Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс

Говорили, что армия аль-Ашраф Халиля, подошедшая в апреле 1291 года к стенам Акры, насчитывала семьдесят тысяч всадников и еще сто пятьдесят тысяч пехотинцев. Даже если сделать скидку на привычное преувеличение, это была огромная сила. Когда из Акры вышли парламентеры, которые должны были смягчить султана щедрыми дарами, тот принимать их отказался и в ответ передал в город послание, в котором объявлял о своем намерении захватить и разрушить столицу крестоносцев и напоминал, что он «султан султанов, король королей, владыка владык… могущественный и грозный, бич мятежников, победитель франков, татар и армян, вырывающий крепости из рук неверных, повелитель двух морей, страж обеих святынь»[787]. 5 апреля аль-Ашраф Халиль установил у стен Акры осадные орудия и открыл по городу огонь из катапульт под названием «Яростная» и «Победоносная», которые могли запускать в воздух камни весом до 50 килограммов и были так огромны, что для перевозки деталей каждой из них потребовалась сотня повозок[788].

Войско султана было столь многочисленно, что ему удалось полностью блокировать город с суши. Пехота возводила временные заграждения, из-за которых солдаты в четыре смены круглосуточно обстреливали город. Саперы в это время зарывались под фундаменты главных оборонительных башен Акры. По ночам тамплиеры во главе с великим магистром Гийомом де Боже и отряды других рыцарей делали вылазки за ворота, стараясь причинить лагерю осаждающих максимум ущерба. Но их всегда было слишком мало, и обычно, понеся тяжелые потери, рыцари отходили обратно в город. Так продолжалось несколько недель, и к 4 мая, когда король Генрих прибыл с Кипра с подкреплением, уже ничего сделать было нельзя: мамлюки взорвали внешнюю часть двойной городской стены, а через несколько дней рухнула и самая большая башня Акры — Проклятая, или башня Короля. В стене образовался огромный пролом, и стало ясно, что город долго не продержится. «Все полностью утратили силу духа, — писал „тамплиер из Тира“, который был в то время в Акре, — и начали отсылать своих жен и детей на корабли». Быстрой эвакуации препятствовала плохая погода и неспокойное море, но другого способа уйти из Акры живым просто не было[789].

Незадолго до рассвета 18 мая Акра проснулась от звука тяжелых ударов, «производивших чудовищный, ужасающий шум»[790]. Звук был такой, как будто вся мамлюкская армия напирала на стены. Все, кто мог держать в руках оружие, — во главе с магистрами тамплиеров и госпитальеров — кое-как натянув доспехи, побежали к воротам во внутренней стене. Но было поздно: стенобитные орудия сделали свое дело, и солдаты неприятеля уже хлынули внутрь.

«Тамплиер из Тира», свидетель дальнейших событий, вспоминал, как мамлюки принялись метать в противника горшки с греческим огнем и как все вокруг окутал густой, плотный дым. Этот маслянистый, ядовитый туман пронзали копья и стрелы, разя людей и лошадей. Рыцари метались, пытаясь потушить занявшуюся одежду, а пламя пожирало их лица, поджаривая людей на месте. Магистр тамплиеров Гийом де Боже сражался верхом на коне, но был смертельно ранен стрелой, попавшей в просвет между пластинами доспеха в подмышке и глубоко вонзившейся в тело. Он упал с коня, что привело в смятение окружавших его людей, не все из которых говорили на одном языке. Отряд опытных французских рыцарей, оставленный в Акре по приказанию Людовика IX, отчаянно сопротивлялся, но в конце концов мамлюки одолели и их, «ранив и убив многих»[791]. Какими бы храбрецами ни были защитники Акры, мамлюки превосходили их числом десять к одному. Мамлюкским солдатам, сплошным потоком текущим сквозь пролом, не видно было конца, сопротивление казалось бесполезным. Улица за улицей крестоносцев оттесняли к гавани: сначала им пришлось уйти от стен, затем из предместья Монмазар, и, наконец, бой переместился в доки.

Король Генрих, а вместе с ним и другие высокопоставленные лица, в том числе магистр госпитальеров, не дожидаясь финала, погрузились на корабли и бросили город. Покидая гавань Акры и направляясь в неспокойное море, эти корабли оставляли позади «дам, и горожан, и монашек, и других незнатных людей, которые бежали по улицам с детьми на руках, крича в отчаянии и умоляя моряков спасти их»[792]. Но мест на кораблях на всех отчаявшихся беженцев не хватало, и вскоре пристань превратилась в сцену жестокой расправы: мамлюкские всадники пронзали копьями тех, за кого не надеялись взять выкуп, топтали детей и беременных женщин копытами коней. «Мусульмане вошли в Акру как хозяева», — писал Абд Аллах[793].

Последним рубежом обороны Акры стала крепость тамплиеров на морском берегу: надежная цитадель, центральная башня которой была увенчана четырьмя позолоченными статуями львов в натуральную величину. Внутрь набились тысячи горожан: в тоске они смотрели вслед галерам, увозящим последних из сильных (и везучих) мира сего на Кипр, в Армению и другие пока еще безопасные гавани. Когда вдали скрылась последняя из них, исчезла и последняя надежда на спасение. Десять дней тамплиеры преграждали врагу вход в крепость. Время от времени неприятели вступали в переговоры. Как-то раз братьям удалось запереть небольшой отряд мамлюкских всадников в одном из внутренних дворов и порубить их на куски. Но саперы мамлюков уже рыли подкопы. 28 мая враг обрушил участок стены и ворвался внутрь. Последний рубеж обороны Акры пал, а вместе с ним была решена судьба государств крестоносцев на Ближнем Востоке.

Когда Акра пала, франкские поселения на побережье обезлюдели в считаные недели. Гарнизон тамплиеров, расквартированный в морской крепости Сидона, оставил свой пост и отбыл на Кипр. Вскоре после этого Бейрут и Тир тоже эвакуировались. Последним, в августе, франки покинули Шато-де-Пелерин, неприступную крепость тамплиеров между Хайфой и Кесарией. Иерусалимское королевство превратилось в королевство в изгнании — на Кипре. Антиохия и Триполи были стерты с карты. «Все было потеряно, — писал „тамплиер из Тира“, — и у христиан в Сирии земли осталось не больше, чем на ширину ладони». Курдский историк и географ Абу аль-Фида, оставивший подробный рассказ очевидца о последней кампании султана против крестоносцев, с удовлетворением отмечал полноту победы и ее историческую значимость. «Благодаря его завоеваниям вся Палестина была теперь в руках мусульман, — писал он, — результат, на который никто не смел надеяться и даже мечтать. Вся Сирия и все побережье очищены от франков… Хвала Аллаху!»[794]