Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отдых в баре и бренди, несомненно, пошли мне на пользу. Когда я снова вышел на Регент-стрит, то голова уже не так кружилась, однако, если можно так выразиться, я был совершенно сбит с толку, боль прошла, и теперь я внимательнее наблюдал за окружающим миром.
На первый взгляд площадь Пикадилли казалась вполне обычной, однако меня не оставляло ощущение, что с ней все же что-то не в порядке. Через несколько мгновений я понял, что все дело было в людях и машинах. На удивление много людей, как мужчин, так и женщин, носили одежду, которая казалась мне слишком потрепанной, а букетчицы у статуи Эроса смотрелись словно ожившие ворохи тряпья. А женщины, одежда которых выглядела новой и чистой, поразили меня еще сильнее. Их шляпы представляли собой высокие, под двенадцать дюймов, тарелкообразные цилиндры, странно колыхавшиеся над их головами. Платья были длинными, практически до пят, а надетые поверх меховые шубки еще больше усиливали впечатление, что они все вырядились для какого-то вечернего мероприятия — это в полдень-то! Их туфли были остроносыми, с вычурными узорами, острым же каблуком и выглядели просто кошмарно. Думаю, что высокая мода любого взятого наугад общества выглядит нелепо для неподготовленного зрителя, однако ни один неподготовленный зритель не мог оказаться в такой ситуации… Я чувствовал себя, как только что пробудившийся Рип Ван Винкль, однако эта дата в газете… Машины тоже были очень странные. Они казались на удивление прочными, небольшими, без тех изящных штук, к которым мы уже успели привыкнуть, а когда я начал пристальнее присматриваться к ним, то не увидел ни одной знакомой модели, кроме пары легко узнаваемых «Роллс-Ройсов».[16]
Пока я вот так стоял, едва не разинув рот, и любопытствовал, леди с тарелкообразной шляпой на голове, в порядочно изношенной меховой шубке встала рядом и довольно зловеще обратилась ко мне: «Дорогуша!» Я решил больше здесь не задерживаться и отправился к Пикадилли. По пути я взглянул на собор Святого Джеймса. Последний раз, когда я проходил мимо него, он был весь обнесен лесами, а в саду стоял плакат с объявлением о сборе средств на капитальный ремонт, и было это всего лишь две недели назад. Но теперь леса исчезли, а собор выглядел так, как будто его никогда не бомбили. Я пересек дорогу, чтобы осмотреть его внимательнее, и еще больше поразился той чудесной работе, которую проделали реставраторы.
Наконец я понял, что стою у витрины «Хетчардса», изучая ее содержимое. Я знал имена некоторых авторов — Пристли, К. С. Льюис, Бертран Рассел, Т. С. Эллиот и другие, — однако названия книг были абсолютно неизвестными. А затем в самом первом ряду я нашел книгу в розовой обложке: «Юность жизни, роман Колина Трэффорда».[17]
Я стоял, вероятно, с нелепо открытым ртом, уставившись на эту книгу. Вы знаете, когда-то у меня были подобные амбиции. Если бы не война, то я бы, наверное, получил степень в области гуманитарных наук, ведь я вполне успешно пробовал ими заниматься. Но случилось так, что мой однополчанин поднаторел в точных науках и позже помог мне устроиться в «Объединенные электрофизические предприятия». Поэтому мне понадобилась одна или даже две минуты, чтобы отойти от шока, вызванного моим именем на обложке. А когда я все же пришел в себя, то не сдержал любопытства и зашел в магазин.
Там я обнаружил полдюжины экземпляров, лежавших на столе. Я взял первую попавшуюся и открыл ее. Мое имя значилось и на первой странице — а напротив красовался список семи других книг под моим авторством. Я не признал названия издательства, однако на обратной стороне листа была надпись: «Первая публикация: январь 1954 г.».
Я повертел книгу в руках, едва не уронив. На оборотной стороне была фотография автора: вне всякого сомнения, это был я, но с усами… Пол начал медленно уплывать у меня из-под ног.
Затем где-то у меня за плечом послышался знакомый, как мне показалось, голос:
— Вот он — Нарцисс собственной персоной! Рекламируешь потихоньку свой товар, а? Ну и как успехи?
— Мартин! — воскликнул я. Подумать только, как сильно я обрадовался этому человеку — сильнее, чем кому-либо из своих знакомых. — Мартин! Сколько лет, сколько зим. Давненько же мы не виделись!
— Хм… Всего-то три дня, старик, — сказал он, несколько удивленный моей реакцией.
Три дня! Мы с Мартином Фоллсом были друзьями в Кембридже, но после выпуска встречались от силы дважды, а последний раз — года два назад. Но он продолжал:
— Как насчет легкого перекуса, если ты никуда не спешишь? — спросил он.
И это тоже было довольно странным. Я не слышал уже много лет, чтобы кто-либо говорил о «перекусе». Однако я попытался заставить себя почувствовать, что все идет более-менее нормально.
— Хорошо, — согласился я, — но заплатить придется тебе. У меня вытащили кошелек.
Он щелкнул языком.
— Надеюсь, там была одна мелочь. В любом случае, как насчет клуба? Они смогут там обналичить чек.
Я положил книгу, которую держал в руках, обратно в стопку, и мы вышли из магазина.
— Представляешь, как забавно, — сказал Мартин. — Только что видел Томми… Томми Вестхауса. Взмыленный, как скаковая лошадь. Вне себя от ярости из-за своего американского агента. Ты же помнишь эту ужасную вещь у Томми — «Роза в шипах», типа Бен-Гур встречает Клеопатру, и все было бы чудесно, если бы не вмешался маркиз де Сад. Так вот: похоже, что этот агент… — И болтовня полилась рекой, глупенькая меркантильная анекдотичная история, полная имен, которые ничего для меня не значили. И так мы миновали несколько улиц, пока не дошли до Пэл-Мэл. Мой друг сказал:
— Ты мне ничего еще не рассказал о «Юности жизни»! Кое-кто говорит, что спрос превышает предложение. В литературном приложении к «Таймс» о тебе отзывались довольно нелестно. Увы, саму книгу пока нет времени прочитать. Слишком много дел.
Я выбрал
