Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Возле ближнего дома, сложенного из камней и с соломенной стрехой, стоял в тенечке центурион. На вид лет сорок, что по нынешним меркам уже старость, но держится бодрячком. Рубленое лицо с кривым, рваным шрамом на правой щеке показалось мне знакомым.

— Где раньше видел тебя? — спросил я, остановив коня в метре от бравого вояки.

— В Галлии в двенадцатом легионе, — ответил он. — Мы тогда вместе служили у Цезаря.

— Я и сейчас служу у него, — проинформировал я.

Центурион сперва решил, что я шучу, улыбнулся, показав зубы, сохранившиеся через один-два, а потом перевел взгляд на ехавших вслед за мной германцев, сообразил, что они мало похожи на кельтиберов, и напрягся. Ни погибать, ни попадать в плен ему явно не хотелось. Кожа на лбу собралась в складки, как у шарпея, что, видимо, обозначало запредельную активность складок головного мозга.

— Не геройствуй, — спокойно предложил я. — Это не наша с тобой война. За тебя заплатят выкуп из легионной кассы, и через несколько дней вернешься к своим.

— Могут не заплатить, — с сомнением произнес центурион. — В кассе пусто, потому что много наших побывало у вас в плену, а жалованье уже на полгода задерживают.

— Тогда перейдешь к Цезарю, — сказал я. — Ты не обязан служить тому, кто тебя не ценит.

— Тоже верно! — радостно произнес он, посмотрел на своих подчиненных, часть которых, прекратив работать, пялилась на нас, и спросил: — Приказать, чтоб выходили на дорогу?

— Нет, пусть закончат, — решил я. — Вас же кормить чем-то надо будет.

— Тоже верно, — повторил он уже без радости. — Говорят, у вас проблемы с едой.

— Были до сегодняшнего утра. Сейчас обоз из Галлии переправляется на правый берег, так что проблему можно считать решеной, — сообщил я.

— Как переправляется?! — удивился центурион.

— По мосту, построенному ночью выше по реке, — поделился я. — Или думаешь, мы вплавь перебрались сюда?!

— Эх! Цезарь — это Цезарь! — восхищенно воскликнул он. — Не то, что Афраний! Пока он будет решать, напасть еще раз на обоз или нет, Цезарь уже захватит наш каструм!

— Это точно, — согласился я. — Поэтому и служу ему, и тебе советую.

— Да, пожалуй, я бы перешел к нему, но у меня там вещи остались… — посмотрел центурион в ту сторону, где предположительно находился его каструм.

— С Цезарем захватишь больше, — подсказал я и перефразировал: — Да и лучше со смелым потерять, чем с трусом найти

— Тоже верно! — в третий раз и опять радостно произнес он и махнул рукой в сторону своего бывшего каструма: мол, проваливай к черту!

— Оружие пока у вас заберем, — предупредил я. — Как присягнете Цезарю, так сразу и получите назад.

— А как же иначе?! — согласился центурион.

Мнение подчиненных его не интересовало. Наверное, не сомневается, что они такие же разумные люди. Скорее всего, он прав, потому что кое-кто из легионеров уже догадался, что мы из вражеского лагеря, но раз центурион разговаривает с нами без страха, значит, и им бояться нечего.

Я перевел германцам смысл нашего разговора, чтобы ненароком не зашибли какого-нибудь из наших новых соратников. Мои подчиненные с издевкой обсудили смелость и верность римлян, но отнеслись к чужому предательству с одобрением. Чем больше нас и меньше врагов, тем лучше.

— Возьми человек пять и скачи дальше, посмотри, что там, есть ли чем поживиться? Ни на кого не нападай, веди себя так, будто ты сторонник Помпея. Если увидишь, что сюда идет большой отряд, пришли гонца, а сам следи скрытно, — приказал я Гленну.

Переправа такого большого обоза не могла долго оставаться незамеченной. Если ты не видишь соглядатаев, это не значит, что за тобой не следят. И у здешних аборигенов тоже есть свой «телеграф», благодаря которому новости быстро преодолевают десятки километров за несколько минут. По пути сюда я видел на горном склоне дым костра, слишком густой, заметный. На таком костре пищу не готовят.

