уж не режут ли сегодня в Малой Стране свиней. Солдаты рысью бежали за ними. Вацлав только успел заметить два красных лица, которые чуть не лопались от сдерживаемого смеха.

– Ты можешь кое-что для меня сделать? – спросил Вацлав девочку.

– Нет, – кокетливо ответила она.

– А твоя кукла может кое-что для меня сделать?

После некоторого колебания хозяйка куклы кивнула.

– Иди к Августинам и скажи им, чтобы они не волновались. Передай им привет от… Морковки, – Он покраснел.

– Морковка – это ты?

– Я был однажды Морковкой. Адам Августин поймет, от кого это сообщение и что это не шутка.

– Ты и сейчас еще Морковка. У тебя рыжие волосы.

– Ты можешь это сделать?

– Я – нет, – серьезно ответила девочка. – Но моя кукла может.

– Что я должен твоей кукле?

– Она говорит, что для тебя она сделает это даром.

Вацлав поклонился и протянул ей руку.

– Будь здорова, – сказал он. Когда они ударили по рукам, у него возникло ощущение, что в первый раз за несколько недель он поступил правильно.

17

Не полпути к мосту ему встретились оба солдата. Они были одни и, хлопая друг друга по плечу, продолжали смеяться. И хотя солдаты не обратили на него никакого внимания, Вацлав все равно обошел их стороной, а потом долго смотрел им вслед. Влах и Себастьян еще не могли добраться до фирмы. Почему же они отослали обоих солдат? И куда они свернули? Не мог же он их потерять! Вацлав продолжил путь, на этот раз бегом.

Мост, поднимаясь дугой от переулков, расположенных на берегу реки, перепрыгивал через реку. Там, где перед замком подобно насыпи высились подпорные стены, скопился всякий мусор и вонь от него поднималась до самого неба. Обмотанный гниющими водорослями и облепленный илом сплавной лес, который рыбаки вытянули из Влтавы во время разлива, заплесневелая солома, рыбьи головы, которыми пренебрегали даже крысы, небрежно смётанное сено, не доеденное тягловыми лошадьми, – от всего этого поднимался невыносимый смрад.

Вилем Влах стоял на берегу реки и смотрел на Себастьяна, опустившегося на колени и лихорадочно мывшего себе лицо. Вацлав надеялся, что он достаточно наглотается отравленной воды рядом с берегом, чтобы упасть замертво, но венский торговец не доставил ему такого удовольствия. Фыркая и отплевываясь, он выпрямился и вытер лицо рукавом.

У Вацлава не было никакой другой возможности оказаться в непосредственной близости от этих двоих, кроме как взобраться на перила моста. Внизу, среди куч мусора, его бы сразу заметили. Он внимательно разглядывал нищего, который уже сидел там, прислонившись к перилам, храпя и соперничая своим запахом с испарениями от мусора, наваленного внизу. Вацлав, недолго думая, сел рядом с ним. Слышимость была отличная, хотя мужчины, на головы которых он мог бы теперь при желании плюнуть, говорили вполголоса.

– Я всех сгною, – скрежетал зубами Себастьян, – в первую очередь эту скотину Августина и его отребье.

– Успокойтесь. Теперь обвинение стоит на шатких ногах, не так ли?

– Королевский наместник меня уничтожит. Я думал, что без труда раздобуду документы, доказывающие, что Андрей и Киприан закрыли фирму в Моравии преднамеренно, чтобы навредить короне, но…

– …теперь у вас есть только несколько моих писем, в которых я жалуюсь на упрямство Андрея.

– Вы вполне могли бы выразиться более вразумительно!

– Ах, простите, я ведь не знал, что вам однажды захочется вырыть яму фирме «Хлесль и Лангенфель»!

– Давайте не будем спорить. Штернберг разбирается в делах торговли, и он сразу понял, что я дал ему только старые конторские книги. Он требует предоставить ему убедительные документы. Полагаю, судья, как и многие бюргеры, симпатизирует руководству земли и испытывает отвращение к королю, особенно с тех пор, как пошли слухи, что граф Турн и другие господа размышляют над тем, чтобы организовать Директорию – такой совет, в который можно быть избранным, даже если ты не дворянин. Единственное условие – принадлежать к протестантской вере.

– А в наши дни веру меняют довольно-таки быстро.

– Особенно в Богемии, где на каждого католика приходится двое протестантов.

– Судья охотно бы посадил в лужу и короля, и приверженцев Контрреформации. Едва ли можно желать себе лучшей рекомендации для господ дворян.

– Есть еще одна возможность, – заметил Себастьян через некоторое время, причем так понизил голос, что Вацлаву пришлось навострить уши.

– Не томите.

– Я видел учетные записи в книгах, из которых растут ноги всего этого дела. Я даже обнаружил документы, из которых следует, что товары приходят в Моравию и вывозятся из нее но тайно, без выплаты необходимых пошлин. Я читал документы, в которых отмечается, что отношения между вами и «Хлесль и Лангенфель» были нарушены намеренно, для того чтобы фирма смогла заключать сделки с другими, такими же мошенническими партнерами, как Киприан и Андрей.

– Беда в том, что я никогда не видел этих документов.

– Вы тоже видели эти документы и можете свидетельствовать относительно их содержания. Но чертов главный бухгалтер позаботился о том, чтобы они исчезли. Так что у нас есть факты, с помощью которых можно взять Августина за горло.

Внезапно нищий рядом с Вацлавом вздрогнул, зачмокал губами, захрапел и медленно завалился на бок. В следующий момент он прислонился к плечу юноши. Вацлав вспомнил рассказ своего отца о состоянии здоровья императора Рудольфа, когда кайзер пребывал в очередном периоде глубокой меланхолии. Император вряд ли пах намного хуже, чем этот тип. Нищий открыл рот, вдохнул поглубже и выдохнул прямо в лицо Вацлаву. Дыхание этого доброго человека, похоже, вполне могло прожечь камень. Юноша покачнулся. Нищий пошевелился и еще сильнее вдавил голову в плечо Вацлаву. На одно мгновение Вацлав почти чувствовал что-то вроде симпатии к Себастьяну, которому прижали к лицу полную пеленку. Но в следующее мгновение он уже совершенно позабыл, что к нему прижимается нечто, с точки зрения запаха представляющее собой двуногую выгребную яму. Что там говорит Себастьян?

– Что вы сказали? – прошипел Влах.

– Я их тоже не видел, – повторил Себастьян. – Но я думаю, мы должны сказать, что они существуют.

– Нам прикажут поклясться на Библии. То, что вы мне так настоятельно рекомендуете, называется лжесвидетельством.

– Если мы вместе засвидетельствуем, правда никогда не всплывет. Никто уже не будет верить Хлеслю или Лангенфелю, а уж Августину – и подавно. И они не смогут выдвинуть контраргумент, так как щенок Августина так хорошо обоссал конторскую книгу, что там теперь ничего не разберешь. Ха-ха!

– Клятвопреступникам отрезают язык и отрубают руку, которой они давали клятву.

– Вилем, чего вы боитесь? Это никогда не выйдет наружу!

– А вас не беспокоит восьмая заповедь Господа нашего?

– Я беспокоюсь о первой заповеди торговли, которая гласит: если ты нуждаешься в преимуществе над своим конкурентом, раздобудь его.

Его слова прогремели в ушах Вацлава, как будто все церковные колокола Праги одновременно забили набат. Юношу словно парализовало. Себастьян использовал последние недели, в течение которых вся семья совершенно замерла, потрясенная смертью Киприана, чтобы схватить ее будущее своими пальцами-колбасками, и сейчас он безжалостно сжимал его. Что он, Вацлав, должен был делать в этой ситуации? Что он мог сделать? Ворваться в зал суда во время разбирательства с воплем «Лжесвидетельство!»? И кто ему поверит? Однако эта идея заставила застыть его панически мечущиеся мысли. Почему бы и нет? Ему просто нужен кто-то, кто бы его поддержал, так же как и Себастьяну нужен был кто-то, чтобы его лжесвидетельство выглядело более достоверно. Адам Августин! Даже если одно только его свидетельство перед судом имело мало веса, то вместе со свидетельством Вацлава оно приобретало значительно больший вес. Свидетельство двух граждан Праги против двух иноземцев и судьи, который бы скорее склонился к тому, чтобы допустить плохой исход процесса для наместника короля и позаботился о том, чтобы об этом стало известно всем мыслимым видам судебных заседателей. У них был шанс.