Отступники (СИ) - Шувалов Антон

Поэтому весь процесс, несмотря на простую механику, имел близкое знакомство с вечностью.

Реверанс дрожал от напряжения. Маггия, как злобная пиявка высасывала его силы через затылок.

Когда Марлей погрузился, первенец плавал на спине, экономя силы и стараясь не обращать внимания на болтанку. Кроме этого, в нынешних обстоятельствах его мало что беспокоило. Ничего живого под ним, по-видимому, не осталось, так что быть съеденным он не боялся.

А, кроме того, его острый слух уже различал рев неогня.

— Понимаешь, у Мира есть своя Память. Люди только и делают, что занимают ее примерами своей неустроенности и непоседливости. Они бродят туда-сюда, и каждую секунду заставляют вещи случатся. Жизнь даже самого замордованного раба переполнена решениями. Он может выхлебать свою похлебку на шелухе и обрезках тысячью разных способов, но выбирает, как правило, один и тот же. В этом примере побулькивает суть. Большинство людей начисто лишено воображения. Стоит им только дорваться до повторяемости, — и все, их затягивает с головой, как вола в трясину. Не знаю более сильного наркотика, чем общественно-одобренная манера поведения.

И уныние насаждают не только всякие господа Тугоштансы и Клерковски… Те же Череполомы, Кроводавцы и Дикобои, думаешь они чем-то радуют зевающий Мир? Змея с два! Их личной инициативы едва хватает на то, в какой позе, — извини Чешуйка, — принять благодарность спасенной девы. Бедные, несчастные ублюдки. Бедный Мир! Его Память заполняется костенеющими схемами, трафаретами, шаблонами, клише и стандартами. И ничего ты с этим не поделаешь. Вот мы, например. Престон — главный герой приключения. Я — второстепенный персонаж, оттеняющий своей грубостью его зефирную мягкость. Ты, Чешуйка, логично добавленный в партию представитель прекрасного пола, который обеспечивает возможность романтической линии. И просто радует глаз. К чему я все это говорю? Да к тому, что такое случается сплошь и рядом и Мировая Логика застывает в определенном положении. И вот ту-то понимающие люди, вроде меня, могут вдруг сказать да, вместо нет и шаблоны начинают трещать. Разумеется, это слишком упрощенно. Мой анархизм, это особый дар, с которым нужно родиться и…

Кира что-то неразборчиво спросила. Рем рассмеялся.

— Разумеется, — сказал он, проглатывая смешки. — Это не я придумал. Девы с первой страницы человеческой истории платят за освобождение… известным способом.

— Замолчи, скабрезная обезьяна, — пробормотал я, едва слышно.

И снова заснул.

Мне привиделся Гелберт. Он глядел на меня из-под низкого капюшона, и его усы шевелились как змеи.

— Только не вздумай делать вид, что ты поверил сухолюду, — из его рта показалось острие костяного кинжала. — Ты знаешь, почему Купеческая гильдия так легко согласилась вступить в ложу Леты.

— Хватит, — ответил я угрюмо. — Этим меня больше не купишь.

— Забавно, что ты заговорил об этом, — усмехнулся Магутус. — Может мне стоило переманить тебя от Вельда, бумажной работой? Заполнял бы дела на Короля воров. Эх, жаль, что ты предал нас так решительно, мальчик.

— Я никого не предавал. С самого начала я был не согласен.

— Неужели? — прошептала Вельвет. — И на тепло той ночи тоже я тебя вынудила?

— Нет. Но я уже поплатился за это.

— Нисколько, — тьма под капюшоном сгущалась. В ней мелькали абрисы лиц. Моего отца, старика Вегаса, Дилы. — Возмездие приближается. Оно устроит алтарь сожаления из твоих костей.

Я хотел повернуться к этим каркающим призракам спиной, но вместо этого запутался в гамаке и проснулся. Вокруг томились в мягком сумраке стены из чего-то шелковисто-стального.

— Циф?

Цыпленок стоял в дверном проеме, привалившись правым крылышком к косяку.

— Сколько я спал?

— Циф.

— Правда? — совершив несколько опасных колебаний, я спустил ноги на пол. — Как же хочется есть. Сейчас бы немного плесени и клея.

Цыпленок порхнул крылышками и пропал. День, проникающий в мою спальню, заступила необычная фигура. Сгорбленная, с серповидными когтями из широких рукавов.

