Монструозность Христа - Славой Жижек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В заключение я хотел бы непосредственно рассмотреть вопрос, отзывающийся подо всеми критическими замечаниями Милбанка: при учете всех парадоксов обобщенного зла, обращающегося в добро, и т. д., как будет выглядеть этическая установка, подразумеваемая мной? Во-первых, следует подчеркнуть, что она будет являться решительно и недвусмысленно материалистической этикой, в которой недостаточно утверждать, что она не основана ни на каких (религиозных) убеждениях – нам следует быть куда более точными и радикальными: во что мы верим, когда мы верим? Разве дело не обстоит так, что даже когда наша вера искренна и сокровенна, мы не верим просто в непосредственную реальность объекта веры, но, куда более утонченным образом, цепляемся за видение, чей статус крайне хрупок, виртуален, так что его непосредственная актуализация может каким-то образом предать возвышенный характер веры. Мы верим только в те вещи, чей статус онтологически подвешен – поэтому один мой приятель, ярый католик, шокированный избранием кардинала Иозефа Ратцингера[484] в качестве Римского Папы, сказал: «Этот человек действительно верит в то, что говорит…» – как будто бы было нормой не верить, или, парафразируя братьев Маркс: «Этот человек выглядит и действует так, как будто бы он был верующим, но это не должно вас обмануть. Он действительно верующий». (Нам не следует забывать, что то же самое касается и атеистов: «Этот человек выглядит и действует так, как будто бы он был атеистом, но это не должно вас обмануть. Он действительно атеист».) Именно поэтому Грэм Грин не заходит достаточно далеко, когда в некотрых своих пьесах и романах («Конец романа») он пишет о травматическом влиянии внезапного чуда, непосредственного божественного вмешательства (как правило, чуда спасения умирающего от неминуемой смерти). Мне следует добавить дополнительный поворот: истинный парадокс в том, что подобное непосредственное чудо ошеломляет верующего еще больше, как в фильме «Сила веры», в котором Стив Мартин играет отца Джонаса Найтингейла, проповедника-ривайвелиста, гастролирующего с программой из госпел-музыки и чудес. Он – циничный жулик, умеющий разбираться в людях и наживаться на их слабых местах, используя все известные уловки, чтобы извлечь выгоду из надежд и чаяний публики. Он даже делает статую Христа в полный рост, оборудовав ее так, что слезы текут по ее лицу. Но в кульминационный момент фильма, когда публика требует от Джонаса исцелить парализованного младшего брата женщины, которую он хочет соблазнить, он производит истинное чудо – мальчик вновь обретает способность ходить. Мировоззрение Джонаса рушится, и он уезжает из города…
Честертон был прав: если мы не верим в Бога, мы оказываемся готовы поверить во все что угодно. Вера в Бога – конститутивное исключение, позволяющее нам утвердить фактическую рациональность Вселенной. Здесь мы снова имеем дело с лакановской логикой не-Всего: Бог позволяет мне не верить в вульгарные чудеса и принять базовую рациональность Вселенной; без этого исключения нет ничего, во что я не был готов бы поверить.
Атеизм подвержен почти симметричному перевороту – он является тайным внутренним убеждением верующих, экстернализирующих свое убеждение, тогда как вера – тайное внутреннее убеждение публичных атеистов. Именно поэтому Лакан утверждал, что теологи – единственные истинные материалисты, и к этому следует добавить, что по той же причине материалисты – единственные истинные верующие. Умберто Эко прав: «Я часто сталкиваюсь с учеными, которые вне своей узкой дисциплины очень суеверны – до такой степени, что мне иногда кажется, что чтобы быть строгим неверующим сегодня, следует быть философом, или, быть может, священником»[485]. Эти строки не могу не навести на мысль о том, что написал ведущий консервативно-католический словенский интеллектуал в полемике против моей защиты атеизма:
Доказательств несуществования Бога нет и быть не может. Вместо доказательств, атеистом движет лишь желание сделать так, чтобы Бога не было. Это, однако, лучшее доказательство существования Бога, так как желание сделать так, чтобы та или иная вещь не существовала, касается только вещей существующих. Атеизм – лучшее доказательство существования Бога[486].
Недостаточно посмеяться над этим слишком явно предполагающим собственные выводы «доказательстве Бога»: атеисты не пытаются и не делают вид, что пытаются предоставить положительное доказательство несуществования Бога; они (помимо прочего) проблематизуют существующие доказательства. К тому же они не «желают» сделать так, чтобы Бога не существовало, они в крайнем случае желают, чтобы перестала существовать религия (иллюзорная вера в Бога). Куда важнее отвергнуть ключевую предпосылку, а именно, что «желание сделать так, чтобы та или иная вещь не существовала, касается только вещей существующих»: на самом своем основном уровне желание относится к чему-то, чего не существует. Базовый урок психоанализа в том, что можно не только желать, но даже запретить несуществующее, и что подобный запрет – хитроумная стратегия, чтобы дать чему-то существование (видимость существования). Запрет в самой радикальной своей форме – запрет на инцест – является запретом на что-то, что само по себе невозможно[487]. Более того, этот аргумент легко обернуть с ног на голову: «Доказательств существования Бога нет и быть не может. Вместо доказательств, верующим движет лишь желание сделать так, чтобы Бог существовал. Это, однако, лучшее доказательство несуществования Бога, так как желание сделать так, чтобы та или иная вещь существовала, касается только вещей несуществующих. Религия – лучшее доказательство несуществования Бога». Именно это, опять же, утверждает Лакан: теологи – единственные настоящие атеисты.
Предпосылка, на которой основывается эта парадоксальная ситуация, заключается в том, что невозможно верить или не верить непосредственно – быть полным и непосредственным верующим или полным и непосредственным атеистом. Как будто бы стыдясь открыто утверждать свою веру, верующие обращаются к экстернализованным фразам и ритуалам – если прямо спросить их об их вере, они краснеют и сморят под ноги. То же самое касается большинства атеистов: даже если они публично называют себя атеистами, когда их прямо спрашивают об этом, они начинают мямлить: «Конечно же я не верю в личного Бога или в Церковь как институт, но может быть, есть некая высшая сила,