Опасения мои подтвердились примерно через час. Легионеры уже заканчивали косить пшеницу, когда прискакал гонец от Гленна и сообщил, что в нашу сторону движется когорта. Идут налегке, с малыми щитами, быстро. Видимо, посланы на разведку, уточнить сведения, полученные от аборигенов по «телеграфу».

— Скачи к Гленну, пусть возвращаются, — приказал я.

Я решил заманить эту когорту в засаду и предложить перейти на сторону Гая Юлия Цезаря. Наверняка проконсул (или уже диктатор?!) щедро наградит нас, если приведем такое большое пополнение. За оружие и доспехи мы вряд ли получим столько же, потому что в последнее время купцы почти не интересуются этим товаром, платят за него гроши, предпочитая быстро и хорошо навариваться на рабах и выкупе заложников.

Прискакавший Гленн изменил мои планы.

— Через реку по мосту переправился легион, идет в нашу сторону, — доложил он.

Видимо, неудачные действия кельтиберской конницы во время последнего нападения на обоз подсказали Афранию, что надо сразу посылать пехоту. Одну когорту отправили на разведку, а за ней топает легион.

— Сильно отстают? — поинтересовался я.

Пожав плечами, Гленн ответил:

— На милю, может, больше.

Значит, на переговоры времени не будет. Да и вряд ли сдадутся, зная, что вот-вот подойдет легион. Что ж, на такой случай у меня есть вариант Б.

Когда когорта помпенианцев подошла к деревне, на ее полях, часть которых была расположена на горном склоне и видна издалека, все еще работали легионеры, заканчивали погрузку снопов на арбы. Сама деревня казалась пустой. Уверенные в том, что врагов поблизости нет, помпенианцы шли походным строем, закинув легкие круглые щиты за спину. Обычно он висел на пилуме, положенном на плечо. Шлемы висели на груди, зацепленные за специальный крючок, приделанный к доспеху. Заходить в деревню когорта и не собралась, двигалась по главной дороге, расположенной метрах в ста от крайних домов и возле склона холма, поросшего маквисом. После обильных дождей кусты обзавелись густой зеленой листвой, надежно укрывшей спрятавшихся там германцев-пехотинцев. Дальше по дороге за холмом стояла наготове конница. Она должна была начать атаку, когда когорта подойдет поближе, но что-то пошло не так. Наверное, кто-то из легионеров заметил в кустах германца, всполошился, после чего пехотинцы, засевшие там, первыми бросились в атаку. Их сразу поддержали соратники, выбежавшие из-за крайних домов деревни, а потом подключилась и конница.

Когда я вступил в дело, на дороге рубилово уже шло полным ходом и не в пользу наших врагов. Сработали внезапность и отсутствие больших щитов. Легионеры привыкли работать, прикрытые спереди почти полностью. Круглый щит метрового диаметра такой защиты не обеспечивал. Постоянно приходилось выбирать, что защищать — верхнюю часть туловища и голову или нижнюю и ноги? Германцы-пехотинцы имели такие же круглые или примерно такой же площади овальные щиты и прекрасно владели ими, а более длинные, чем пилумы, копья позволяли практически безнаказанно наносить быстрые уколы на разных уровнях.

Передняя часть когорты, десятка три легионеров во главе с центурионом, как бы выдавилась из схватки. Они построились спина к спине, чтобы отражать атаки в двух сторон. Вот на них я и повел конницу. Первым делом напал на центуриона, который стоял на правом фланге шеренги, которая отбивала атаки со стороны холма. Это был рослый тип в бронзовом шлеме с поперечным, редко встречающимся гребнем из черных конских волос и чешуйчатом доспехе, надетом поверх кожаного поддоспешника с птеригами на плечах — фестонами с бахромой на концах. Спереди на перекрещенных ремнях закреплены четыре серебряные фалеры. Ножны гладиуса на левом боку, а на правом кинжал. Сам гладиус был в руке у центуриона, который действовал им очень умело, не только атакуя, но и отбивая вражеское копье, причем настолько увлекся боем, что заметил меня слишком поздно. Я всадил ему наконечник пики в шею у плеча. Центурион еще успел ударить гладиусом по ее древку, скорее, инстинктивно, поскольку нанести серьезный урон при рубящем ударе этим оружием сложно. Я сразу выдернул наконечник и поразил его соседа, старого легионера с вдавленным, как у сифилитика, носом. Остальных перебили следовавшие за мной германцы.