Домби и сын - Чарльз Диккенс

То есть, это сказано аллегорически, для красоты слога, a собственно говоря, объятія м-ра Чиккъ завалены были газетными листами. Джентльменъ этотъ не обратилъ даже никакого вниманія на свою драгоцѣнную половину и только изрѣдка украдкой бросалъ на нее косвенные взгляды. Онъ читалъ и по временамъ мурлыкалъ нѣкоторые отрывки изъ любимыхъ арій. Странное равнодушіе!

Тѣмъ страннѣе, что м-съ Чиккъ испускала глубокіе вздохи, обращала очи къ небесамъ, кивала головой и вообще вела себя такимъ образомъ, какъ будто еще чинила грозный судъ надъ преступною Лукреціею Токсъ. Наконецъ, внутреннее волненіе м-съ Чиккъ выразилось громкимъ и даже пронзительнымъ восклицаніемъ:

— Вотъ до какой степени открылись сегодня мои глаза!

— До какой же степени, моя милая? — пробормоталъ м-ръ Чиккъ.

— О, не спрашивай меня!

— Я и не спрашиваю. Ты сама навязываешься, мой ангелъ.

— Его жена взволнована до послѣдней крайности и почти выходитъ изъ себя, a онъ и не думаетъ спросить, что съ нею случилось!

— Ну, такъ что же такое случилось, моя милая?

— И эта несчастная осмѣлилась питать низкую надежду вступить въ бракъ съ Павломъ Домби! И когда она играла въ лошадки съ невиннымъ младенцемъ, — мнѣ никогда не нравились эти игры, — кто бы могъ подумать, что въ этой женщинѣ плодятся коварные замыслы соединиться съ нашей семьей! Низкая тварь! Но я надѣюсь, небесное правосудіе не оставитъ ее безъ наказанія.

— Къ чему-жъ тутъ вмѣшиваться небесному правосудію, моя милая? — слегка возразилъ м-ръ Чиккъ, почесавъ переносье газетнымъ листомъ. — До нынѣшняго утра ты, кажется, и сама была не прочь отъ такого родства. Партія, пожалуй, довольно приличная, — ты именно была этихъ мыслей?

М-съ Чиккъ заплакала навзрыдъ и сказала озадаченному супругу, что онъ можетъ, если захочетъ, растоптать ее ногами, только не обижать постыдной клеветой. М-ръ Чиккъ замолчалъ.

— Но съ Лукреціей Токсъ y меня покончено все, — начала м-съ Чиккъ послѣ короткой паузы. — Пусть Павелъ лишаетъ меня довѣренности въ пользу особы, которая, какъ я надѣюсь и увѣрена, имѣетъ полное право замѣнить бѣдную Фанни; пусть онъ извѣщаетъ меня о такой перемѣнѣ со своей обыкновенной холодностью, — я не сержусь и не сѣтую, что заранѣе не спросили моего совѣта? Но хитрыхъ замысловъ, но двуличности, но низкихъ уловокъ, — вотъ чего я не терпѣла и не терплю. Поэтому я все покончила съ Лукреціей Токсъ. Тяжело мнѣ было, но что же дѣлать? Во всемъ надо полагаться на волю Божію. Да оно и къ лучшему, если разсудить спокойно и безъ пристрастія. Павелъ попадаетъ теперь въ высшій кругъ, и его новые родственники — аристократы чистѣйшей крови. Разумѣется, знакомство какой-нибудь Токсъ могло бы компрометировать и его, и меня. Во всемъ видень перстъ Божій, и рука Всевышняго иногда спасаетъ насъ даже противъ нашей воли. Велико было мое искушеніе сегодня, но я не жалуюсь и не ропщу.

Глава XXX

Передъ свадьбой

Быстро идетъ впередъ архитектурыая дѣятельность въ домѣ м-ра Домби. Шумъ, крикъ, стукъ, безпрерывная бѣготня взадъ и впередъ отъ ранняго утра до поздняго вечера. Діогенъ видитъ грабителя на каждомъ шагу, лаетъ безъ умолку и безпардонно отъ солнечнаго восхода до заката, и убѣждается противъ воли, что дерзкій непріятель все перевернетъ вверхъ дномъ. Новыя перемѣны, новыя декораціи встрѣчаетъ удивленный взоръ каждое утро; но… но нѣтъ и нѣтъ перемѣны въ образѣ жизни отверженной дочери м-ра Домби. По вечерамъ, когда работники уходятъ, Флоренса прислушивается къ ихъ шагамъ и воображаетъ, съ какою радостью возвращаются они въ веселыя семейства, съ какимъ нетерпѣніемъ ожидаютъ ихъ оставленныя дѣти. A она одна, всегда одна, и домъ ея отца, по крайней мѣрѣ по ночамъ, все тотъ же опустѣлый, скучный, заколдованный домъ.

Но уже не съ тоской, какъ прежде, встрѣчала она наступающую ночь. Яркая надежда оживляла ея сердце. Прекрасная леди, цѣловавшая ее въ той самой комнатѣ, гдѣ нѣкогда безжалостный отецъ растерзалъ ея любящую душу, рисовалась въ ея воображеніи свѣтлымъ ангеломъ небесной благодати. Въ дали, еще туманной, но постепенно проясняющейся, уже мерцалъ для нея разсвѣтъ новой жизни, когда сердце отца будетъ, наконецъ, побѣждено, и материнская любовь озаритъ ее тѣмъ же свѣтомъ, который нѣкогда изсякъ на ея губахъ вмѣстѣ съ послѣдней искрою жизни, угасшей въ день рожденія Павла.

Думая о новой матери съ любовью и безпредѣльной довѣрчивостью, Флоренса больше и больше любила свою покойную мать. Она не боялась ихъ соперничества въ своемъ сердцѣ. Новый цвѣтокъ выросталъ изъ глубоко-посаженнаго корня, который не могъ быть вырванъ никакою человѣческою силою. Каждое нѣжное слово изъ устъ прекрасной леди отзывалось для Флоренсы эхомъ голоса, давно умолкнувшаго, но затаеннаго навѣкъ въ ея осиротѣломъ сердцѣ. Память о покойной матери была для нея исходнымъ пунктомъ всякой нѣжности и любви: какая же другая привязанность могла истребить или ослабить это чувство?

Прошло нѣсколько дней послѣ визита прекрасной леди. Флоренса сидѣла въ своей комнатѣ и читала книгу; но мысли ея уносились далеко и отъ книги, и отъ уединенной комнаты. Вдругъ отворяется дверь, и входитъ м-съ Грэйнджеръ.

— Мама! — воскликнула Флоренса, бросаясь въ объятія дамы. — Вотъ вы опять здѣсь!

— Еще не мама! — возразила леди съ кроткой улыбкой, прижимая Флоренсу къ своей груди,

— Все равно: вы скоро будете моею матерью!

— Да, моя милая, скоро, очень скоро.

Нѣсколько минутъ Эдиѳь не говорила ни слова, лаская кудри и цѣлуя розовыя щеки прекрасной дѣвушки. Во всей фигурѣ ея выражалась необыкновенная нѣжность, и Флоренса была растрогана еще болѣе, чѣмъ въ первое свиданіе. Эдиѳь посадила ее подлѣ себя, и онѣ держали другъ друга за руки, обѣ проникнутыя одинаковымъ чувствомъ участія и любви.

— Ты все была одна, Флоренса, со времени нашего свиданія?

— О да, я была одна!

Флоренса спуталась и потупила глаза въ землю, потому что лицо ея матери вдругъ приняло слишкомъ серьезное выраженіе.

