Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1) - Октавиан Стампас

- Ну вот, сударь, кажется, я окочурюсь прежде вашего, хотя и был всегда осторожнее и не так опрометчив, как вы.

- Что ты говоришь, Аттила! Глупости какие! Рана-то пустяковая. Не стыдно ли тебе раньше времени хоронить себя?

- Стыдно, сударь, но ничего не поделаешь. Иные рыцари гибнут почем зря, и оруженосцам приходится по десять раз менять своих хозяев. У нас все получилось наоборот. Вы, умница, ни разу не погибли, а я, свинья этакая, покидаю вас.

- Перестань, прошу тебя, говорю же тебе - рана ничтожная.

Он вновь сплюнул целую пригоршню густой черной крови, и тут мне стало страшно - уж очень кровь была густая и черная, а все лицо Аттилы вдруг пошло пятнами. Это означало, что стрела была отравлена.

- Что-то я и впрямь окочуриваюсь, сударь вы мой,- виновато улыбаясь пробормотал Аттила.- Цепенею как-то. Помнится, в Вадьоношха... ха... а...

Тут глаза его закатились, почерневший язык вывалился изо рта, густая, черная масса потекла по подбородку. Грузное тело Аттилы как-то очень легко вытянулось в струнку, дернулось и затихло. Мой верный Аттила покинул меня и этот мир Божий в торжественный миг победы.

- Не уходи! Аттила! Не уходи, прошу тебя! - стал я трясти его бездыханное тело. Но нет, мой милый Аттила не желал рассказать мне очередную свою глупую историю про Вадьоношхаз. И тут затмение нашло на меня. Я закричал так, как не кричат ни люди, ни звери, ни ветры, ни громы. Я схватил свой меч, вскочил в седло и ринулся туда, где шло последнее сражение с сарацинами. Врага уже добивали. Я, хотя я очень сомневаюсь, что это был я, страшным ударом рассек туловище одного из сарацин от шеи до желудка, вырвал меч из распадающегося надвое тела и следующим ударом отсек голову другому сарацину, у которого уже выбили меч, а следовательно, я убил безоружного. Но нечто страшное, поднявшееся из глубин моего отчаяния и скорби, не остановило меня. Рыцари уже спрыгивали с лошадей и бежали внутрь огромной мечети. И я тоже спрыгнул с Шарканя и устремился вместе с ними. Там уже была резня. Разъяренные крестоносцы рубили безоружных мусульман, собравшихся в мечети, не щадя ни стариков, ни даже женщин и детей. Необъяснимая жажда истребления охватила всех, и я тоже стал рубить, оскверняя свой Мелодос убийством. Я изрубил в клочья трех мусульман, один из которых был уже в преклонных летах, и тут только словно чья-то светлая длань ударила меня по лбу - я замер в осознании чудовищности происходящего и закричал:

- Что мы делаем! Остановитесь, воины Христовы, иначе Христос отвернется от нас!

Призыв мой возымел действие лишь на некоторых. Человек десять перестали размахивать мечами и, видимо, почувствовали то же, что и я, мгновение назад.

- Именем Господа Иисуса Христа - опомнитесь! - возгласил Годфруа Буйонский.- Довольно! Жертва принесена! Приказываю всем прекратить убийство!

Призыв полководца дошел, наконец, до обезумевших крестоносцев, превратившихся в кровавых головорезов. Минуту или две самые обезумевшие еще продолжали резню, но вот и их обхватили те, кто услышал возгласы Годфруа, и заставили прекратить страшное действо. Невыносимые крики женщин и детей постепенно стали смолкать. Годфруа вышел на средину мечети, и все расступились пред ним. Жуткое зрелище открылось взору - весь пол мусульманского храма был устлан кровоточащими телами, отрубленными руками, ногами, головами, развороченные грудные клетки и животы являли на обозрение дымящиеся внутренности. Кровь залила пол мечети почти по щиколотку.

- Жертва принесена! - промолвил Годфруа. - Пусть это будет последнее убийство во Святом Граде. Стыдитесь, рыцари.

