Время своих войн-1 - Александр Грог

   - Поминаются рабы божьи! - нашептывает себе Санька басисто, и дальше частит под каждый шаг: Иван-Петр-Василий-Павел-Федор-Андрей-Захар-Борис-Афанасий-Фрол-Егор-Тимофей-Анисим-Ефим-Емельян-Игнатий-Евсей... Некоторые имена повторяются по нескольку раз, но они, хоть и одинаковые, принадлежат разным людям, и потому Санька их повторяет, не пропуская. Иван - аж, четыре раза!

   Но это в воскресенье, а в остальные дни Санька помогает инвалидам с приварком: ставит и проверяет ихние сетки. Только вот прошлой осенью оплошал...

   Завклубом попросил Саньку перегнать сырую, только что выдолбленную камью-однобортку, под которую он между озерами завалил здоровенную осину и потом едва ли не месяц тайком долбил. Только "крылья" он к ней приладил близко - не рассчитал, и тоже сырого дерева. Чуть наклонишься на сторону, и она на сторону. Санька тогда плавал еще неуверенно, потому натерпелся страху. Весло с борта на борт переносил едва дыша. Сколько раз думал, что кувыркнется. А кувыркнулся, когда обрадовался, что доплыл-таки.

   Санька попал в больницу, а сетки так и сгнили. Инвалиды их найти не смогли. Жалко - хорошие сетки - ловкие. Вообще-то сетями ловить нельзя - только на удочку. Но зимой их тайком плетут едва ли не все. Чтобы жить на таких озерах и сидеть без рыбы? Сколько на ту удочку поймаешь - баловство одно! И где время взять на удочку?

   Санька, когда вышел из больницы, за сетки расстраивался недолго. Одну сетку своровал в Петрешах другую в Воробьево, третью в Копнино. Но эта уже плохая - неловкая, хотел им обратно поставить, чтобы снять другую. Санька подобное за воровство не считает - если бы для себя, а то для инвалидов. Но могут сильно побить.

   Один раз, когда проверял чужие - уже летом (в тот день в свои ничего не попалось), на камье драпал от Петрешанских. Только-только успел до берега - дальше через кусты и в кукурузу - попробуй найди! Покидали от края камнями - на собственную удачу, на Санькину неудачу - здоровенными булыганами! Верно, очень рассердились... Но это Санькин день был. Один булыжник упал рядом, но Санька, как сидел тишком, не шевельнулся, и вида не подал, и даже если бы попали, стерпел - тут лишь бы не в голову. Потом с берега смотрел, как его камью уводят. Искал ее два дня - шпана Петрешанская загнала-таки ее в трасту с обратной стороны Ничьих нив и там притопили - думали, не найдет.

   Пять озер, соединенные межу собой протоками. Первое озеро Воробьиное, оно самое малое, затем Вороньковское (их приезжие путают), потом идут Платичное и Рунное, и последнее Конечное. В самом деле "Конечное" - там же магазин! Конечное озеро как бы завершает цепочку из всех пяти, и оно самое большое. Когда ветер южный, да под грозу, то возле магазина бьет волна, на камье к нему не поплывешь - захлестнет, да и на плоскодонке накуляешься вволю. На этом озере есть даже остров, улегшийся на нем вроде кривого бублика. От концов он как бы завивается ступенями, пластами, постепенно нарастая к середке, где кроме черной ольхи растут еще и дубы.

   Если попасть в магазин к завозу, да занять очередь заранее, можно купить "Тройной одеколон". Раз в неделю привозят только одну коробку, мужики дежурят. Цена флакону 28 копеек, а шибает на все рубль двадцать, и запах приятный. Магазин на горке, и порожние флаконы летят в озеро. В том месте не купаются, купальня дальше, там скамьи, костер и вечерние посиделки, но если нырнуть у магазина в солнечный полдень, все дно блестит - как сокровищница! В остальное время товар скучный. Соль, сахар, мука, селедка, гвозди, керосин... Еще привозят конфеты в бумажках и без бумажек. Можно попасть к хлебному завозу. Хлеб привозят еще теплый. Хорошо тогда отломить у буханки верхнюю корку, густо посыпать солью и тут же умять.

   Чаще всего к завозу посылают Евгения Александровича. Продавщица сама лезет к нему в нагрудной карман, достает деньги, при всех показывает и громко считает, сдачу кладет обратно, заворачивая мелочь в бумажку и просит кого-нибудь застегнуть карман. У тети Зины деньги к рукам не липнут - она честная. Поменяла того продавца, у которого обнаружилась недостача.

   Считает она всегда вслух и громко, одновременно стучит костяшками. На всякий случай считает два раза, краснеет, когда ошибается, и снова пересчитывает.

   Событий не много. Бабе Насте зять привез на лето двух своих белоногих девчонок - городские, с красивыми бантами и сандалями. Через неделю банты не одеваются, сандали больше не красивые, а ноги расчесаны в кровь от укусов и крапивы.

   Санька спит в тех же трусах, которых бегает весь день. Вечером в них купаться, значит, спать мокрым. Санькины трусы лежат на кладках - сразу понятно, что купается голый. Эти повадились в то же время приходить на кладки - будто специально караулят. Саньке сразу к кладкам, локти на них положит, так можно беседовать сколько угодно - вечерняя вода теплая, его не видно, кладки загораживают, и вода не слишком прозрачная - уже цветет. Но, если что, можно и забузить. А девчонок кусают комары, рано или поздно, крикнут спать или ужинать.

   Кладки длинные, уходят за трасту, а за трастой ни их, ни Саньки не видно.

   - Достань кувшинку! Лилию!

   Санька их хитрости наперечет знает. Какие могут быть лилии, если вечер! Они уже час или два назад позакрывались.

   - Достань! Мы в воду опустим. Только, чтобы внутри розовая была!

   Это понятно, что невызревшая нужна, Саньке самому такие больше нравятся, они и пахнут по другому.

   - И длинная! Мы бусы будем делать!

   Длинная - это, значит, подныривать, шуровать ногами со всех сил, легонько перебирая в руках длиннющий зеленый стебель до самого дна, до лежащего в илу корня - там рвать. Санька под водой может сидеть дольше всех - многие его дыхалке удивляется.

   Когда подныриваешь, хочешь не хочешь, а голой попой светишься. Санька знает - все так ныряют, это же не с лодки, камьи или кладок, а с воды, тут по-другому не получится. Знает, что именно этого от него и ждут, но тут Саньке плевать. Задом от них не отличается, а передом... передом он пока еще не интересовался, других забот полно.

   - Мы с тобой хотим то же, чем взрослые занимаются. То Самое!

   А вторая сказала некрасивое слово, но понятное. Вернее, непонятное, если разобраться.

   - Сейчас?

   - Сейчас!

   - Тогда идите! - говорит Санька делово - новая игра намечается, правил которой он не знает, но признаваться не хочет.

   - Куда?

   - А хоть бы на крольчатник...

   В крольчатнике, на самом его верху под крышей, полумрак. Санька хоть и не знает, как это делается, но вид держит уверенный - тут позволить девчонкам командовать нельзя.

   Одна начинает бояться.

   - Я не буду!

   - Тогда не смотри!

   Зажимает глаза ладонями.

   Санька спускает трусы. Та, которая "слово" говорила, свои роняет до самых ступней. Жадно разглядывают... Ничего особенного, Санька чуточку разочарован, только чувствует в себе какие-то изменения, его личный стручок вытянулся, напрягся и стал некрасивым, кривым. Никогда таким не видел.

   - Теперь я тоже буду, - говорит вторая.

   - Я вам буду!

   Это Михаил Афанасьевич.

   Мимо не прошмыгнуть. С силой, которой от него никак ожидать нельзя, он перехватывает Саньку, просовывает его наполовину сквозь ступеньки приставленной к сеннику лестницы - дальше стена, снизу клетка - попробуй смойся! - и, спустив трусы, порет ремнем. Саньке никуда не деться, но он не орет - не хватало, чтобы другие узнали. Это первый раз, когда ему достается так лихо. Другие не-в-счёт. Следующие две недели Санька купается только в трусах. Еще он волком поглядывает на девчонок, а те делают вид, что ничего не произошло.

   Михаил Афанасьевич же опять болен, лежит и харкает кровью, что-то внутри открылось.

   - Утку стрелять надо только в голову - понимай так, что это не голова вовсе - фашист в каске!

   - А нос? - спрашивает Санька.

   - Что нос?

   - Мне так думать утиный нос мешает.

   - Да... незадача, - чешет затылок своей культей Евгений Александрович.

   - А можно я буду думать, что это самоходка быстрая, с пушкой такой?

   - Какая самоходка? - не понимает Евгений Александрович.

   Санька недавно был с классом в городе, где показывали документальный фильм про "Огненную дугу" - знаменитое танковое сражение.

   - Можно я буду думать, что утки вовсе нет, а ее голова - это танк такой очень быстрый?

   - Можно! - серьезно говорит Евгений Александрович. - Только, если танк, то его в борт надо или сзади, понял?

   - Понял!

   - Владимир Петрович, будьте добры, перерисуйте мальцу фрица на утиный танк!

   Теперь нет фрицевского циклопа с дыркой, а есть утка... то есть - самоходная установка, и целить ее лучше даже не в смотрило боковое, а под башню - чтобы переклинило или в боезапас попало и враз снесло! Остальное с Санькиного "противотанкового ружья" (как он теперь мелкашку называет) не взять - может запросто отрикошетить, поскольку броня.