Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На лице Колина не отражалось никаких эмоций. Затем он немного расслабился и откинулся на стуле. Впервые за это время он позволил себе улыбнуться.
— А вы умеете добиваться своего, доктор. Но, прошу прощения за замечание, делаете это тяжеловесно, как немцы. На самом деле все довольно просто. И сводится вот к чему. Если человек, любой человек, заявляет, что у него был некий опыт, выходящий за рамки обыденной жизни, окружающие сделают вывод, что он ненормальный. И в таком случае на этого человека нельзя будет положиться в той мере, в коей мы полагаемся на нормальных людей; а если его адекватность поставлена под сомнение, можно ли считать его благонадежным? Конечно, он может быть вполне благонадежен, но совершенно необоснованным будет решение предоставлять руководящие полномочия человеку, доверие к которому подорвано. Поэтому лучше быть в безопасности. Так что он держит язык за зубами. Его неспособность сделать ожидаемый шаг не останется незамеченной. Небольшая тучка сомнения и риска начинает сгущаться над ним. Она слишком эфемерна, слишком незначительна, но отбрасывает уже никуда не исчезающую тень.
По-моему, «нормального человека» вообще не существует, однако есть общераспространенное ощущение, каким он должен быть. В любой организации существует определенный тип человека, которого мы хотим здесь видеть. Этот человек и будет считаться нормальным, лишь бы только выполнял свои обязанности. Поэтому каждый, кто пытается в той или иной степени соответствовать этим принципам, — и есть человек организации. А любой, в ком заметно хотя бы малейшее отклонение от этого типа, будь то в обществе или в своей частной жизни, рискует своей карьерой. И как вы правильно заметили, я опасаюсь тех последствий, которые могут повредить мне. Все настолько, как я уже сказал, просто.
— Конечно, — согласился доктор. — Но вы нисколько не потрудились скрыть последствия вашего приобретенного опыта — поиски Оттилии Хэршом.
— А мне и не нужно. Разве «молодой человек ищет девушку» — это не самое что ни на есть ободряюще нормальное поведение, что только можно вообразить? Я выдумал обстоятельства, которые весьма удовлетворили моих заинтересованных друзей и даже нескольких Хэршомов.
— Да, могу заметить, что никто из них не увидел «совпадения» в сочетании имени «Оттилия» и фамилии «Хэршом». Никто, кроме меня.
Он подождал, не сделает ли Колин Трэффорд какое-либо замечание. Но так как тот все молчал, продолжил:
— Смотрите, мой мальчик. Это дело легло на вас непомерным грузом. Оно съедает вас изнутри. Здесь нас только двое. Я никак не связан с вашей компанией. Моя профессия уже должна быть достаточным основанием верить, что я ничего никому не расскажу, но я могу дать особые гарантии, если вы потребуете. Вам окажется очень полезным снять этот груз с плеч. А мне хотелось бы добраться до самой сути…
Однако Колин покачал головой:
— Не доберетесь, к сожалению. Даже если бы я все вам рассказал, вы бы лишь сильнее озадачились, как, впрочем, и я.
— Одна голова хорошо, а две лучше. Можем попробовать, — сказал доктор.
Колин раздумывал. Наконец он поднял свой взор и твердо посмотрел на доктора.
— Что ж, хорошо. Я пытался с этим справиться. Попытайтесь теперь и вы. Но сначала я хотел бы увидеть фотографию вашей дочери. Вы сделали ее, когда ей было около двадцати пяти?
Они вышли из-за стола и вернулись в кабинет. Доктор жестом пригласил Колина присесть, а затем прошел к угловому шкафу. Он вытащил небольшую стопку фотографий в рамках и начал их перебирать. Выбрал три из них, внимательно посмотрел на них, а затем передал гостю. Пока Колин изучал их, доктор налил бренди из графина.
Наконец Колин оторвался от снимков.
— Нет, — сказал он. — И все же что-то есть… — Он попытался закрыть некоторые части полного портрета рукой. — Что-то в расположении и форме глаз, но не совсем. Возможно, лоб, но трудно сказать из-за прически… — Он еще некоторое время подержал в руках фотографии, затем отдал их назад: — Спасибо, что дали мне их посмотреть.
Доктор взял другую фотографию и протянул Колину:
— Это Малкольм, мой сын.
На снимке смеющийся молодой человек стоял перед машиной, у которой топорщилась выхлопная труба, а капот был перетянут ремнями.
— Он очень любил эту машину, — сказал доктор, — но она оказалась слишком быстрой и мощной для того старого автодрома. Перевалила через ограждение и врезалась в дерево.
Он взял фотографию назад и протянул Колину стакан бренди.
Колин слегка взболтнул его. Некоторое время они сидели в тишине. Затем он сделал глоток и закурил.
— Ну хорошо, — сказал он. — Попытаюсь обо всем вам рассказать. Однако, является ли это моим субъективным восприятием или нет, — все это случилось со мной. Последствия и все прочее мы можем обсудить позже, если вам так хочется.
— Идет, — согласился доктор. — Но ваш рассказ начинается с момента того происшествия или же что-то произошло до него?
— Нет, — сказал Колин Трэффорд. — Все началось именно с того самого происшествия.
Был вполне обычный день. Люди и обстоятельства казались совершенно обыденными, за исключением эксперимента, который действительно представлял собой нечто особенное. Чему он был посвящен — я разглашать не вправе, но, насколько могу предположить, к делу это не имеет никакого отношения. Мы все стояли вокруг аппарата. Дикин, ответственный за эксперимент, опустил рубильник. Послышалось гудение, потом вой, словно маховик двигателя начал раскручиваться все быстрее и быстрее. Вой перешел в визг, который постоянно усиливался. Когда шум достиг своего предела, стало больно ушам, но затем меня ожидало внезапное облегчение: шум закончился, и в лаборатории снова наступила тишина. Я смотрел на Дикина, наблюдая за его реакцией, видел, как его пальцы крепко сжимали рычаги, и когда я начал поворачивать голову, чтобы снова взглянуть на объект этого эксперимента, возникла яркая вспышка… Я ничего не услышал, ничего не почувствовал: только белый, ослепительный свет… Затем — ничего, кроме темноты… Я слышал лишь, как плачут люди; и вдруг раздался женский голос, пронзительный крик… и длился, длился, не прекращаясь.
Я ощутил, что на меня навалилось нечто большое и неподъемное. С трудом открыв глаза, я тут же почувствовал резкую боль, словно иглой пронзившую мою голову. Я попытался сопротивляться навалившейся сверху массе и понял, что на мне лежат еще два или три человека. Кое-как выбравшись из-под этой груды тел, я присел и огляделся. На земле лежало несколько человек, другие пытались встать и, растерянно глядя по сторонам, отряхивали одежду. В паре футов от меня виднелось большое колесо. С трудом
