Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

— Любопытный парадокс: вчера мне показалось, что ты со мною изменяешь мне же.

— Что за фантазии! — неуверенно воскликнул Публий и спрятал лицо в тень.

— Тебя не удивило, что я вела себя не совсем как девственница?

— Ты была обворожительна.

— Когда ты вошел ко мне, я поняла, что ты не видишь меня, и решила стать для тебя в эту ночь не невестой Эмилией, а просто женщиной. Наше дело — быть такими, какими нас желают мужчины.

— По-моему, наоборот, ты решила меня преобразить в того, кого хотела иметь перед собою, и с блеском этого достигла. Накануне мне действительно было не по себе. После «Канн» я дал слово не жениться до тех пор, пока не расправлюсь с захватчиком. Это было единственное обещание, которое я нарушил, однако меня оправдывает твое очарование… Мне было тягостно от мысли, что в то время, когда пунийский сапог давит италийскую землю, я предаюсь забавам…

— Да, Публий, я понимаю тебя и разделяю твои чувства. Теперь же все позади и забудем об этом. Иди ко мне.

Публий приподнялся, но следующие слова Эмилии заставили его замереть в неловкой позе.

— Многие заботы, мой дорогой, томили тебя, а вдобавок еще и воспоминания о прелестных испанках… — промолвила она или задумчиво, или выжидательно.

— О чем ты? Я же сказал, что был верен тебе с момента первой нашей встречи.

— В мире все взаимосвязано, и часто один человек передает привет через другого…

— По-моему, ты переувлеклась Пифагором.

— А ты… впрочем, я сказала, что все это осталось в прошлом. Ведь так?

— Надеюсь, твои сомнения бесследно растворились. Думаю, теперь уж все прекрасно. По крайней мере, у меня настроение самое безоблачное, как небо в Испании.

— Опять Испания!

— Каково! Ну и гордость! Не имея повода при такой красоте ревновать к женщинам, ты увидела соперницу в целой стране.

— Огромная провинция была в твоем распоряжении, и все девушки в ней, конечно, тоже… какая-нибудь могла приглянуться особо…

— Я римлянин, и дикарке не по силам очаровать меня. Все мои увлечения остались на уровне фантазии.

— И то немало. Смогу ли я проникнуть в твое воображение или останусь лишь в сознании… Однако достаточно об этом.

Наступила пауза. Публий с удивлением рассматривал свою жену. Желая разрядить сгустившуюся эмоциональную атмосферу, он сказал:

— Кстати, о Пифагоре, ты так поразила меня познанием наук, что я с нетерпением жду, когда твоя библиотека воссоединится с моей.

— Это ни к чему, милый Публий, — промолвила она с грустной усмешкой, — моя библиотека не предоставит тебе ничего нового.

— Почему же?

— Она включает только те свитки, какие уже есть у тебя, разве что оправлены они чуть изящнее, согласно женскому нраву.

— Как это?

— Ответь: если перед тобою стоит вражеское войско, ты ведь не ждешь, пока оно само начнет отступать, а смелой атакой вынуждаешь его к этому?

— Когда как.

— Но бездействовать нельзя перед лицом соперника?

— Безусловно.

— Так вот, и я не могла спокойно возлежать на покрывалах и ждать, пока ко мне сама собой придет твоя любовь.

— Но ведь я не враг и не соперник.

— Когда речь идет о любви, союзников надежных нет, враждебно все вокруг. Для женщины любовь — война, походка — поступь легионов, взгляд — стрела, таран — улыбка, засада — тонкое лукавство. Я не буду продолжать, тут можно долго говорить.

— Ну какова! Возвращаясь из провинции, не думал я, что главная война ждет меня в палатах собственного дома.

— Не так, мой милый, я сражалась за нас обоих. Моя победа — общая для нас.

— Вот так стратег! А что же, библиотека — твой сенат?

— С детства мечтая о твоей любви, я жадно впивала каждое слово о тебе. И потому уже давно неплохо представляла характер твоих интересов и увлечений. Зная, чего ты достиг в познаниях греческих искусств, я решила изучить все то же, что и ты. Через своего слугу я пыталась договориться с твоими рабами, но, увы, у Сципионов даже слуги неподкупны. Тогда мне пришлось действовать иначе. Я приобрела красивую гречанку из Кротона, сведущую в науках на уровне гетеры и весьма удалую в любовном искусстве. Она сумела понравиться твоему рабу, позволь мне не называть имени, и выманить у него секрет. Правда, он и тогда не согласился передать мне на требуемое время твои книги, но его подружка, утомив любовными ласками верного стража таблина, проникала в библиотеку и выписывала названия книг. Таким образом я постепенно повторила у себя твое собрание людской премудрости. Должна признаться, мне на ум не приходило изучить нечто сверх заданной программы, хотя это было бы полезно для тех же самых целей. Науки сами по себе меня ничуть не занимали. В подобных делах женщина, если она истинная женщина, может достичь успеха только тогда, когда они способствуют любви.

