Ответ Империи - Олег Измеров

У памятника Пересвету Брукса не оказалось, торчала парочка молодых людей, для которых главное было отнюдь не конь и даже не легендарный герой с легендарным поэтом. Девушка колдовала над серебристой лодочкой сотового.

– Ой, Леш, она сеть не находит. Что делать?

– Дай сюда… Да это, наверное, из-за аварии. Там, подальше, вышка волемота стоит, наверное, ее тоже вырубило. Пошли, с набережной позвоним.

«Мобиле тоже кранты? Ч-черт… Ловушка. Сматываться надо отсюда».

– Простите, гражданин, вас можно попросить сфотографировать меня на фоне памятника? А то скоро уезжать, а никто не поверит, что в таком прекрасном городе был.

Брукс стоял слева и улыбался; когда он подошел, Виктор не заметил.

– Да, пожалуйста, – согласился Виктор. – Вас вблизи или?..

– Чуть подальше. Вот тут смотрите, тут кнопка.

– Да я понял. С детства снимаю.

Он поймал Брукса в прицел объектива, зуммировал. Джон смотрел ему прямо в глаза, оскалив зубы, уверенный, довольный, все рассчитавший. Ладно. Увидим.

– Все. Ваша камера.

– А вы говорите, давно снимаете?

Парочка еще не отошла и продолжала что-то обсуждать в нескольких шагах. «Ищет повод для разговора».

– Да. Родители фотик взяли в шестидесятом, наверное, меня снимать. Ну а потом и сам научился.

– ФЭД, наверное?

– Нет, дешевый, «Смену». Она как мыльница.

– Да, помню, похожа на мыльницу. Для любителей, очень простая. А у моих родителей был «Любитель», долго был, потом они взяли «Зенит-Е», а «Любитель» отдали мне. Кадров мало, но снимки качественные, потому что широкая пленка. С тех пор, знаете, питаю слабость к хорошим камерам.

– А почему «Зенит», а не, скажем, «Искру»? Это же другой увеличитель надо!

– Ну, с увеличителем не проблема… Если помните, все стали увлекаться слайдами, у нас тоже проектор взяли – как гости, так обязательно вешают экран и смотрят слайды, кто где был…

Парочка неспешно удалилась в сторону собора.

– Вы не могли бы показать мне ручку? – спросил Брукс. – Ручку, которую вы брали на остановке.

– Думаете, она стреляет отравленными иглами? Пожалуйста.

– В Союзе никому нельзя доверять, – философски произнес Брукс, развинчивая ручку и разглядывая ее внутренности. – Даже продавщица киоска может оказаться секретным сотрудником. Она сразу же ушла на перерыв; может, ей приспичило, а может, и нет. Можете взять обратно свой сувенир и свободно говорить. У вас все в порядке? Вы нервничаете, это заметно… Слушайте, как насчет по стаканчику «Джонни Уокера» перед обсуждением наших дел? В ваших продмагах его не продают.

Брукс распахнул куртку и показал на плоскую, отливавшую хромом фляжку во внутреннем кармане.

– Какой на фиг «Джонни Уокер»? – драматическим полушепотом воскликнул Виктор. – Вы с ума сошли! Какого хрена вы под камеры в сквер приперлись? Меня в НИИагропроминформатики перевели, теперь, блин, за каждый контакт с иностранцем отчитывайся! К тому же я теперь невыездной, так что все, все, понимаете! Накрылся контракт медным тазом, так и передайте. Я бы вообще сюда не пришел! Но вы ж, блин, тогда по всему Брянску за мной таскаться начнете, внимание привлекать! И вообще, кто вам сказал об аварии? Может, это провокация КГБ, чтобы тут диссиденты собрались? Факин шит, раз по-русски не понимаете…

Брукс опять улыбнулся.

– Не стоит так драматизировать, Виктор Сергеевич. Об аварии я узнал через домолинию, коммунальщики жильцов оповестили. Осторожность в вашем положении – это правильно. Но должен заметить, что альтернативы нашей встрече нет. Госпожа Лацман убита, и убита КГБ. Вы знаете, что ее в больнице пытались завербовать?

– Откуда мне это знать? Она не говорила.

– А вот по прибытии в Германию она сообщила, что ее пытались склонить работать на русскую разведку. После этого происходит так называемый несчастный случай. Кому это было нужно, чтобы она замолчала?

– Ну, если бы так было, ваши бы шухер подняли. Это ж такой козырь перед операцией НАТО.

– Необязательно. Скорее, наоборот, Европа рассчитывает на сдержанность Александра Руцкого, и ей незачем дразнить гусей. А вы считаете, что Инга могла солгать?

– Нет, ну… Чушь какая-то. Она же говорила, что работала там в каком-то торгпредстве, что ли. Это же не секретное учреждение?

– Ну, это КГБ виднее.

