Немёртвый камень (СИ) - Кисель Елена Владимировна

Дара тоже открыла глаза и недоуменно потрогала щеку, к которой недавно прикоснулись холодные пальцы Ковальски.

— А кто последний дежурил? — поинтересовалась она. — Мы могли тут насмерть замерзнуть после окончания действия…

Ее голос оборвался, и какое-то время Макс не понимал, почему на него глядят так пристально. Потом Дара, бледнея, прошептала:

— Твои волосы, Макс…

Ковальски запоздало вскинул руку к волосам — и по его ладони скользнули длинные, темно-каштановые с проседью пряди. Секунду он смотрел на них, потом взглянул вверх.

По хмурому, низкому небу широкой полосой проходила серая радуга.

Глава 22. Судьба вещает

Дзынь. Дззынь. Дзынь.

— Ушел и не вернется.

Дзынь. Монотонный звук. Бестия потерла лоб, глядя на Лорелею. Зачем она сидела в ее комнате — паж Альтау сама не могла сказать.

Немая дань уважения той, о которой не было надежды, что она когда-нибудь проснется. Экстер тоже заходил — сразу после возвращения с Лилейного Поля. Но этот визит тяжело дался — это Фелла могла сказать по тому, каким он вернулся оттуда.

Хрустальная статуя, которая была живой только от шеи и выше, пугала. Смерть как будто уже царствовала в Одонаре, вкралась внутрь — и нужно было принести ей жертву, чтобы она не забрала многих, может, поэтому…?

— Ушел и не вернется.

Дверь позади скрипнула, Бестия даже не вздрогнула. В этой комнате, несмотря на предрассветный час, перебывала уже куча народа. С сообщениями о воздушной блокаде, о доставке провианта для снабжения, о том, что ребята из Кварласса спаивают вампиров, о том, что нужно куда-то деть учеников на время боя…

Бестия кивала, обещала разобраться, на самом деле ничего делать не собиралась. Не было смысла. Потому что конфликты улаживались с потрясающей скоростью, магнаты спорили с экспериментаторами о перекидках продовольствия через Рог Изобилия, а вернувшиеся вчера звенья сами заявили, что никуда не собираются и будут принимать участие в бою…

Она — Пятый Паж Альтау — сейчас была не нужна, и потому могла просто сидеть, чувствуя неясную боль в груди, и слушать ударяющиеся о пол слезы, и думать: что же, собственно, ей нужно поблизости от Лорелеи?

— Проси ее.

Майра. Нарекательница отошла от своего плена удивительно быстро, нахваливала теперь снадобья Озза, а сам Озз ее при надобности чуть ли не на руках таскал — млел от благоговения. Так что Бестия не особо удивилась ее появлению здесь: старушка обожала совать нос во все помещения.

Старушка. Они, ведь, кажется, в один год родились.

— Проси ее!

— Что?

— А зачем же ты еще пришла? Почему не скажешь ей то, что хочешь сказать, — что всё это ее проклятье — глупости, и если она хочет быть со своим любимым — то пусть пройдет через Кордон, и что она каменеет напрасно и глупо, растрачивает силы, которых у нее больше, чем у Ястанира — и из-за ее трусости именно Ястаниру придется рисковать собою…

Бестия поджала губы. Показалось, или слезы Лорелеи зазвенели чаще?

— Это «слепая магия». Это от нее не зависит.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь. Уж ты мне поверь — слепота не особенная помеха.

Бестия мельком взглянула в лицо собеседницы — фиолетовая полоса по глазам — и тут же отвернулась. Майра схватила самую суть. Если бы Фелла могла — она бы сама запихала в Лорелею всю ее магию, а потом приволокла б богиню на поле перед Одонаром и подтолкнула бы в спину, навстречу Ратникам.

— Боишься за него? Напрасно. Нынче день его славы. Радуга станет прежней…

Ночница шла к своей последней фазе, а подготовка к бою не утихала, так что времени оставалось угрожающе мало. Вот еще причина, подумала Бестия. Если бы она осталась внизу, со всеми — не миновать Особой Комнаты. А там уже один шаг — до стола из обсидиана, на котором лежит пухлый том Предсказальницы. И почему она его так боится?

— И солнце будет светить, как раньше?

— Даже ярче — потому что его свет смешается с тем светом, который будет нынче на земле.