В первый раз мне довелось увидеть столько апатии, лени и безразличия, сконцентрированных в одной точке. Прямо над черным болотистым носом.

— Человек… хочет… есть? — делая передышки, спросил ленивец в пурпурном халате. Мне показалось, что после каждого многоточия его день начинался заново. — Может…

— Хочу, — согласился я.

— …

— Господин ленивец?

— …питья…

И тут на меня набросилась жажда. Я не пил уже целую вечность. Моей печени не из чего было производить ртуть, а желудок маялся без ядовитых масел.

У меня чуть не подкосились ноги.

— Да. И побыстрее, умоляю.

— …вам…

— Да!

— …

— Первый побери!

— …подать?

Я понял, что этот облезлый негодяй сведет меня в могилу раньше, чем додумает ответ на все мои предыдущие реплики. Я обратил внимание на его правую… правое скопление серповидных когтей. Оно медленно, преодолевая космические пространства между полом и точкой апатии, поднималось вверх. Очевидно, минут десять назад этот тип задумал почесаться.

— Чего…

Я обогнул его и вышел на освещенный участок. Надо мной был квадрат сетчатого материала, в который заглядывал день. Очевидно, я находился в трюме. Качки не было, стало быть, мы бросили где-то якорь. Нужно было осмотреться.

— …вам…

— Господин Вохрас!

— О, здравствуй Кира.

— …принести?

— Кто это такой? — спросил я, кивнув в сторону ленивца. — Или может быть лучше спросить, когда это такой?

— Это Реакция, — заулыбалась Кира, мягко взяв ленивца за руку. — Она здесь служанка.

— Реакция? — переспросил я, не веря своим ушам. — А что насчет фамилии? Реакция Отсутствующая?

Это была глупая шутка. Кира поглядела на меня разочарованно.

— Ладно, извините меня обе, — капитулировал я.

— Это… — вздохнула Реакция.

Я насторожился.

— …ничего…

Я терпеливо ждал, поглядывая на Киру.

— …не…

Ну же.

— Она заснула, — тихо произнесла Кира.

— Вот змей, теперь я не узнаю, прощен ли я.

— Думаю, что она вас простила, — предположила Кира. — Она очень добрая и тихая.

— Это точно. Мне показалось, что она хотела почесаться. Может оставить ей записку с напоминанием?

— Господин Вохрас!

— Слушай, Кира, нам нужно поговорить, — сказал я совершенно серьезно. — Прислони Реакцию к стенке и пойдем.

Мы нашли укромный уголок где-то в носовой части. Дочь Реверанса выглядела так, словно я предложил ей вышвырнуть ленивицу за борт и поглядеть с какой скоростью та будет тонуть.

— Ну как тебе Первенцы? — спросил я, не справившись с совестью.

— Это не совсем Первенцы, — с готовностью ответила Кира. — Это зункулы. Они немного отстают в развитии от полноценных. Неспособны к сильной маггии и звероукротительству. Но все равно они замечательные товарищи!

— Ты со многими познакомилась? — спросил я, усевшись рядом с ней на бортовую скамью.

— Со всеми. Они очень добры ко мне. Называют муром’у’рам. Это означает «юный хвостик». Трогательно, правда?

— А что с Миумуном? — спросил я. — Он ведь не зункул?

— Нет… — Кира странно взглянула на меня. — Он азох!

— А это означает… — я запнулся. Я знал, что это означает. Это было одно их немногих слов, что способно было само по себе вызывать массовую драку в Смеющейся тени. Даже самые гнусноротые ругатели использовали его только в случае полномасштабного вторжения в чужое достоинство. — Кира! Кто тебя научил этому слову? Хотя… Можешь не отвечать.

— Брат Рем предупредил меня, что оно означает, — быстро уточнила девушка. — Поверьте, господин Престон, лучшего определения для Миумуна… В общем, оно подходит ему как колпак дураку.

— А в чем дело? — не на шутку заинтересовался я.

— Он совершенно безжалостный, циничный, самовлюбленный деспот, — вспыхнула Кира. — Вы бы видели, как этот униженный природой мерзавец измывается над экипажем! Он проходу им не дает! Постоянно цепляется и вмешивается в их разговоры! Лупит наотмашь! Я пыталась с ним поговорить, но он только орет: «я здесь капитан!». И так, пока я не уйду.