Все мрачно опустили головы, понимая, какой страшный грех лег только что на душу каждого из нас.

- Стыдитесь, рыцари креста! - еще громче воскликнул Годфруа.Стыдитесь, но и возвеселитесь! Возвеселитесь и возрадуйтесь! Ибо долгожданный день победы нашей настал! Град Господень и Гроб Господень освобождены от поругания. Конец походу крестовому!

КНИГА ТРЕТЬЯ

РЫЦАРИ ХРАМА

Tempus fugit, fugit ir

reparabile tempus.

Vergilius*

[А время летит, летит

безвозвратное время.

Вергилий]

Глава I

МИНОВАЛО ЕЩЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

В тот день, когда оставив лагерь под Триполи и окончательно разругавшись с королем Бодуэном, я отправился к пристани, стояло прекрасное летнее утро, такое же в точности светлое и погожее, как сегодня, и на душе у меня, Христофор, было покойно и радостно, оттого что я решил навсегда покинуть эти места, оставить воинское поприще и сделаться монахом Печерского монастыря в Киеве, чтобы быть рядом с моей Евпраксией. Все мои душевные и телесные раны затянулись, новый прилив сил и новое вдохновение испытывал я, раз и навсегда отрубив от себя прошлое, полное стольких ловушек и ошибок, заставлявшее меня множество раз ходить по краю пропасти. Сколько раз я был на грани смерти физической, но еще ужаснее - сколько раз подвергал себя риску погубить душу. Теперь же будущее вставало предо мной в радостном свете обновления; я созрел для пострига.

Мой оруженосец Ламбер Гоше, перешедший ко мне на службу после гибели Гуго Вермандуа, весело насвистывал, радуясь тому, что кончаются его мытарства. В отличие от моего дорогого покойного Аттилы, рыцарем ему никогда не суждено было стать. Парень был по природе трусоват, и хотя отслужил мне верой и правдой целых семь лет, в боях всегда старался держаться там, где меньше убивают. В Константинополе я намеревался отпустить его с Богом, пусть едет в свою Бургундию, пасет свиней и выращивает виноград. В своей деревне он сделается самым уважаемым человеком, женится, жена нарожает ему детишек, которым он станет потом рассказывать, как славно воевал, будучи оруженосцем великого Гуго Вермандуа, а затем - менее великого, но тоже прославленного Людвига фон Зегенгейма.

Третьим моим спутником был никто иной, как старый знакомец - жонглер Гийом, которого страсть к путешествиям вновь занесла в Палестину, а теперь он намеревался отправиться вместе со мной в Киев на той же самой галере, на которой он приплыл сюда из Венеции.

- Сама судьба посылает мне вас,- весело говорил он мне.- Если наша галера пойдет ко дну, то мы наверняка спасемся и вновь очутимся в Макариосойкосе у прекрасной Елены. Хотя теперь она, быть может, уже вышла замуж, обзавелась кучей детей и не будет так рада нам, как тогда. Если же нам не суждено снова потерпеть кораблекрушение, я, наконец, повидаю Русь, о которой много наслышан и прежде всего от вас.

Огромная венецианская галера стояла на пристани и, казалось, ждала нас, поскольку не прошло и часу, как мы ступили на ее борт, и она отчалила, стала набирать ход, держа путь к гавани Святого Симеона, что под Антиохией. Расположившись в одном из помещений на верхней палубе, мы слегка перекусили и принялись коротать наш путь за разговором. Весь первый день пути Гийом рассказывал мне, как в том году, когда мы освободили Иерусалим, он находился при доне Родриго Диасе Кампеадоре и видел героическую гибель этого достославного испанского рыцаря, погибшего в схватке с маврами, которые после этого вновь возвратили себе Валенсию. О доне Родриго Гийом создал большую поэму, состоящую из нескольких жестов, но поскольку он сочинил ее по-испански, то не мог прочесть мне, ведь я не владел этим прекрасным языком.