– Тогда как меня могли с такими связями потащить в НИИагропроминформатики?

– Вы меня об этом спрашиваете?

– А у кого, не у коня же? У кого я еще здесь могу об этом спрашивать? Кроме вас?

– Ну, версий может быть много. Например, вы могли быть подставной фигурой, якобы дающей информацию через нее, ну, скажем, нашей Ми-6. А теперь они ищут другую кандидатуру для связи.

– Мне, в конце концов, все равно, как она погибла. Вы можете считать меня циником, но своя рубашка к телу ближе. Мне надо сейчас залечь на дно и выжить. Может быть, меня специально используют, как наживку, что кто-нибудь из-за бугра заявится. Поэтому давайте так: контракт попозже, никаких рассказов, никаких встреч. Мне говорили в кооперативе, что потом удастся обратно уволиться спокойно. Тогда меньше буду под колпаком.

Брукс неторопливо прошелся взад и вперед, сосредоточенно глядя на серый асфальт с прилипшими к нему лимонно-желтыми листьями клена.

– «Осень-цыганка гадает влюбленным…» – так, кажется? Не волнуйтесь. Скоро, очень скоро ваше ограничение на выезд не будет иметь никаких значений. После ухода Романова в Союзе начнется дележ власти, быстрое разложение изнутри. Он ведь у вас, в будущем, развалился, СССР, верно? И тогда спокойно поедете и получите свою законную сумму. Миллион долларов. Да, дефолт, конечно. Но в договоре учтена индексация. Так что ваше состояние только возрастет.

– Вот и прекрасно! Вот и прекрасно, мистер Брукс, вот тогда обо всем и поговорим. А сейчас зачем рисковать?

– К сожалению, Виктор Сергеевич, это невозможно. По контракту надо сейчас. Уже в ближайшее время.

– Эта информация поможет разрушить СССР? За это покупатель платит?

– Информация всегда что-то создает, что-то разрушает. Почему это вас так беспокоит? Вы же не обязывались хранить в тайне содержание ваших газет, имена ваших публичных деятелей, всякие базарные разговоры?

– Так да или нет? Для меня это важно, это разные статьи.

– Ну, помилуйте, какие статьи? Хорошо, откроем карты: это спасет очень много людей. У нас и особенно у вас. Так что, отказываясь, вы берете на душу очень большой грех.

– Чего-чего?

– Начну по порядку. Во-первых, ваши сведения ни приблизят крах этой страны, ни отсрочат его. Приблизит его совсем другое – то, в чем вы совершенно из благих побуждений можете помочь советскому народу. Это интернет.

– В смысле свобода обмена информацией?

– Нет, нет. Речь идет о более глубинных процессах. Интернет разрушает саму природу человека. Столетиями каждый человек был единой сущностью. Был индивид – то есть «неделимый». Ин-дивид. Вам, как компьютермену, это слово переводить не надо. Одно тело, одно лицо, одна ментальность, и это все неповторимо. Все думают, что интернет соединяет людей коммуникативными связями. Это верно. Но он в то же время и разделяет их экранами мониторов. Долгое время вы слышали и видели отражение реального человека органами чувств. Теперь общаются электронные копии, которые можно менять, исправлять и, самое главное, клонировать. Индивида больше не будет. Вместо него появляется шизвид, существо делимое. В отличие от античных личностей, которыми населяли свои коммунистические утопии ваши Ефремов и Стругацкие, шизвид старается быть разным. Одна личность – на работе, другая – у домашнего очага, третья – в любовных отношениях. Каждый раз та, которая нужна. Для шизвида важно не быть кем-то, а казаться, создать впечатление, потому что в реальности большинство из них его настоящего никогда не узнает. Создать вид собственной значимости, унизить в глазах комьюнити соперников – вот то, что заменит шизвиду знания, опыт работы, навыки. Получив иллюзорную значимость, он может заставить работать на себя других, тех, кто умнее, талантливее, но не может произвести такого впечатления. Он может заставить их действовать под своим именем – ведь другие не видят, кто или что подает идею или решает проблему. Вы скажете, что это несправедливо. Да, несправедливо. Но ведь интернет уничтожает и правду! Он дает человеку столько информации, сколько человек не в состоянии проверить. Вы можете сфотографировать, скажем, вон тот дом, послать его в конференцию, но вам скажут: «Этого дома нет, он нарисован компьютерной графикой, или это случайное изображение, которое вы нашли на файл-серверах». Улики не доказывают ничего, потому что люди от них удалены на тысячи километров и имеют дело лишь с электронными копиями реальности. Можно доказать, что нет египетских пирамид, потому что абсолютное большинство людей никогда их не потрогает. Важно только уметь убедительно говорить, то есть говорить людям то, во что им проще поверить. Нет правды, есть убеждение. Нет нравственности, есть роль. Нет уникальной личности, есть имидж. И с этим ничего не поделать.