Охотники за каучуком - Луи Буссенар

За порогами, выше по течению, зарастали лесом пустоши, где когда-то стояли селения. Не подозревая, что проплывает мимо бывших островков цивилизации, путешественник оставлял позади Консесао или Сао-Фелип. И только гораздо выше, у самого устья Йоа-Парана, встречал четыре хижины, принадлежащие цивилизованным индейцам паоксьянос.

Дальше, в устье Мокаяхи, широкой и своенравной реки, простирались обильные, но дышащие лихорадкой земли. Здесь и обитали индейцы паоксьянос, аборигены — костлявые, бородатые, с раскосыми глазами и выдающимися скулами. Они выживали в условиях, которые, без сомнения, были бы смертельны для европейца. Это были отважные люди, не такие вороватые и не столь склонные дезертировать, как другие их сородичи. Они усердно работали на белых. Однако условия жизни привели к тому, что племя, в общем, захирело.

Сколько богатств зря пропадало в этом уголке земли, таком плодородном и таком смертоносном по своему климату!

И речи быть не могло о том, чтобы хоть сколько-нибудь эффективно осваивать эти земли. Человеку, незнакомому со здешними краями, трудно представить, до какой степени они пустынны и безлюдны.

Во всем юго-западном бассейне, то есть на территории по правому берегу, между Мокажахи, Риу-Бранку, Риу-Негру и Паданири, протяженность которой почти равняется нашей Гайане, проживало лишь одно-единственное племя — паоксьянос. Да и этих-то осталось очень мало: в районе Мокажахи — чуть больше ста пятидесяти, а в других местах — человек триста.

После Риу-Мокажахи, на левом берегу открывалась гора Сьерра де Карома, самая высокая в среднем течении Риу-Бранку. Ее высота — 1150 метров. Река омывала массивное подножие на протяжении двадцати километров, а затем начинался великолепный район кампо, бесконечные, неоглядные прерии, простиравшиеся вплоть до самой Венесуэлы и по территории равные Английской Гайане.

Мгновенно, как по волшебству, людей становилось все больше и больше. Нельзя сказать, что местность эта оказалась перенаселена, однако не было той угрюмой, приводящей в уныние пустоты, которая угнетала там, где обитали лишь дикие звери да редкие племена.

Теперь фазенды следовали одна за другой. Далеко, насколько видит глаз, раскинулись зеленые луга. То тут, то там виднелись несметные полудикие стада под присмотром не менее диких пастухов. Кругом — живописные холмы, к которым жались жилища. Холмы защищали их от непогоды. Рядом — хозяйственные постройки и лавки. Возле берега на приколе — лодки всех размеров и разновидностей, целый флот. Был тут и собственный крошечный порт, пристань, где грузили на суда скот.

Короче говоря, шла своя жизнь.

Оставалось лишь мечтать о том, чтобы проклятые пороги, отрезавшие этот район от соседних, поисчезали бы и не препятствовали мужественным поселенцам.

Здесь жили, по крайней мере, человек двенадцать белых, занимая территорию километров в тридцать. Они вели патриархальный образ жизни. У них не было другого развлечения, кроме поездки в Боа-Виста.

ГЛАВА 7

Столица провинции. — Там, где рождается человек, должен родиться и хлеб. — Или: там, где есть хлеб, родится и человек. — Богатства кампо. — Отъезд. — Индейская хижина. — Оптимизм Маркиза. — Акангатар и турури. — Любовь к жемчугу. — Носовой платок не стоит превращать в подушечку для игл. — Лагерь под открытым небом. — Я хочу уйти! — Бестолковый Клементино. — Если твой родственник убийца, это еще не значит, что с ним нельзя жить. — Наутро.

Боа-Виста — прибрежная столица Риу-Бранку.

Однако по этому громкому титулу не стоит представлять себе некое Эльдорадо, затерянное в глуши лесов и прерий Амазонки. Не думайте найти здесь пышный город, изысканный, как все города Бразилии. Боа-Виста не сравнишь и с благословенным Манаусом — шумным, деловым коммерческим центром. Не похож он даже и на наши городки где-нибудь в Нормандии.

Но это, безусловно, была столица для нищих испанцев, подлинных идальго, которые завтракали луковицей, обедали сигаретой, а ужинали серенадой и на все времена года имели одну-единственную пару латаных-перелатаных штанов.

И тем не менее они и являлись местной аристократией.

Двадцать пять — тридцать малюсеньких хижин, крытых соломой, иногда беленых, но неизменно чисто прибранных и уютных, притулившихся на прибрежном холме, — это и есть Боа-Виста.

Все в мире относительно.

Кто знает, быть может, в скором будущем в столице, которую ныне можно было назвать скорее лишь эмбрионом[194] города, вырастут заводы, отели, банки, театры, доки, появятся железная дорога, телеграф, телефон и прочее…

Быстрый расцвет городов Австралии или Северной Америки вселяет надежду.

Надежду тем более реальную, что для этого не существует никаких помех, а люди в чудесной стране на удивление трудолюбивы.

Один Бог знает, что уготовило будущее нашим потомкам. Во всяком случае, в Боа-Виста час расцвета еще не настал.

Здесь покамест лишь два здания позволяли уповать на то, что когда-нибудь все изменится к лучшему, — церковь и школа.

Церковь еще строилась. Школу же белые посещали с неимоверным усердием. Вместе с ними и дети прислуги — мамелюков и индейцев.

Несмотря на бедность, торговые связи городка были достаточно активны благодаря главным образом тому, что большинство белых владели крупными фазендами. Всего их набиралось около тридцати.

Тридцать фазендейро, быть может, скажете вы, слишком мало для такой обширной территории. На первый взгляд это действительно так. Но на самом деле опытные и энергичные люди всеми силами пытались сохранить зачатки цивилизации — залог будущего расцвета и ни при каких условиях не намеревались покидать эти места. Обживая их, фазендейро верили, что люди начнут приезжать сюда и их будет чем встретить.

Переселенцев здесь всегда ждали и могли принять и разместить уйму народу. Все знали: где-где, а тут всегда найдется работа и возможность прокормиться.

Чего, к сожалению, не скажешь о нашей Гайане!

Мальтус[195], мало признанный у нас экономист, с суровой прямотой, свойственной людям, привыкшим оперировать сухими цифрами, сказал как-то: «Там, где рождается человек, должен родиться и хлеб». В этом афоризме зачастую видят лишь причуду. Но ученый, думается, прав, если рассматривать его высказывание так: если человек родился, обеспечьте его хлебом.

Другими словами, если есть хлеб насущный, не прекратится род человеческий.

Скотоводы с берегов Риу-Бранку, сами того не ведая, действовали в соответствии с установкой английского экономиста. Но только они разводили не хлеб, а скот.