Михаэль Шумахер. Его история - Кристофер Хилтон

Допустим, талант позволил ему, несмотря на крайне скудные ресурсы, в один прекрасный день оказаться на третьей позиции в финале чемпионата Европы. Это само по себе уже было великолепным достижением, но затем, ближе к финишу, два лидера столкнулись друг с другом и вылетели с трассы. Я не попал в финал и наблюдал за всем этим с трибуны. Помнится, я тогда подумал: до чего же везуч этот немец! Те два итальянца были на километр впереди, а он финишировал первым!

Вот так все у Шумахера и началось. Он выиграл чемпионат Европы и совершенно неожиданно привлек к себе внимание предпринимателя из Германии, который владел, насколько я помню, сетью игровых автоматов, установленных в пабах. Этот парень и помог Михаэлю, когда он перешел в Формулу Ford. Шумахер получил возможность продемонстрировать свой талант и использовал ее в полной мере, а потому попал на тесты Формулы 3 в команде WTS, и Вилли Вебер сказал: «Ух ты, у этого парня настоящий талант! Я ему помогу». А потом он продал Шумахера компании Mercedes. Вот как закладывалась его карьера».

Если верить Госенсу, все сложилось легко, гладко и было практически предопределено с самого начала. Это одна из самых больших странностей автоспорта, где продвижение мало зависит от таланта, личных качеств. За деньги можно купить лучшую машину, а лучшая машина дает лучшие шансы доехать до победы. Другими словами, это легкий, гладкий и во многом предопределенный путь для богатых и почти непреодолимый для тех, у кого денег нет. В этом смысле автоспорт является отражением жизни.

Мы практически никогда не касаемся темы социального происхождения гонщиков. Оно не имеет значения, вот об этом и не говорят. В автогонках людей сравнивают по тому, каковы они в деле. Насколько он хорош — такой вопрос приходится слышать чаще всего. И никогда — к какому социальному срезу он принадлежит, в какой стране родился. В 2006 году в Формулу 1 пришел гонщик из Польши, а покинул ее колумбиец. И кого волновали их национальности?

Конкуренция здесь столь высока, что все команды охотятся за талантами, а вокруг немало людей, кто знает это и проводит селекцию. Их собственное коммерческое будущее зависит от того, удастся ли им найти способного юниора, посадить его на контракт, подготовить из него гонщика и использовать так, как используется любой талант.

Эта тема пронизывает всю карьеру Михаэля Шумахера. Его талант прошел огранку в различных видах картинговых и формульных чемпионатов, и те, кто занимается гонками всерьез, сразу почувствовали это — одного-двух намеков было достаточно. Старт с Jordan в Спа 1991 года породил контракт с Benetton, а контракт с Benetton породил контракт с Ferrari.

Попутно появился небольшой домишко поблизости от Лозанны, а до этого апартаменты в Монако. Домишко, расположенный в конце короткого переулка, окружен сонной деревушкой. Местные жители, собираясь в пабах, рассуждают о том, что им все равно, кто живет по соседству с ними. У нас тут одно время жил Питер Устинов, и никому до этого дела не было, говорят они. На другой улице живет голливудская актриса, ну и что? Раз уж сюда приехал Шумахер, никто не будет донимать и его.

В таком окружении Михаэль может жить нормальной жизнью семейного человека вдали от страстей, сопровождающих Формулу 1. С его деньгами он конечно же может позволить себе жить где угодно и при этом вести себя как царек. Но он предпочитает воспитывать своих детей честными и порядочными людьми и, по слухам, все еще поигрывает в футбол за местный клуб третьего дивизиона. Готов побиться, что с мячом он расстается крайне неохотно.

Другой контекст — социальный. Это трудная тема, потому что история Германии требует деликатного подхода. Профессор Ральф Ессен с исторического факультета Кёльнского университета поясняет: «Не думаю, что национальные стереотипы играют такую уж важную роль. Представления о том, что такое Германия или, к примеру, что такое Италия, заметно изменились за последние десятилетия. Почему? Потому что мы живем в Европе, границы между нашими государствами открыты, мы много перемещаемся, много контактируем друг с другом, обмениваемся опытом, идеями, представлениями. Это — часть «европеизации» Европы, процесса, позволяющего установить более тесные связи на повседневном уровне, помочь объединению наций с помощью самых разнообразных форм: Интернета, телефона, путешествий».

Такие звезды, как Борис Беккер или Штеффи Граф, вряд ли кто-то воспринимает их как немцев. Скорее, как великих теннисистов.

«Не стоит переоценивать это явление. Немцы видят в них немцев и следят за их успехами прежде всего потому, что они немцы. Но это совсем не то, что было раньше. Мы также воспринимаем их, как профессиональных спортсменов».

Не будем забывать и о том, что Михаэль родился в 1969 году и о вещах, которые вы имеете в виду, не знает. К примеру, Спа он считает домашней трассой, потому что она расположена ближе к Керпену, чем любая немецкая.

«Он вырос по соседству с границами Бельгии, Голландии и Люксембурга. Он из мест, вплотную приближенных к остальной части Европы, где национальные немецкие традиции не так сильны. К примеру, в Баварии к этим традициям относятся совершенно иначе».

Любому из тех, кто не видел Германию в сорок пятом году, трудно понять всю глубину позора, постигшего эту страну. Как же удалось пройти путь к таким временам, когда немцы, вроде Шумахера, гордятся тем, что они немцы?

«Нелегко ответить на этот вопрос. В сорок пятом году мы переживали позор и разруху, а также ощущение того, сколько неправильного произошло в истории Германии в двадцатом веке. В пятидесятые и шестидесятые годы об этом предпочитали не вспоминать, работали на экономический успех. Пятидесятые с тех пор так и зовутся — «десятилетие молчания».

Шестидесятые стали десятилетием перемен в политической культуре, но не в форме возрождения идей нацизма. Это был период вестернизации страны, ориентации больше на Запад, на Америку, чем на Францию или Британию. Западная культура — феномен этого периода, помогший избавить национальное самоопределение от излишней германскости, гордости за Германию, доходившей до уродливых, шовинистических форм в первой половине двадцатого века. Эти перемены произошли под влиянием пережитого позора, последовавшего за ним молчания и, наконец, усиления контактов между Западной Европой и Северной Америкой.

В шестьдесят девятом году, когда родился Шумахер, случилась анекдотическая история, иллюстрирующая перемены в национальном сознании. В том году проходили выборы, и новому президенту республики задали вопрос: «Любите ли вы Германию?» Он ответил: «Я люблю свою жену, но не люблю эту страну». Даже столь высокопоставленный политик счел необходимым дистанцироваться от национальной идеи.