Я стану твоим врагом - Ольга Погожева

…Берегись женщины, мой король!

Нестор вздрогнул. Предсказание безумной галагатской пророчицы, о котором он забыл в тот же день, вдруг всплыло в памяти так явно, так ясно, что он почти услышал голос ведьмы — здесь, посреди чёрного в ночи озера…

…Она падёт от твоей руки…

— Да где же ты, дура…

Нестор вцепился обеими руками в борт лодки, чувствуя, как его прошибает холодный пот. Да что за проклятье! Он не хотел её смерти!..

— Слишком глубоко! — вынырнув, прокричал, задыхаясь, один из воинов.

— Ничего не видно! — тотчас показался из воды второй.

— Продолжайте поиски, — коротко велел командующий, и оба тут же ушли под воду.

…Когда оба в пятый раз показались над водой, и в пятый раз нырнули в поисках утопленницы, Ликонт медленно сел, левой рукой растирая виски. Он уже понял, что его рыцари не найдут Нивелийскую леди. Её найдут уже местные жители, когда спустя несколько дней её выбросит к берегу. Вопросы, если и возникнут, останутся неотвеченными. Свидетелей нет, ответов тоже. Предположения, конечно, появятся. Вот только кто посмеет обвинить членов императорской семьи…

Нестор шумно выдохнул, прикрывая глаза. Ему приходилось видеть смерть, но он ненавидел убивать женщин. Наказание, которое он готовил для Нивелийской леди, было, несомненно, жутким и жестоким, но это был необходимый урок, который он хотел ей преподать. Но Августа не захотела платить по счетам — и сама вышла из игры.

Оставалось только надеяться, что Марион не догадается о произошедшем раньше, чем он сам не будет готов ей рассказать.

Она приоткрыла секретную дверь пошире, прислушиваясь к разговору. Император Таир заканчивал встречу со своими советниками, отдавая последние приказы. Массивные двери его кабинета хлопнули, выпуская собрание, и она услышала знакомый вздох: молодой император остался наконец один.

— Бремя власти, — мягко проговорила Наала, выходя из-за портьеры, — утомляет похуже затянувшейся войны, не так ли?

Таир обернулся, и хмурое, уставшее лицо осветила солнечная улыбка.

— Моя дорогая супруга, — проговорил император, проходя навстречу жене, — как долго ты здесь была? Что ты слышала?

— Достаточно, чтобы остаться недовольной поведением сэра Андриана, — Наала улыбнулась, позволяя супругу поцеловать себя в щеку. — Кем он себя возомнил? Да, его послужной список впечатляет, и он верно прослужил твоей матери много лет, но, в конце концов, император здесь — ты, и если ты принял подобное решение, вправе ли он осуждать его? Ты очень добр, мой дорогой супруг, проявляя подобную снисходительность к его старческой немощи. Ты — благородный рыцарь, а вовсе не злой император…

— Не все императоры коварны, — не удержался от улыбки Таир, обнимая супругу, — а зло — понятие и вовсе относительное… что?

— Забыла сказать, — мягко улыбнулась Наала, проводя ладонью по белоснежным, тщательно уложенным волосам мужа, — для императора ты ещё и чересчур умён… обычно за императора думают его советники… Я уже говорила тебе, мой император — ты слишком хорош для своего окружения.

Таир не сдержался, прижал к себе молодую супругу, улыбаясь ей в плечо. Они замерли на несколько минут, наслаждаясь теплом друг друга. Скоро его вновь потревожат, и этот краткий момент их близости закончится…

…Когда мать объявила ему о своём решении, он не протестовал. Он уже два года самостоятельно правил Авероном, спрашивая у Северины совета лишь в исключительных случаях. Замужество Таиры дало ему надежду на то, что уж он-то теперь сможет выбрать себе жену по любви — из высшего сословия, разумеется. Но смерть Таиры принесла, помимо горя, множество изменений, и одно из этих изменений он сжимал сейчас в своих объятиях.

Брак с герцогиней Наалой, предположительно, должен был стать фиктивным, и после церемонии молодая супруга собиралась обратно в Валлию, под предлогом обряда очищения в удалённом от общества монастыре Единого. Таир не ожидал от будущей валлийской супруги, сестры всесильного и такого опасного Ликонта, ничего хорошего, но был прекрасно воспитан, и именно это воспитание не позволило ему игнорировать её общество. Он заговорил с ней, и его тотчас покорило то сдержанное достоинство, та лёгкость общения и та проницательность, выдававшая врождённую мудрость, с которыми она ему отвечала.

После первой встречи мать пыталась как-то смягчить впечатление от неказистой внешности его будущей супруги, что-то втолковывала о добродетели и скромности — но Таир не заметил в герцогине Наале каких-либо изъянов. Более того, она показалась ему необыкновенной, выделявшейся из всей его привычной свиты, и лицо её, пусть невыразительное, но свежее и открытое, освещалось умными, наблюдательными синими глазами, бездонными, как море, и глубокими, как северные снега.

С того дня Таир окончательно вышел из-под контроля Северины. Теперь его интересовало лишь общество молодой супруги. Император и сам не смог бы вспомнить, когда он начал ей доверять — бесконечно и безоговорочно. Наала оказалась мудрой советчицей, проницательной наблюдательницей, верной помощницей, и самым интересным собеседником за всю его жизнь. Они общались в основном по вечерам, когда Таир запирал все дела империи в сейфе своего кабинета, и мог хотя бы на несколько часов считать себя свободным. И Наала дарила ему такую свободу — самую восхитительную иллюзию, которую он только мог пожелать.

Вначале он просто отдыхал, сидя рядом с фиктивной супругой на открытой веранде под тёплым аверонским небом, и слушал её рассказы о Валлии, о её северных сияниях и далёких пределах, о бесконечном океане далеко на севере, который был покрыт льдом у берегов большую часть года. Он слушал валлийские легенды про отважных рыцарей и одиноких героев, про жутких чудищ северных пределов, волшебные озёра с целебной водой и бессметные богатства в глубинах горных шахт…

Наала, сама того не зная, исполняла его самую заветную мальчишескую мечту. Таир всегда был идеалистом, романтиком, чьим мечтам не суждено было сбыться, и тщательно скрывал это от глаз и ушей своего окружения — в том числе и от материнских. Узнай Северина, что её сдержанный, воспитанный, умный сын, решительный и жёсткий правитель, надежда империи, мечтает о путешествиях, рыцарстве, безумствах храбрых и волшебных мирах, вряд ли осталась бы довольна. В лучшем случае Таира ожидало осмеяние собственных фантазий, и уж этого гордый, неуверенный в своём праве на подобные глупости император бы не пережил. Наала не только не высмеивала — она сама жила в этих прекрасных мирах, где каждый мог стать тем, кем хочет. Она стала его единомышленницей, сумела за короткий срок понять его так, как родная мать не поняла бы за всю жизнь. И называя его благородным рыцарем, она, сама того не зная, дарила ему волшебные минуты счастья и уверенности в себе.