Бестия поджала губы — всё равно Нарекательница этого не видела. Один Витязь Альтау. Армия магов, нежити и людей, бывшие участники той самой Сечи. Артемаги…

Какой смысл, если против них — Лютые Рати, с которыми до сих пор могли совладать только Светлоликие?! Экстеру она бы никогда не сказала этого — но что они могли сделать? Что мог сделать он?

— Победить.

— Как в Сече?

В Сече был лишь Холдон, а за его спиной — туча мрази, и союзные войска хоть чем-то могли помочь Витязю. А против Ратников…

— Он одолеет их.

Майра, кажется, даже не колебалась.

— Не останется ни единого. Он шагнет к ним навстречу…и свет будет так ярок, что они не смогут даже смотреть на него. Он вернет их туда, откуда они пришли — и уйдет сам, но только в другую сторону, вверх, а не вниз…

Дзынь. Дзынь. Дзынь.

— Ушел — и не вернется.

Кто не вернется, Фелла? Что ж ты вскакиваешь, будто тебе не три тысячи лет, а семнадцать?

— Ястанир… умрет?

Какой там Ястанир, когда это имя для тебя — чужое. Экстер…

— Бессмертие не есть смерть. Он достигнет такой степени совершенства, что не сможет оставаться в телесной оболочке. Станет чистым светом и растворится в небесах. Уйдет в вечность, минуя стадию праха и тления, — Майра слегка улыбалась. — Лучшая участь из всех возможных…

— Он…его…его не станет?

— Как плотское создание — он перестанет существовать. Но останется в мире — в каждом лепестке и в солнечном луче, в смехе детей и журчании ручьев. Это вечность Светлоликих, из последний дар своему избраннику. Уйти в свет, как уходили они — спасая остальных. Улыбайся, Фелла. Он один из нас пройдет свой путь до абсолюта…

Бестия вскочила, сжимая кулаки.

— Мне — улыбаться?! Ты говоришь мне, что он умрет — и…

— Умирают люди. Разве ты не видишь, что он уже не человек?

— Лжешь!

— Разве не видишь, как мало в нем принадлежит земному? Как я не чувствовала этого раньше… Ястанир был воином — Витязь был защитником… Мечтатель превыше них. Стоит ему лишь объединить то, что в нем от Витязя и то, что от философа — и он станет тем светом, о котором я уже сказала. И получит покой наконец.

Слепота — иногда даже полезное свойство. Если бы Майра увидела выражение лица Бестии в тот момент — она залезла бы под белую кровать Лорелеи и пониже опустила белоснежное покрывало. Фелла стояла напротив Нарекательницы, как против ратей Холдона при Альтау и едва ли за серпом не тянулась.

— Это не так, — жестко сказала она наконец. — Предсказания всегда таковы. Ты видишь один из возможных вариантов.

— О, да, — согласилась Майра. — Но все дело в том, что это — наиболее вероятный вариант. А судьба не любит оригинальничать.

Бестия сделала резкое движение к двери, но все еще не уходила. Она явно хотела выпалить что-нибудь оскорбительное. Майра терпеливо ждала.

— Ушел — и не вернется…

— Нет, он не вернется, — сказала Нарекательница, но сказала, кажется, совсем не о Максе Ковальски. — И он не остановится, пусть и хотел бы этого. Иначе не был бы самим собою.

Бестия грохнула дверью, покидая комнату. Дверь от силы удара треснула пополам. Майра посидела немного неподвижно и послушала звук падающих слез.

— А может, ты и права, — вдруг дружелюбно обратилась она к наполовину каменной Лорелее. — Может, плакать в такие времена — как раз и есть самое мудрое.

Бестия в это время уже шагала по коридорам артефактория.

Поджав губы и прищурив глаза. Тверже своего серпа. Отстраняя жестами тех, кто случайно перегородил ей дорогу — а таких нынче было много, и час здесь ничего не менял. Присутствие перед Одонаром войска Целестии свое дело сделало.

Туда-сюда шныряли хитрые теорики, которых все не могли выловить и выкинуть в другие миры. Гробовщик отказывался открывать двери больше раза в сутки, потому теориков и практеров нужно было собрать воедино, снабдить провожатыми — и после этого выпихивать за наиболее безопасную дверь. Но одонарская мелочь не собиралась покидать артефакторий в такие трудные времена. Кое-где слышалось слабое нытье: