Сексус - Генри Миллер

Он встал, пожал мне руку и выдал самую обворожительную из своих улыбок. Глаза у него потеплели и стали влажными, веки были словно осколки блюдца. Он создал иллюзию полного понимания. Нет, наверное, я недооценивал его. Если человек создает хотя бы иллюзию чувства, нельзя пренебрежительно отмахиваться от него. Откуда мне знать, сколько сил он потратил и тратит сейчас, чтобы выбраться на поверхность? Какое у меня право судить его – да вообще кого бы то ни было? Если человек улыбается, протягивает вам руку, сияет вам навстречу, значит, что-то в нем откликается на вас. Безнадежных мертвяков нет.

– Да не беспокойся ты о том, что я могу подумать, – говорил Нед тем самым роскошным мягким баритоном. – Мне только жаль, что нет сейчас Ульрика. Вот он бы тебя оценил по достоинству.

– Ой, ради Бога, не надо. Кому нужна оценка? Нужно ответное движение, отклик. По правде говоря, я сам толком не знаю, что мне нужно в этом смысле от тебя или от кого-нибудь другого. Знаю только, что жду чего-то большего, чем получал до сих пор. Я хочу, чтобы ты вылез из своей оболочки. Не только ты – пусть каждый разденется, только не тело обнажит, а душу свою. Я так хочу проникнуть в человеческую суть, так изголодался, что иногда готов наброситься на людей, как людоед. Чего там ждать, когда они начнут рассказывать, кто они такие, что чувствуют, о чем мечтают, – сожрать их живьем и самому до всего докопаться, сразу же, одним махом. Вот…

Я схватил со стола какой-то из рисунков Ульрика.

– Видишь это? Представь, что я сожру его сейчас. – И я поднес бумагу ко рту.

– Бога ради, Генри, что ты делаешь! Он же над ним трое суток работал. Это же настоящее произведение! – И Нед вырвал рисунок из моих рук.

– Ладно, – сказал я. – Давай тогда что-нибудь еще. Пальто хотя бы! Все равно что… О, дай-ка руку! – И я схватил его за правую руку и потянул ее к своему рту.

Он резко отдернул ее.

– Совсем спятил, – сказал он. – Уймись. Сейчас вернутся девочки и дадут тебе настоящую еду.

– Я бы все съел, – сказал я. – Но это не голод, Нед, это – восторг. Я просто хочу показать тебе, до чего может дойти восторженный человек. Ты никогда такого не испытывал?

– Вроде бы нет. – Он криво ухмыльнулся, обнажив верхние клыки. – Черт побери, да случись со мной такое, я бы тут же побежал к врачу. Решил бы, что допился до чертиков или еще что-нибудь… А ты лучше поставь стаканчик на место… джин тебе ни к чему.

– Ах, ты думаешь, дело в джине? Хорошо, отставим стаканчик. – Я подошел к раскрытому окну и махнул стакан прямо на асфальт двора. – Вот так. А теперь попробуем простую воду. Поднеси-ка мне кувшин с водой. Ты увидишь… ты никогда не видел, как можно напиться простой водой допьяна? Сейчас я тебе покажу… Пока я еще не напился, – продолжал я, провожая его в ванную комнату, – я постараюсь, чтобы ты понял разницу между экзальтацией и опьянением. Девочки вернутся скоро, я к тому времени уже буду пьян. Смотри! Смотри, как это делается.

– Да уж, – сказал Нед, – научился бы я напиваться водой, горя бы не знал, голова бы по утрам не трещала. Ладно, бери стакан, а я пошел за кувшином.

Я осушил стакан залпом. Когда Нед вернулся, той же дорогой отправился второй. Для Неда это было как цирковой номер.

– Ты заметишь, как начнет действовать, только после пятого или шестого стакана.

– А может, туда чуть-чуть джину плеснуть? Я это за жульничество не посчитаю. Уж больно вода безвкусная штука.

– Вода, дорогой мой, – это эликсир жизни. Будь моя воля, я бы всех творческих людей посадил на хлеб и на воду, вот такую бы диету для них устроил. А бездари пусть лопают и пьют, что их душа пожелает. Вот так бы я и травил их всех понемногу, удовлетворяя их аппетит. Жратва – яд для духа. Ведь пища не утоляет голода, и питье не утоляет жажды. Всякая пища, и сексуальная в том числе, не имеет отношения к голоду, она для удовлетворения аппетита. Голод – совсем другое дело. Голод неутолим. Он – барометр духа. Нормальное состояние – исступление, восторг. А в состоянии безмятежности ты не зависишь от погодных условий, там климат постоянен, как в стратосфере. Вот туда мы все и движемся – к стратосфере… Ну, я уже пьяненький, ты видишь?..

Да, так вот: когда ты начинаешь думать о покое, это означает, что ты свой пик прошел, зенит исступления позади. Как говорят китайцы: вечер наступает через минуту после полудня. Но в обеих точках, и в зените, и в надире, на какие-то одно-два мгновения ты застываешь в неподвижности. Так же как на обоих полюсах Господь дал нам шанс не зависеть от часовой стрелки. В надире, а надир – это опьянение физическое – у тебя привилегия или спятить, или покончить с собой. А зенит, то есть состояние восторга, дает тебе возможность достичь покоя и блаженства. Десять минут пополудни показывают сейчас часы духа. У меня уже нет чувства голода. Только безумная жажда быть счастливым. Это означает, что я хочу поделиться своим опьянением с тобой и с каждым. Сантименты, конечно. Вот когда я допью этот кувшин, то поверю, что каждый так же хорош, как и все остальные, – и потеряю меру вещей, возможность оценки. Чтобы стать счастливым, нужно всего лишь поверить, что мы все одинаковы. Пустая мечта нищих духом. Этакое чистилище с электрической вентиляцией, обставленное в стиле модерн. Карикатура ликования. Ликование предполагает единство стада, а счастливыми бывают все поодиночке. Зато все.

– Не возражаешь, если я схожу отлить? – спросил Нед. – Сдается мне, что ты в чем-то прав. Мне вот уже сейчас становится легко и приятно.

– Это счастье отраженное. Ты как луна. Вот скоро я перестану светить, и ты тут же погаснешь.

– Ты в самую точку попал, Генри. Черт возьми, рядом с тобой в самом деле заводишься.

А в кувшине между тем уже почти ничего не осталось.

– Наполни его, – сказал я Неду. – В голове уже все ясно, но до нужного градуса я еще не дошел. Поскорей бы девочки вернулись. Мне стимул нужен. Надеюсь, их не задавило машиной.

– А ты, когда напиваешься, любишь петь? – спросил Нед.

– Петь? Ты что, хочешь меня послушать? – И я затянул пролог из «Паяцев».

Только я распелся как следует, появились наши дамы, груженные пакетами со снедью. Я продолжал петь.

– Да, видно, крепко набрались, – сказала Марсела, проведя быстрый осмотр места действия.

– Это он напился, – сказал Нед, – опьянел от воды.

– От воды? – эхом повторили обе.

– Ну да, он говорит, что это подобие экстаза.

– Что-то я ничего не понимаю, – сказала Марсела. – Ну-ка дыхни.

– Да ты не меня, ты его понюхай. Я-то что: мне хватает и обычного керосина. Две минуты пополудни – уже вечер, говорит Генри. Счастье – всего лишь чистилище с кондиционерами… Так, что ли, Генри?

– Слушай, – сказала Марсела, – вот кто упился: ты, а не Генри.

– Радость – это единство; счастье всегда с большинством или что-то в этом роде… Пришли бы вы минут на двадцать раньше. Он захотел съесть мою руку. А я не захотел, так он пальто потребовал… Подойди-ка сюда… Видишь, что он сделал с рисунком Ульрика.

Они обе взглянули на рисунок: угол листа был весь изжеван.

– Это он по вас изголодался, – продолжал объяснять Нед. – Но у него не обычный голод, у него голод духовный. Цель – стратосфера, там всегда одинаковый климат. Так, что ли, Генри?

– Так, все так, – сказал я со зловещей улыбкой. – А теперь, Нед, расскажи Моне то, что ты говорил мне совсем недавно. – Я бросил на него гипнотизирующий взгляд и поднес к губам еще один стакан.

– По-моему, воды ему достаточно, – воззвал Нед к Моне, – боюсь, у него или водянка будет, или разжижение мозгов.

Мона испытующе смотрела на меня. Что означает этот спектакль, вопрошал ее взгляд.

Я легко, словно волшебной палочкой тронул, прикоснулся к ее руке.

– Нед хочет тебе что-то сказать. Выслушай его, тебе станет легче. Все уставились на Неда. Он покраснел, попытался что-то произнести, но запнулся.

– В чем дело? – спросила Марсела. – Чем он нас удивить собирается?

– Придется, видно, мне за него говорить, – сказал я. Я взял Мону за обе руки и заглянул ей в глаза.

– Вот что он мне говорил: «Никак не мог представить, что один человек так изменит другого человека, как Мона изменила тебя. Некоторым людям дана вера. Тебе дана любовь. Ты самый счастливый человек на свете».

Мона:

– Ты в самом деле так говорил, Нед? Марсела:

– А чего ж я тебя изменить не могу?

Нед сделал еще одну попытку произнести что-нибудь вразумительное – и опять неудача.

– Похоже, ему надо добавить, – сказала Марсела.

– Не надо! – выпалил Нед. – Выпивкой довольствуются люди с низменными запросами. Мне нужен эликсир жизни, а это – вода. Так говорит Генри.

– Ладно, дам тебе эликсир, – отозвалась Марсела. – А как насчет холодного цыпленка?

– А какие-нибудь кости найдутся? – спросил я. Такого вопроса Марсела явно не ждала.

– Мне надо погрызть кости, – объяснил я. – Кости несут в себе фосфор и йод. Мона всегда бросает мне кость, если я чересчур завожусь. Понимаешь, когда возбуждаюсь, я начинаю весь кипеть и моя витальная энергия испаряется. А тебе не кости нужны – космические соки. Твоя божественная оболочка поистрепалась, и в сексуальную сферу проникла радиация.