Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поклонившись регенту, Лагардер раздвинул в стороны окружавших его гвардейцев и сказал:
— Расступитесь, господа, я хочу воспользоваться своим правом.
Но Гонзаго опередил его и уже куда-то исчез.
— Расступитесь, господа, — повторил Филипп Орлеанский. — А вы, сударь, завтра в этот же час предстанете перед судом, и, клянусь господом, справедливость восторжествует.
Приспешники Гонзаго потянулись к двери: их роль здесь была окончена. Регент задумался и, подперев подбородок ладонью, проговорил:
— Очень странное дело, господа.
— Но каков наглец! — пробормотал начальник полиции Машо.
— Или паладин былых времен, — подумал вслух регент. — Завтра увидим.
Безоружный Лагардер спустился в одиночестве по широкой лестнице флигеля на первый этаж. В передней он увидел Пероля, Таранна, Монтобера, Жиронна и прочих приспешников Гонзаго, которые при его появлении прервали разговор на полуслове. Вход в коридор, ведший к Лебреану, сторожили трое гайдуков. Посередине передней стоял Гонзаго с обнаженной шпагой в руке. Двери в сад были отворены. Вся обстановка явственно попахивала западней. Но Лагардер не обратил на это внимания. Его отвага порою оборачивалась плохой стороной: он считал себя неуязвимым. Анри направился прямо к Гонзаго, но тот обнаженной шпагой преградил ему путь.
— Не нужно так спешить, господин де Лагардер, — проговорил он. — Нам нужно поговорить. Все выходы заперты, нас никто не услышит, кроме этих преданных друзей, моих вторых «я». Так что, черт возьми, мы можем побеседовать откровенно.
Он едко и злобно расхохотался. Лагардер остановился и скрестил руки на груди.
— Регент выпустил вас, а вот я не выпушу. Я, как и регент, был другом де Невера и тоже имею право мстить за его гибель. Не называйте меня бесчестным, это напрасный труд: мы оба знаем, что проигрывающий всегда невоздержан на язык. Господин де Лагардер, хотите, я скажу вам одну вещь, которая облегчит вашу совесть? Вы считаете, что непростительно солгали, когда заявили, что Авроры у вас нет…
Лицо Анри исказилось.
— Так вот, — продолжал Гонзаго, испытывая жестокое наслаждение от своего триумфа, — оказывается, вы допустили лишь небольшую неточность — так, пустячок. Если бы добавили слово «больше», если сказали бы: «Авроры больше у меня нет»…
— Если б тебе можно было верить… — сжав кулаки, заговорил Лагардер. — Но я знаю тебя, ты лжешь!
— Если бы вы сказали именно так, — спокойно продолжал Гонзаго, — это было бы чистой правдой.
Лагардер весь напрягся, словно намереваясь броситься на врага, но Гонзаго приставил кончик шпаги ему между глаз и тихо сказал:
— Эй, вы там! Внимание! — Затем все так же насмешливо продолжал: — Ей-богу, вы выиграли неплохую партию. Аврора уже у нас…
— Аврора! — сдавленным голосом вскричал Лагардер.
— И Аврора, и кое-какие документы.
При этих словах Лагардер вздрогнул и кинулся на Гонзаго; тот рухнул навзничь. Одним прыжком Анри перескочил через него и скрылся в саду. Гонзаго с улыбкой встал на ноги.
— Все выходы перекрыты? — осведомился он у стоявшего на пороге Пероля.
— Все.
— А сколько там людей?
— Пятеро, — к чему-то прислушиваясь, отвечал Пероль.
— Ладно, этого достаточно, ведь шпаги у него нет.
Они вышли наружу, чтобы лучше слышать. Приспешники Гонзаго, бледные, с каплями пота на лице, стоя в передней, тоже навострили уши. Длинный же путь проделали они со вчерашнего дня! До сих пор их руки были выпачканы лишь золотом, теперь же Гонзаго хотел приучить их к запаху крови. Все они уже покатились по этой скользкой дорожке. Внизу, у крыльца, Гонзаго и Пероль остановились.
— Что-то их долго не слышно, — пробормотал Гонзаго.
— Это только так кажется, — ответил Пероль. — Они там, за вигвамом.
В саду было темно, словно в печной трубе. Было слышно лишь, как ветер полощет брезент палаток.
— Где вы схватили девушку? — спросил Гонзаго, желая отвлечься за разговором.
— На Певческой улице, у дверей ее дома.
— Ее защищали?
— Два каких-то разбойника, которые тут же пустились наутек, когда мы сказали им, что Лагардер убит на месте.
— Вы их лица не видели?
— Нет, они до конца так и не сняли маски.
— А где были бумаги?
Ответить Пероль не успел: за вигвамом, в той стороне, где находился домик мэтра Лебреана, послышался крик мучительной боли. Волосы на голове у Гонзаго встали дыбом.
— Кажется, это один из наших, — дрожа пролепетал Пероль.
— Нет, — ответил принц, — я знаю, чей это голос.
В тот же миг на поляне Дианы появилось пять темных силуэтов.
— Кто у них старший? — спросил Гонзаго.
— Жандри, — ответил фактотум.
Жандри был рослый молодец, капрал гвардейцев.
— Все кончено, — доложил он. — Нужны носилки и два человека, его следует оттуда убрать.
Эти слова были услышаны в передней. Мужеством наши игроки в ландскнехт, эти ничтожные повесы, отнюдь не отличались. Ориоль на удивление громко стучал зубами.
— Ориоль! Монтобер! — позвал Гонзаго.
Оба тут же подошли.
— Понесете носилки, — распорядился Гонзаго. А поскольку храбрецы заколебались, он добавил: — Мы пошли на убийство, поскольку оно выгодно всем.
Нужно было спешить, пока регент никого не увидел. Правда, он обычно пользовался главными дверьми, расположенными по другую сторону коридора и выходившими на Фонтанный двор, но кому-нибудь из завсегдатаев дворца могло прийти в голову отправиться в сторону Двора улыбок.
Ориоль, сердце которого едва билось, и возмущенный Монтобер взяли носилки. Жандри повел их вглубь сада.
— Тьфу, пропасть! — воскликнул капрал, когда они зашли за вигвам. — Ведь негодяй был мертв, это точно!
Ориоль и Монтобер готовы были каждую секунду пуститься наутек: Монтобер, жеманник, способный на всякие мелкие гадости, даже подумать не мог о преступлении, а Ориоль, кроткая заячья душонка и пай-мальчик, приходил в ужас от вида крови. И тем не менее они оба были здесь, а остальные их поджидали — Таранн, Альбре, Шуази, Жиронн. Гонзаго хотел таким образом обеспечить себе их молчание. Они были всецело в его власти и существовали только благодаря ему. Отступиться в эту минуту означало все потерять и, кроме того, возбудить гнев человека, который не останавливается ни перед чем.
Если бы с самого начала кто-нибудь сказал им, что они дойдут до такого, никто из них не ступил бы на эту дорожку. Но теперь первый шаг был сделан, второй тоже. В те времена не один буржуа, не один дворянин на собственном примере доказали, насколько легко перейти от безнравственности к преступлению. Но теперь идти на попятный было уже поздно — банальная и страшная отговорка. Гонзаго заявил им:
