Дети порубежья - Вера Школьникова

Она медленно кивнула, и все тем же чужим голосом ответила:

— Не виноваты. Это я виновата, что они хотели получить меня.

— Тэйрин… — он в третий раз произнес ее имя, словно заклиная. Ненавидя себя за то, что сейчас скажет, не в силах произнести эти слова, не в праве промолчать. — Он уничтожит все.

— Т-с-с-с, — она подошла ближе, совсем близко, и прижала палец к его губам, — не говори дальше. Я все понимаю, ты только молчи. "Если ты скажешь это вслух, я не смогу ни забыть, ни простить", — Тэйрин повернулась к Мэлину, с интересом наблюдавшему за развернувшейся сценой. — Ты получишь свою ночь. Сегодня. В моей спальне. А сейчас уходи. И я уйду. Прости, Корвин, — она погладила его по щеке, — мне нужно побыть одной.

Корвин, оцепенев, смотрел, как закрывается за ней дверь. Невыносимо медленно, целая вечность, чтобы остановить ее, задержать, но он не мог сдвинуться с места, а когда сумел — уже было слишком поздно. Все, что ему осталось — в кровь сбивать костяшки пальцев, колотя в дубовую дверь. Закрывшуюся за его женщиной, навсегда.

"Никогда ничего не делай только потому, что должна" — я помню, отец, помню. Но что мне из этого? Ты ведь не следовал мудрому совету, и умер в одиночестве, в грязной камере, в темноте. Потому что был должен. А я умерла сегодня, когда он смотрел на меня, не в силах сказать: сделай это. Я не должна, но сделаю. Потому что мы ничего не делаем только из чувства долга. Потому что люблю его, вернее, любила, пока была жива. Потому что это его земля, его люди, его море. Я хотела разделить с ним все, горе и радость, разделю и это".

Зимой темнело рано и стремительно: вот только что солнце скупо рассыпало свет по серому облачному покрывалу, как уже наступила темнота, беспросветная, тяжелая. В небе ни одной звезды, даже луна спряталась в облаках, не желая быть свидетельницей. Он пришел, когда в коридоре сменилась вечерняя стража. Она услышала перекличку постов, усмехнулась еще: до чего же министр пуглив, охраняет их маленькую виллу словно дворцовую тюрьму. Как будто им есть куда бежать!

Мэлин закрыл за собой дверь, с его пальцев слетел огонек, пробежался по фитилям, зажигая свечи. До его прихода Тэйрин сидела в темноте, не желая видеть свою комнату. Но свечи горели ярко, теплое желтое пламя осветило спальню, на стенах затанцевали тени. Все такое родное, любимое, каждая безделушка на туалетном столике что-то значит — вот эту раковину Корвин привез ей из города, маленькая, перламутровая, закрученная, словно женский локон, точно под цвет ее волос. В ней пело море, вторя прибою за окнами.

Флакончик из зеленого стекла — розовое масло из Кавдна, подарок отца на двенадцатилетние, прошло три года, а она расходовала совсем чуть-чуть, аромат был стойкий, хватало одной капли в ямочку между ключицами.

Нитка речного жемчуга — она нанизала ее сама, из дешевых разномастных бусин, такие пригоршнями продают на рынке. Бусы получились смешные, ни одной одинаковой жемчужинки — то круглая, то продолговатая, то как крошечная груша, разного цвета. Эта нитка почему-то удивительно хорошо подходила к ее любимому платью.

Синий шелковый пояс, расшитый золотом — подарок мамы в дорогу. Риэста одна во всем графстве умела вышивать такую тонкую ткань. Научилась еще в детстве, у старой служанки из Кавдна. А вот Тэйрин так и не освоила тонкое мастерство, терпения не хватало, она предпочитала рисовать — если не так лег штрих, всегда можно поправить или сделать вид, что так и задумывалось. А вышивая по шелку ошибаться нельзя. Чуть потянешь ткань — и сразу дыра.

Вся ее короткая жизнь уместила на этом туалетном столике, прошлое, настоящее — все заставлено, нет места для будущего. Мэлин прошел на середину комнаты, подвинул себе кресло, сел, развалившись. Девушка молча стала перед ним. Он негромко приказал:

— Раздевайся. Медленно. Так, чтобы я все видел.

Тэйрин усмехнулась — как жаль, что дома она носит ландийские платья. Они застегиваются спереди, на маленькие костяные пуговицы. Если бы она одевалась как положено знатной даме, Мэлину пришлось бы звать служанку, или самому взяться за шнуровку. Она быстро расстегнула пуговицы, платье упало на пол, девушка осталась в нижней рубашке. Не было ни стыда, ни страха, словно это не она раздевается под внимательным мужским взглядом. Изучающим, холодным.

Почему-то она знала: он не ее прелести оценивает, а ждет, когда же она сорвется, начнет кричать, просить, звать на помощь. Что там еще полагается делать благородной девице в руках насильника? Тэйрин не знала, не успела дочитать. Потрепанную книжку, доставшуюся от гостившей кузины, обнаружила под матрасом служанка и отдала матери. Грамоты она не знала, но по картинкам поняла, что это чтение для молодой госпожи неподходящее. Тэйрин жаловалась тогда близнецам, что Риэста заставила ее переписать двадцать страниц из "Книги Семерых" и не пустила на охоту. Тогда близнецы еще были людьми, с ними можно было говорить. Этому чудовищу она не скажет ни слова.

Рубашка последовала за платьем. Она стояла, не пытаясь прикрыться. Мэлин смотрел ей в глаза и не понимал: он не видел ни страха, ни ненависти, ни презрения. Пустой мертвый взгляд, словно у фарфоровой куклы. "Ллин, ты этого хотел?" — Он помнил, что брат желал эту девушку, но захотел бы он ее сейчас? Пустую оболочку, выгоревшую изнутри. Она красива, их маленькая кузина. Намного красивее шлюх в борделе, за двойную плату соглашавшихся сразу с двумя, когда они несколько раз в год выбирались в город. Другим мужчинам в графском замке было проще — всегда находилась сговорчивая служанка. Близнецам же оставались только шлюхи.

"Ллин? — растеряно спросил он, — Ллин?" Но ответа не было. И в этот миг он почувствовал, что свободен. Есть только он, Мэлин Эльотоно. Терзавший его голос брата был всего лишь эхом, памятью, образом в его душе. Память можно беречь, хранить, бережно перебирать воспоминания, но решать он будет сам, не оглядываясь назад. Неважно, чего хотел Ллин. В посмертии они с братом разберутся. Сейчас важно, чего хочет или не хочет он, Мэлин.

Простая истина, ее пытался объяснить ему Ир: живи своей жизнью, здесь и сейчас, служи своим целям, исполняй свои мечты. А он все искал, кому бы заплатить по несуществующим счетам. Искал смысл жизни в других, потеряв в самом себе. Мэлин тихо рассмеялся, уже не глядя на обнаженную девушку. Потом встал, снял с кровати покрывало накинул ей на плечи:

— Ложись спать, Тэйрин. Я посижу тут, в кресле, а утром уйду. Не бойся.

Она некоторое время стояла не шевелясь, словно не услышав его слов, потом одним быстрым судорожным движением запахнула ткань на груди:

— Почему?