В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста) - Герхард Кегель

Во второй половине января 1943 года я был направлен на ночное дежурство на пункт противовоздушной обороны. Учреждение, в котором я тогда работал, состояло из некоторых подразделений внешнеторгового отдела МИД, которые из-за недостатка служебных помещений в главном здании министерства на улице Вильгельмштрассе занимали несколько этажей солидного торгового дома на расположенной поблизости улице Мауэрштрассе. В основном этот дом был занят крупным страховым обществом. Он насчитывал пять или шесть этажей и имел еще не менее трех этажей под землей. В подземных этажах - я не назвал бы их подвалами - находились просторные помещения, где стояли сейфы и имелись особо оборудованные комнаты с ценными бумагами и важными документами. Некоторые из этих помещений были переоборудованы под бомбоубежище, которым пользовались сотрудники расположенных поблизости учреждений и магазинов. Существовало также небольшое специальное помещение для дежурных служб противовоздушной обороны.

Когда я вечером явился на пункт противовоздушной обороны, со мной поздоровался один из дежурных, который был не из числа сотрудников МИД, но мне показалось, что я его знаю. Это был барон Юкскюлль, о котором я уже упоминал в связи с моими посещениями "Мужского клуба".

Установив, где мы познакомились, мы немного закусили и выпили, потом совершили, согласно предписанию, наш первый дежурный обход. Все было в порядке. Можно было прилечь на находившиеся в комнате для дежурных нары. Вступать с этим человеком в обстоятельную беседу я желания не имел.

Но мой напарник - в ту ночь на дежурстве мы были одни - совсем не хотел спать. Он достал из своего портфеля бутылку вина и предложил выпить по стаканчику. Затем спросил, в каких странах мне приходилось работать. Когда я сказал, что несколько лет работал в Варшаве, он заметил, что тогда я, наверное, знаю некоего господина Шелиа. "Разумеется, помню, - ответил я с напускной непринужденностью, - а теперь он работает в отделе информации МИД. Два или, самое большее, три месяца тому назад я там его видел. Откуда же вы его знаете, - спросил я. - Разве вы работали в МИД?"

"Я тоже знал Шелиа", - ответил Юкскюлль.

"Почему знали? - задал я вопрос. - Разве вы больше не знакомы?"

"Ну, как же, - ответил Юкскюлль. - Неужели вы не знаете, что Шелиа 14 декабря был приговорен к смертной казни и за два дня до рождества его повесили? Как я узнал, его казнили вместе с женщиной, которая работала секретарем, и мужчиной. Говорят, он работал на Советский Союз".

Мне не было надобности притворяться, что я ошарашен и огорчен. Секретаршей могла быть только Ильза Штёбе, а мужчиной - д-р X.

"Я слышу об этом впервые, - сказал я. - Это просто непостижимо. Что же теперь будет с его женой и детьми? Я вообще не могу представить себе, что господин фон Шелиа мог работать на большевиков. Я просто не верю этому. Вы уверены, барон Юкскюлль, в точности ваших сведений? Может быть, господин фон Шелиа кое-где и перебарщивал в своей критике и брюзжании. Но чтобы представитель такого древнего дворянского рода сотрудничал с Москвой? Извините меня, но я не могу этому поверить. И какое отношение могут иметь ко всему этому секретарша или секретарь? Знаете ли вы их фамилии? Ведь когда-то я недолго работал в этом отделе".

Барон Юкскюлль ответил, что поначалу он и сам так думал. Но он имеет хорошие связи с имперским военным трибуналом, и один из работающих там его друзей сказал ему, что в составе преступления не может быть никаких сомнений. Секретарша и секретарь, действительно, каким-то образом замешаны в этой истории. Их фамилий он не запомнил. Но доказательства подрывной деятельности Шелиа имеются - видели, как во время поездки в Швейцарию он снимал там со счета деньги. А поскольку гестапо имеет в таких банках своих агентов, удалось установить источник денежных переводов, поступавших на счет Шелиа.

