Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Вадим Васильевич Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это у вас, товарищ сержант?
– Да так, ничего.
Я с трудом затолкал банку в карман шинели.
– Ну что замер, Ерофеев? – накинулся я на не в меру любопытного подчиненного. – Греби больше, кидай дальше. До обеда все должно быть расчищено.
И сам взялся за лопату, но снег уже кидал чисто механически, раздумывая над тем, что предпринять. Или ничего не предпринимать? Первый порыв – рвануть на полусогнутых в известный кабинет за справедливостью – уже прошел. А что? Выкинуть эту проклятую банку и забыть. И спокойно жить дальше. Нет, не выход, долго сосуществовать с этой сволочью на территории, ограниченной казармой, я не смогу, рано или поздно все равно схлестнемся. Пустая банка давила на бедро при каждом движении, постоянно напоминая о своем существовании и подгоняя в принятии решения.
– Валиев, куда ты кучу навалил? Военный сугроб должен ровненьким быть, как по линеечке. Подравнять немедленно!
Или все же к особисту? Но все мое естество восстало против такого решения. Стукачом я никогда не был и не буду. Да и не видел я ничего хорошего от этих товарищей в форме политсостава, одни гадости. И тут же завелась мыслишка: может, это другая банка? Ну да, ее Ивченко на трудовые доходы купил! Смешно. Нет, ситуация ясная. У «завмага» есть связь с местным криминалитетом. Скорее всего, ворованное через них толкает. А Ивченко выполняет функцию связного между старшиной и уголовниками, поэтому каждую неделю и ходит в город. Но много в родной части не наворуешь, вот они и придумали новый бизнес с потрошением вагонов на станции. Сдали схему постов, время смены часовых и стали ждать прибыли. Но в первый раз им обгадил малину один помначкар, не вовремя попершийся с проверкой постов, и тогда они поставили в караул своего человека, надеясь, что воровство обнаружится не сразу. Но тут вмешался случай в лице бдительного железнодорожника, заметившего нарушенную пломбу.
Однако куш они взяли неплохой – по ценам местного рынка два десятка ящиков «второго фронта» – это ого-го. За добычу им пришлось расплачиваться потрепанными нервами, особенно сержанту Ивченко, он был под серьезным подозрением, но доказать ничего не смогли. Вот он вчера нервы и лечил, а закусывали добытым. Во наворотил! Но вроде логично. Хотя чего-то в этой схеме не хватает.
Короче, если я сейчас подниму шум, то могу оказаться крайним. Если старшина и Ивченко не полные идиоты, то хранить ворованное в каптерке они не будут. Принесли вчера одну банку и тут же ее слопали. А кроме меня, никто больше в руках сержанта ее не видел. Отпечатки пальцев? А он скажет, что это я его угостил. Никто, конечно, не поверит, но если другие банки не найдутся, то я могу стать крайним. А в том, что они найдутся, я сильно сомневался. И тут мне в голову пришла мысль.
– Валиев!
– Я!
– Остаешься старшим. Я скоро вернусь.
Идя напрямую к Гаврилову, я, конечно, нарушал субординацию – к комбату мы должны были обращаться только через взводных, и за этим следили строго. Но случай был экстренный, а комбат, в принципе, мог разобраться с этими гадами своей властью – просто отправить с очередной командой на фронт, а там, глядишь, немецкая пуля и свершит правосудие. Кстати, очередная команда отправлялась из полка буквально завтра днем. С этими мыслями я возник на пороге комбатовской каморки.
– Разрешите войти, товарищ капитан!
Гаврилов поднял на меня удивленный взгляд.
– Входите. Что у вас?
Я плотно прикрыл дверь и с трудом извлек банку на свет.
– Что это?
– Сержант Ивченко вчера в окно выбросил, а я сегодня нашел.
Капитану хватило буквально секунды, чтобы оценить ситуацию.
– Кто-нибудь еще видел, как вы ее нашли?
Я его понимаю, всплывет история – капитану тоже мало не покажется, точно из запасного полка на фронт попрут.
– Не знаю. Может, кто и видел.
Гаврилов пару раз пересек свою каморку, хотя что там пересекать – два шага туда и два обратно. Остановился передо мной, постоял, размышляя, наконец, вскинул голову – ростом он существенно ниже меня – и произнес.
– Спасибо вам. С этой сволочью я разберусь. Обязательно разберусь, но мне надо подумать. А сейчас идите.
– Есть!
Гаврилов мужик правильный и командир настоящий, недолго этим гадам осталось в тылу сидеть. Полный радужных надежд, я выкатился в помещение казармы и поспешил к своим архаровцам – их только оставь без присмотра, сразу сугроб вдоль дорожки кривой выйдет.
До конца дня ничего не случилось. И следующее утро прошло как обычно: подъем, зарядка, приборка, построение, завтрак, развод. Около десяти, во время занятий в парке, за мной пришли старшина и Ивченко. По их рожам я сразу понял, чего не хватало в моей схеме – крыши. А крышевал всю эту компанию наш бравый капитан, образцовый командир и душевный человек. До последнего момента не думал про него плохо, а купил-то он меня всего лишь за лишний черпак супа и ложку каши. Козел! Урод морально-нравственный!
– Пошли с нами, – приказал Остапчук.
– Куда?
От неожиданности я решил, что меня просто грохнут, и начал лихорадочно перебирать варианты использования подручных предметов в качестве оружия, в карманах у меня не было даже перочинного ножа. Увы, но ничего подходящего поблизости не было. Однако Ивченко, более молодой и менее выдержанный, рассеял мои страхи.
– На фронт поедешь, – хохотнул он, – с сегодняшней партией.
До меня, наконец, дошло, что на глазах у многочисленных свидетелей убивать меня никто не будет. Да и зачем им лишнее дело на себя вешать? Достаточно просто сплавить меня из полка подальше, что и сделал комбат, включив меня в команду, отправляемую в боевую часть.
– А пока имущество сдай, – добавил старшина, – да быстрее, давай шевелись. Или от страха в штаны наделал?
– Свои проверь, – огрызнулся я. – Пошли, получишь свое барахло обратно.
Я решительно двинулся прямо на них. Не успевший убраться с дороги Ивченко отлетел в сторону, задетый моим плечом, и едва удержался на ногах.
– Чего хлебальники раззявили, – обрушился он на невольных свидетелей произошедшего, – а ну за работу! Матчасть учите!
Я быстрым шагом направлялся к казарме, оба обормота сопели за моей спиной. Страха не было, была обида и злость. Надо же было так ошибиться в человеке!
Процедура сдачи вещевого имущества заняла минут двадцать, еще полчаса оформляли документы. К одиннадцати я стоял
