Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс

безропотно ложилась под монголов. Довольный тем, что может переключиться на другие дела, Хулагу подался на восток и увел большую часть своих войск в Азербайджан, поближе к монгольской столице, где после смерти Мункэ в 1259 году назревал кризис престолонаследия. У него и мысли не мелькнуло, что правитель Египта Кутуз будет настолько силен — или глуп, — чтобы не покориться его требованиям. В Сирии оставался Китбука со своими двенадцатью тысячами всадников, готовыми наказать любого, кто осмелится бросить в их сторону хоть один дерзкий взгляд. Этого, считал Хулагу, будет достаточно.

Однако неповиновение оказалось именно тем выбором, к которому летом 1260 года склонился Кутуз — в немалой степени с подачи Бейбарса, одноглазого командира элитного корпуса мамлюков-бахритов. Партии Кутуза и Бейбарса противостояли друг другу в жестокой и беспринципной политической борьбе, разгоревшейся в Египте в первое десятилетие правления мамлюков. Более того, Бейбарс и его бахриты вернулись в Каир лишь недавно: несколько лет они копили недовольство в сирийском изгнании. Однако в момент, когда, казалось, на кону стоит судьба ислама в Восточном Средиземноморье, Бейбарс примирился с Кутузом и убедил султана, что на удар следует отвечать ударом. Поэтому летом 1260 года, когда монгольские послы зачитали султану высокомерные угрозы, предвещающие Египту неминуемую погибель, Кутуз ответил жестом, который ильхан, без всякого сомнения, должен был понять. Он приказал схватить послов Хулагу, разрубить их прилюдно надвое, обезглавить и повесить отрубленные головы гнить на каирских воротах Баб-Зувейла — там, где вывешивали останки обычных преступников. Хулагу считал Кутуза одним из «народа мамлюков, которые бегут от наших мечей». Но султан — под уговорами Бейбарса — убедительно заявил, что готов рискнуть и пойти против монгольских сабель.

Правители государств крестоносцев сочли перспективу вооруженного противостояния между монголами и мамлюками интересным и даже многообещающим поворотом событий. Боэмунд VI, князь Антиохии, не сомневался, что усохшие латинские государства не выстоят, если им придется в одиночку столкнуться с армиями Хулагу. Как писал из Акры весной 1260 года Фома Аньи, папский легат и епископ Вифлеема, близость «татар» к латинским государствам «парализовала [их обитателей] страхом при мысли о грозной каре Божьей»[764]. При первых признаках приближения монголов к Акре устрашенные горожане вырубили фруктовые сады вокруг города и поснимали надгробные камни с могил, чтобы укрепить ими городские стены. Когда Китбука громил Дамаск, правившие в Иерусалимском королевстве бароны и военные ордены предложили снабжать монгольскую армию продовольствием, лишь бы она не повернула в их сторону[765]. Но такое умиротворение вряд ли сгодилось бы в качестве долговременной стратегии. Если бы мамлюки и монголы сосредоточились на войне друг с другом, рассуждали латиняне, государства крестоносцев от этого только выиграли бы.

Итак, когда в конце июля 1260 года Кутуз повел свою армию из Египта навстречу монголам, лидеры христиан придерживались стратегии подчеркнутого нейтралитета. Они позволили двенадцатитысячной мамлюкской армии, в ряды которой влились айюбидские солдаты, бежавшие из Сирии в Египет, спасаясь от монголов, свободно пройти по своим землям. Когда те шли мимо Акры, граждане даже снабжали их продовольствием[766]. Так далеко, чтобы предложить египтянам военную поддержку и отправить своих солдат сражаться под знаменами султана, они не заходили, но в душе молились о победе мамлюков.

Поддержка египетских армий воздалась им сторицей 3 сентября, когда на равнине недалеко от Назарета, у оазиса под названием Айн-Джалут («Источник Голиафа»), силы Кутуза и Бейбарса сошлись с монгольскими всадниками Китбуки, в армии которого сражались пестрые отряды грузин, армян и двух мелких айюбидских эмиров. Два войска были примерно равны по численности, но у мамлюков имелся козырь: сирийские шпионы в рядах Китбуки донесли султану, что если он решительно атакует, то оба айюбидских эмира побегут с поля боя и перевес окажется на его стороне.

Когда битва началась, именно так и случилось. Как было обещано Кутузу и Бейбарсу, айюбиды, сражавшиеся вместе с монголами, бросили своих хозяев и бежали, что позволило армии мамлюков окружить противника. Кутуз отважно бился, сорвав с себя шлем, чтобы его люди могли его видеть, и подбадривал их криками: «О ислам! О Аллах! Помоги твоему слуге Кутузу одолеть монголов!»[767] Аллах ответил на его молитву. В горячке битвы Китбуку зарубили, а голову его взяли как боевой трофей.

Лишившись командира, монгольская армия дрогнула и побежала, спасая свои жизни. Бейбарс во главе мамлюков-бахритов преследовал их несколько дней. Они кромсали на куски всех, кого смогли поймать, и поджигали поля, чтобы заживо сжечь беглецов, прячущихся в зарослях травы. Когда все было кончено, потери монголов убитыми достигли полутора тысяч, и армия, на которую Хулагу оставил Сирию, оказалась рассеяна по ветру. Дамаск и Алеппо тут же избавились от навязанных монголами губернаторов. Чиновников-мусульман, сотрудничавших с Хулагу, казнили. Похоже, монголы наконец столкнулись с достойным противником. «Натиск сарацин был таким яростным, что татары не могли ему противостоять», — писал франкский автор, известный как «тамплиер из Тира»[768]. На выручку франкам пришли мамлюки — кто бы мог подумать! Но вскоре облегчение крестоносцев сменится глубочайшей озабоченностью.

Союз Бейбарса и Кутуза, заключенный летом 1260 года, оказался крайне эффективен в противостоянии монгольской угрозе. Но это был союз по расчету, а не по любви[769]. Не успела армия мамлюков покинуть Сирию, как он распался. В северном Синае, на пути из Айн-Джалута Кутуз в компании нескольких эмиров решил отклониться от основного маршрута и поохотиться на зайцев — занятие, к которому султан всегда питал склонность. Когда они удалились от войска на безопасное расстояние, Бейбарс поцеловал Кутузу руку, тем самым подав оговоренный заранее сигнал остальным эмирам, которые набросились на султана с мечами. Переворот был безжалостным и молниеносным. Кутузу перерезали горло, исполосовали его мечами и прикончили выстрелом из лука. Бейбарс обшарил тело и забрал у него султанские регалии, а затем вернулся в лагерь, где его провозгласили новым главнокомандующим. 22 октября армия во главе с Бейбарсом вернулась в Каир. Там он обосновался в цитадели и объявил себя султаном и законным преемником человека, которого только что прикончил.

Если верить помощнику и личному секретарю Бейбарса Ибн Абд аз-Захиру, народ Каира принял нового султана с восторгом: «Сердца подданных радовались, потому что Аллах вручил их заботам человека, который возьмет на себя долг священной войны и будет править ими справедливо и милостиво»[770]. Это была беззастенчивая ложь. На самом деле перспектива тирании бахритов