— Я… я привыкла къ одиночеству, — продолжала Флоренса, — и оно меня нисколько не тревожитъ. Случается иной разъ, я и Ди {Di уменьшительная форма мужского имени Diogenes и женскаго Diana. Эдиѳь, вѣроятно, подумала, что рѣчь идетъ о Діанѣ.} сидимъ вмѣстѣ по цѣлымъ днямъ однѣ-одинехоньки.

Флоренса могла бы сказать: по цѣлымъ недѣлямъ, по цѣлымъ мѣсяцамъ.

— Эта Ди твоя горничная, мой ангелъ?

— Моя собака, — отвѣчала Флоренса улыбясь. — Горничная y меня — Сусанна.

— A это твои комнаты? — спросила Эдиѳь, осматриваясь кругомъ. — Странно, мнѣ ихъ не показывали прошлый разъ. Ихъ надобно передѣлать, Флоренса. Твои комнаты должны быть лучшими во всемъ домѣ.

— Если бы мнѣ позволили перемѣнить ихъ, мама, такъ я бы выбрала для себя одну комнатку, тамъ, на верху.

— Развѣ это не довольно высоко, дитя мое?

— Но та комната моего брата, и я очень ее люблю. Я хотѣла просить объ этомъ папеньку, когда воротилась домой и увидѣла перестройки, но…

Флоренса остановила глаза изъ опасенія встрѣтить проницательный взглядъ прекрасной маменьки.

— Но я побоялась его побезпокоить этой просьбой, a потомъ разсудила, что лучше всего обратиться къ вамъ, мама, такъ какъ вы скоро будете полной хозяйкой въ этомъ домѣ.

Послѣ этихъ словъ, произнесенныхъ съ дѣтской наивностью, Эдиѳь, въ свою очередь, потупила глаза, и Флоренса съ изумленіемъ увидѣла поразительную перемѣну въ красотѣ этой леди. По первымъ впечатлѣніямъ, Эдиѳь должна была показаться гордой и величавой красавицей; но теперь манеры ея были столь кротки и столь нѣжны, что будь она даже ровесницей Флоренсы, и тогда ея обращеніе не могло бы вызвать на большую откровенность.

Странно однако-жъ: Флоренсѣ — даже простосердечной Флоренсѣ — показалось, будто маменька ея чувствуетъ какую-то неловкость, и это сдѣлалось слишкомъ замѣтнымъ послѣ того, какъ ей сказали, что она будетъ полной хозяйкой въ этомъ домѣ. Очень странно!

Между тѣмъ относительно комнатъ прекрасная леди обѣщалась выполнить все какъ можно скорѣе и какъ можно лучше. Потомъ онѣ потолковали нѣсколько минутъ о бѣдномъ Павлѣ, о житейскихъ дѣлахъ, и, наконецъ, Эдиѳь объявила, что хочетъ увезти Флоренсу къ себѣ домой.

— Мы сегодня переѣхали съ матушкой въ Лондонъ, — сказала она, — и ты останешься y насъ, мой ангелъ, до моего замужества; намъ надобно узнать покороче друтъ друга.

— Какъ вы добры, милая мама! Какъ я вамъ благодарна!

— Теперь вотъ что, моя милая, — продолжала Эдиѳь, понизивъ голосъ и осматриваясь кругомъ, — такъ какъ мы теперь совершенно однѣ, то я пользуюсь случаемъ дать тебѣ очень важный совѣтъ, который ты непремѣнно должна исполнить. Послѣ свадьбы мы съ твоимъ отцомъ уѣдемъ на нѣсколько недѣль, и я желаю, чтобы въ мое отсутствіе ты воротилась домой. Кто бы ни просилъ тебя погостить или отлучиться на нѣсколько дней, непремѣнно поѣзжай домой и не слушайся никого. Лучше быть одной, чѣмъ… я хочу сказать, мой ангелъ, что дома, въ этихъ комнатахъ, тебѣ будетъ гораздо лучше, чѣмь во всякомъ другомъ мѣстѣ.