Я продолжал утверждать, что не считаю господина Шелиа способным на какие-то связи с Москвой. Более вероятным является то, что, не сообщив почему-то о своем счете в швейцарском банке, он нарушил закон о валюте. Но нельзя же его за это повесить! Затем я сделал вид, что устал, лег и задумался над услышанным.

Той ночью объявлялась воздушная тревога. Но в нашем районе бомбы не падали. Около трех часов утра мы совершили второй предписанный распорядком контрольный обход, потом, немного подремав, позавтракали и отправились каждый к себе на службу. Разумеется, мы отметились в книге дежурных.

Мне, конечно, показалось тогда весьма странным, что именно в ту же ночь, что и я, в бомбоубежище дежурил барон Юкскюлль, затеявший со мной этот разговор о Шелиа, секретарше и секретаре. Я так никогда и не получил ясного представления о том, какую роль играл барон в событиях того времени. Лишь через много лет после войны я узнал из документального труда Юлиуса Мадера "Гитлеровские генералы шпионажа дают показания", что Юкскюлль в течение ряда лет работал на военную разведку фашистской Германии. Но и эти сведения не внесли ясность в то, что за функции выполнял он тогда в отношении меня.

Где-то в 1975 или 1976 году мне вновь неожиданно напомнили о бароне Юкскюлле. Тогда я являлся постоянным представителем ГДР в отделении ООН в Женеве. В мои руки случайно попали мемуары старого журналиста Иммануэля Бирнбаума. Они были изданы в 1974 году в издательстве "Зюддойчер-ферлаг" в Мюнхене под заголовком "Восемьдесят лет в строю". Я знал Бирнбаума по Варшаве, где он до 1933 года работал представителем издательства "Ульштейн-ферлаг". После 1933 года ему запретили писать для издававшихся в Германии газет - он был еврей. До этого же он некоторое время работал постоянным представителем штатного пресс-атташе германского посольства. Поэтому он должен был хорошо знать фон Шелиа, а тот, несомненно, не скрывал от него, что ненавидел нацистов и их преступный режим.

Незадолго до начала второй мировой войны Бирнбаум уехал из Польши, направившись через Латвию и Финляндию в Швецию. Оттуда Бирнбаум в 1940 году послал Шелиа письмо. Конечно, по почте. Разве мог он думать, что служебные органы Швеции или даже фашистское гестапо способны на столь недостойное дело, как перлюстрация зарубежной корреспонденции?

Но, может быть, я лучше приведу слова самого Бирнбаума: "Мне не пришло в голову, что моя переписка с зарубежными корреспондентами просматривается. Так, я послал письмо в Берлин тому самому германскому дипломату, знакомство с которым оказалось позднее столь роковым для моего брата. Этот советник посольства, с которым, когда мы оба работали в Варшаве, я поддерживал знакомство и обменивался информацией, так как, несмотря на принципиальные различия во взглядах, мы оба являлись противниками национал-социалистского режима, расставаясь со мной в Варшаве, дал мне условный адрес в Берлине - с помощью упомянутого адреса мы могли бы, в случае необходимости, поддерживать контакт. Прошло немало времени, и я уже давно ничего не слышал о переведенном в 1939 году в Берлин советнике посольства - его звали Рудольф фон Шелиа. Но в начале 1940 года, когда я находился в Стокгольме, наш общий знакомый барон Юкскюлль... поведал мне, что советник из-за своих взглядов чувствует себя там в опасности и хотел бы выбраться за границу. Тогда я послал ему письмо, которое, чтобы не навлечь на адресата опасности, написал в профашистском стиле. Я сообщал, что в Стокгольме познакомился с англичанином, который, наверное, мог бы ему помочь". По данным Бирнбаума, его письмо застряло где-то в фильтрах шведской полиции, которая особенно заинтересовалась названным в письме загадочным "англичанином". Но у меня нет сомнений, что затем это письмо попало в руки гестапо.