— Однако в этом ты преуспела… как и прошлой ночью…

Они помолчали. Сципион тяжело переваривал услышанное, но наконец решил, что именно в подобном духе и должна была действовать настоящая римлянка. Затем он сказал:

— Но теперь, когда цель достигнута, тебе, наверное, скучно говорить о греках?

— Ничуть. Во-первых, такая цель, как моя, всегда сияет впереди, ее невозможно поймать и запереть в сундук, а во-вторых, когда я говорю с тобою, мой ум становится продолжением твоего, и наши интересы сплетаются.

— Ну и ну. Я думал, что в твоем лице нашел сокровище, а оказалось — приобрел вторую жизнь.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись.

— Покажи мне твою шпионку-гетеру, — сказал он.

— Увы, ее уж нет здесь. Служанка, знающая такие секреты о своей госпоже, опасна — ведь в мои планы не входила нынешняя откровенность — потому я отправила ее в Пергам.

— Вот это политик! Тебе не тесно в женском теле? А то я предложил бы тебе разделить со мною консульство вместо Красса.

— Я буду делить с тобою все, мой милый.

6

Приближался день выборов. Сципион был уверен в успехе. Провести целый год в бездействии представлялось ему невозможным, потому он не допускал даже мысли о неудаче. Тем не менее, Публий еще и еще раз оценивал расстановку политических сил и просчитывал различные варианты развития событий накануне решающего дня. Кандидатура Лициния при поддержке лагеря Корнелиев-Эмилиев также приобрела популярность в подавляющей массе народа и среди большинства сенаторов. Репутация Красса была столь чиста, что и наиболее ярым сторонникам Фабия приходилось отзываться о Великом понтифике с почтением, даже острословие Валерия Флакка оказалось бессильным против имени Красса. Сципион и его друзья позаботились также о подборе претендентов из числа своих людей на должности преторов и эдилов. Организация самих выборов тоже не вызывала опасений, так как оба консула являлись сторонниками Сципиона. Однако Публий все же больше полагался на испытанную верность Ветуриев, чем на вновь приобретенную дружбу с Цецилиями. Потому все было устроено так, чтобы выборы проводил Луций Ветурий. Стараясь при этом не потерять расположения Квинта Цецилия, Сципион сказал ему наедине, будто рассчитывает на него в более значительных делах, чем наблюдение за подсчетом голосов.

Многие выдающиеся люди внесли свои имена в историю этой грандиозной войны. Причем Фабий Максим показал Риму, что осторожностью можно избежать разгрома от пунийцев, Клавдий Марцелл — что иногда удается и потеснить врага, Марк Ливий и Клавдий Нерон блистательной битвой у Метавра заявили о возможности решительного успеха в одном сражении, но пока только Сципион смог выиграть войну в целой провинции. Поэтому слава его в народе, в отличие от сената, раздираемого противоречиями ввиду соперничества и зависти, была огромна. Во многом этому способствовали рассказы ветеранов, сражавшихся под началом Сципиона в Испании. Из самых дальних земель шли люди в столицу, чтобы отдать свой политический капитал — свои голоса — молодому полководцу. За несколько дней перед выборами население города возросло как никогда за все годы войны. Толпы людей и днем, и ночью стояли у лестницы на Палатин возле дома Сципионов, жаждя увидеть своего героя, с чьим именем связывалась надежда на окончание войны.

За день до центуриатных комиций партия Фабия отозвала своих кандидатов в консулы, поняв бесперспективность борьбы на этом участке фронта. В соперниках Сципиону и Крассу остались люди второстепенные, правда, не столько ничтожные сами по себе, сколько слабые в политическом отношении, потому как за ними не стояли могучие кланы знатных родов. Все это сняло последние осложнения, и выборы явили собою своеобразный гражданский триумф Сципиона. Публий Корнелий Сципион был избран консулом всеми центуриями при всеобщем ликовании. Публий Лициний Красс стал вторым консулом, значительно опередив в количестве полученных голосов других претендентов. В преторы также прошли двое представителей Сципионовой коалиции: молодой Гней Сервилий и сын видного сенатора, в прошлом консула и цензора Луций Эмилий Пап, который доводился родственником Марку Эмилию.