Семко - Юзеф Игнаций Крашевский

Им ещё нужно было посовещаться по поводу безопасности, по поводу устройства двора и выбора лиц, которые бы не позволяли ей слишком скучить по матери и семье. Все они и из почтения к своей госпоже, и из боязни, как бы на неё не подействовало чужое влияние, так хотели окружить её заботливой опекой, чтобы в замок ничто без их ведома пролезть не могло.

С первого дня видели, что все, у кого было какое-либо право приближаться к молодой королеве, уже хлопотали, чтобы заслужить её милость и доверие.

Видно, пытались подружиться со старшими дамами, добавленными королевой, и женским двором. Также предвидели, что краковский епископ Радлица, который знал принцессу ребёнком и был любимцем её отца, станет ей милее других и скорее завоюет её доверие. Этого никто не боялся, потому что почтенный епископ, сам подкопанный, никому бы не смог вредить и никого бы не смог подкопать.

– Слава Богу, до сих пор у нас всё удачно складывается, – сказал Ясько из Тенчина, – большая ответственность теперь лежит только на вас, пане Краковский (он повернулся к Добеславу), потому что замок нужно охранять как зеницу ока.

Старый каштелян, который в этом вопросе никогда не мог себя упрекнуть в небрежености, только ответил, что они могут быть спокойны. Влодко из Огродзенца ручался также за себя и других урядников двора, что будут присматривать за королевой.

– Легко предвидеть, – прибавил Ясько из Тенчина, – что пока королева не выберет себе или мы ей не дадим супруга, тут будут роиться и крутиться люди с разными мыслями.

– Даже старому Владиславу Опольскому я не верю, – вставил Спытек, – потому что знаю, что и он жадный до власти, и хочет захватить над ней род опеки, на что мы ни в коей мере согласиться не можем.

– Никогда на свете! – резко закричал пан Краковский.

– Семко Мазовецкий тоже здесь, – добавил Влодек из Огродзенца.

– Ну, этот, я думаю, не опасен, сил нет, уставший, в долгах; если он прибыл, то для того, чтобы, заключив мир, мог что-нибудь при этом получить, – сказал Ясько.

– И заключить с ним мир, лишь бы он его сдержал, самый безопасный способ, – отозвался Спытек. – Он нам не страшен, но может мутить, а нам нужен покой.

– Владислав Опольский – более хитрый и более опасный, – шепнул Ясько. – Нужно не спускать с него глаз. Если захочет, напросится в замок и будет чувствовать в нём как дома.

– Не пущу его, – сказал Добеслав узловато.

– Не будем забывать и о том, – продолжал дальше пан из Тенчина, – что Вильгельм Австрийский, хоть его отправили прочь, и королева Елизавета порвала с ним, приятен нашей пани, она – ему, и нельзя ручаться за то, чтобы он не пробовал сюда влезть и людей приманить на свою сторону.

– Королева о нём забудет, – произнёс Спытек, – лишь бы… лишь бы его сюда не пустить.

– Не думаю, чтобы он решился прибыть сюда, – пробормотал Добеслав.

– А если бы! Выгнать его мы не можем и запретить видиться, – говорил хозяин.

– Будет достаточно времени об этом подумать, если он осмелится приехать в Краков, – сказал подчаший Влодко.

– Говорят, что старая охмистрина, любимица Ядвиги, Хильда, – шепнул Спытек, – немка, родом из Вены, расположена к нему…

– Это будем держать под контролем, – сказал Добеслав.

Когда это происходило в доме пана воеводы, те, кому было поручено смотреть и слушать, как Бобрек, время не теряли. Было их, наверное, много, но никто не был более деятельным, чем клеха. Рвение в делах Ордена увеличивала ненависть к Польше.

Нет более непримиримых врагов, чем те, что, отрёкшись от своей национальности, в угрызениях совести, хотели бы её уничтожить, чтобы забыть о своей подлости. Проницательному клирику достаточно было присмотреться и прислушаться к тому, что окружало Семко, чтобы убедиться, что крестоносцы на него не должны были рассчитывать.

Он не понимал, что могло обезоружить и успокоить такого мстительного и вспыльчивого человека, но чувствовал, что Ордену он уже не пригодится.

Хоть доселе держали втайне брак Ягайллы и мысль соединить его с Ядвигой, Бобрек прекрасно знал то, что большинство панов и духовенство было за это и сильно решили осуществить этот брак.

Надо было что-нибудь найти, дабы предотвратить опасность, противопоставить Ягайлле; а не было никого, кто бы мог быть так полезен, как молодой Вильгельм, некогда жених Ядвиги. Из полуфраз, схваченных тут и там, клеха догадался, что он мил королеве. Только нужно было найти кого-то, кто мог бы её чувство разбудить заново и предложил себя ему служить.

Назавтра ловкий служка крестоносцев был в замке с молитовками, попал к двум клирикам, находящиися при дворе пани, познакомился с ними и искал человека, которым бы мог воспользоваться.

Мы уже видели, что Добеслав из Курозвек внимательно следил за замком, а Ясько из Тенчина и епископ Радлица присматривали за самой королевой. На должностных лиц двора, о которых Бобрек срочно проведывал, он совсем рассчитывать не мог. Это были очень серьёзные и добросовестные люди. Доступ к женщинам был труден, а Бобрек боялся их болтливости. Ища так человека продажного и слабого, прежде чем дойдёт до коронации, клеха уже себе усмотрел кого-то, кто казался ему созданным для предательства.

Им был краковский подкоморий, в силу своей должности находящийся при молодой королеве, Гневиш из Далевиц. В нём Бобрек нашёл все качества послушного инструмента, для коварной интриги. Потомок бедной шляхетской семьи, Гневош имел неизмеримые и не разбирающиеся в средствах амбиции. Он хотел разбогатеть, подняться, встать наравне с прочими, какой-либо ценой.

Ловкий льстец, он сумел сперва втереться в милости До-беслава и умершего епископа Завиши, которым служил для самых грязных дел, не обращая внимания на то, что скажут люди.

Он пренебрегал слухами, а стоял на виду; выступать с помпой и внешне равняться роскошью с двором, одеждой, великолепием жизни – с гораздо более могущественными, чем он, – было его главной целью.

Влезть к Леливам и Топорам, хотя бы они его отталкивали и давали ему почувствовать, что их от него отделяло, подражать им одеждой, иметь подобный стол, коней той же масти, одежду иностранного покроя, дрессировщика лошадей иностранца, хотя бы одного лютниста, кареты, так же крытые, стол, сервированный подобным образом, и в отношении к мещанам и черни не уступать магнатам, Гневош считал долгом и единственной целью жизни. Всегда в долгах, обременённый ростовщичеством, он не спрашивал, откуда возьмёт, лишь бы достал.

Довольно красивой внешности, с радостным лицом, остроумный, потому что легко умел