Выбор - Анна Белинская

Я не плохо справляюсь: не рву на себе волосы, не закидываюсь шоколадом и картофелем фри, не смотрю слезливые мелодрамы.

Я мою голову, крашу ресницы и хожу на работу. Всё, что я позволяю себе – тихонько всплакнуть в подушку перед сном. Но придется и с этим завязать, потому что пару раз Никитка меня словил за мокрым делом.

Делать вид, что моя жизнь закончена, биться в конвульсиях и страдать по человеку, который совершенно не достоин моих слез, — в моем случае опрометчиво и неосмотрительно. Во-первых, у меня есть ради кого жить, во-вторых, а что, собственно, произошло такого, чтобы сложить ручки и предаться жалости к себе? Все живы, практически здоровы, никто не умер, ну кроме моего оскорбленного достоинства, но это я переживу.

Ни в коем случае это не говорит о том, что я всё забыла, смирилась и простила. Да, я до сих пор обижена, но тех первоначальных эмоций, когда я сгорала от стыда и унижения, больше нет.

Я всё разложила по полочкам. Мне не за что стыдиться, а то, что один психологически незрелый мерзавец выдумал себе ахинею и сам в нее поверил, так это его проблемы. Не мои.

Но с другой стороны, Филатов всегда предельно открыто давал понять, что не испытывает ко мне глубоких чувств, мы ничего друг другу не обещали, а близость между нами — всего лишь взаимное влечение, не больше. То, что я сама себе придумала отношения и поверила в них — это уже моя проблема.

Мне не стоило терять голову. Максим никогда не строил из себя того, кем он не является: он был груб, молчалив, замкнут. Я видела и знала какой он, но это не помешало мне вляпаться в него по самые помидоры. А теперь на что я собралась обижаться? Разве что на оскорбительные слова, брошенные прилюдно.

Но спустя более двух недель мне стало глубоко все равно, поверил ли кто-нибудь в них или нет. Оправдывать себя я не собираюсь так же, как и доказывать каждому, что я — не шлюха.

Я выбираю удалить все раздражающие факторы из своей жизни. Потому как именно этому я и учу своих «пациентов». Как я могу помочь другим, когда не могу помочь себе? Это в красивых романах она не пила, не ела, умирая от предательства и неразделенной любви. А я ем, пью, дышу и живу, потому что обязана. Ради сына, родителей, любимой работы и ради себя.

С глаз долой убрала кофемашину в коробку и в ближайшее время собираюсь отправить ее по адресу дома Филатовых. Я не отвечаю на звонки Данилы, но написала ему сообщение, что со мной все в порядке, а самый раздражающий фактор я стараюсь попросту игнорировать. Я умею, когда нужно, отключать чувства, иначе бы я не смогла работать тем, кем работаю. Порой нам, психологам, приходится видеть и слушать такое, о чем даже подумать страшно. И если бы каждую личную трагедию мы пропускали глубоко через себя, думаю, что каждый из нас рано или поздно оказался в кресле напротив сидящего, увы, не психолога, а психиатра. Поэтому абстрагироваться я умею, хотя и чертовски сложно.

Искать в предательствах двух мужчин моей жизни карму, проклятие или другую эзотерическую муть — не мой вариант. Так же, как и превращать свое сердце в холодный гранитный камень. Я всё еще наивно верю в любовь. И, уверена, что заслуживаю её: настоящей, без условностей и полутонов, всепоглощающей и взаимной. Любовь — это игра в одной команде. Взаимодополняющая, взаимозаменяемая, объединённая общей целью. А с Филатовым мы взаимодействовали по разные стороны игрового поля: я в защите, а он в нападении.

С адового дня прошло две недели, и за это время Максим упорно не даёт забыть о своем существовании. Он не из тех, кто с извинениями бросается целовать ноги, задаривает подарками и поражает находчивостью. Не про него также обивать пороги и вымаливать прощение. И если честно, то я не совсем понимаю, что ему от меня нужно. Зачем приходить каждый день? К алчной, лживой шлюхе. Не слишком ли много чести для человека, которого ненавидишь? Две недели систематичного надзора. К концу второй недели мне даже стало интересно, насколько Филатова хватит.

В первую неделю он пытался поговорить, не спорю. Но тогда я находилась в стадии отрицания, когда мозг прекращает свою полноценную работу в отношении рационального анализа входного потока информации, выставляет барьер к восприятию внутренних и внешних факторов, притупляя полноценное осознание. Я практически заставила себя не испытывать эмоций, ограждая от негативных чувств. Я не слушала, о чем говорил Филатов, я смотрела сквозь него.

Стоит признать: Максим соблюдает мои личные границы несмотря на то, что находится предельно близко. Каждое утро провожает до работы, каждый вечер встречает. Он методично целенаправленно заставляет меня привыкать к пониманию, что он рядом, оставляя право выбора мне: сдаться или дождаться, пока ему надоест ежедневно меня караулить.

Не знаю, когда я к этому пришла, но я решила уступить. И поговорить.

Но…

Дело в том, что вот уже два дня Филатов не приходит. Он пропал с радаров.

Еще утром понедельника я почувствовала, что Филатова рядом нет. Вечером он тоже не пришел. И утром во вторник. А к вечеру вторника я заволновалась. Я шла домой и выискивала среди людей любимые ямочки, озиралась по сторонам, оборачивалась, пыталась отыскать, но тщетно. Стоит признаться, когда он был близко я чувствовала себя защищенно и безопасно несмотря на то, что он — моя самая большая опасность.

Меня неистово злит то, что он так легко сдался. Две недели — это всё, на что его хватило.

Нервно одергиваю занавеску и отхожу от окна.