Царь Грозный - Наталья Павлищева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Со вчерашнего вечера собираются. Москва полна бояр и дворян, какие с семьями государем вызваны. К чему – никто не ведает.
– Уезжает он! – твердо заявил служка.
Глаза дьякона стали насмешливыми:
– Это Иван Васильевич тебе сказал?
– Чего это? – перепугался служка такому предположению. – Не-е, только по всему видно, что сборы те в дорогу…
– Экой ты дурной! – возмутился дьякон. – Конечно, в дорогу, не в пруду же топить станет государь все добро! Только вот куда и почему?
Сказал и тут же затих, оглядываясь, всем ведомо, что ныне лучше язык лишний раз не распускать.
По Москве пополз нехороший слух об отречении государя от венца своего! Тревожные вести передавались шепотом от одного к другому. Как это, царь отречется?! Такого Москва не видывала! И кто?! Москвичи еще не забыли, как стоял перед ними молодой государь такой же зимой без шапки, кланялся, прощения просил за самовольство и бояр корил, что власти ему не дают. Загудела столица: выходит, так и не дали государю-батюшке власти проклятые вражины?! Не может из-за их предательства с врагами справиться?
Все решилось в воскресенье 3 декабря. С утра мороз сильно спал, даже потянуло теплом. Снег чуть просел, стал рыхлым и тяжелым. Отстояв обедню в Успенском соборе, Иван Васильевич после литургии подошел за благословением к митрополиту Афанасию. У митрополита язык чесался спросить, к чему стоят несколько тысяч груженых подвод на дворе и готовые сани для многих людей, но государь не дал спросить. Допустил к своей руке бояр и вдруг принялся… прощаться! Ошеломленные люди были даже не в силах поинтересоваться, куда же едет государь? Всех взяла оторопь.
Царский поезд из огромного числа возов и саней отъезжал из Москвы чуть ли ни в полной тишине. Были слышны только голоса возниц и охраны. Государь отправлялся в сторону Коломенского. «Почему туда?» – гадали молчавшие москвичи.
Иван Васильевич ехал непривычно для себя – тоже в санях, а не верхом. В следующих санях сидели царица и двое его сыновей. В возах из столицы уезжали не только люди, на них была и казна государства, но сейчас о том думалось меньше всего.
Царица Мария сидела, вжавшись в стенку саней, почти до бровей укрывшись меховой накидкой. Царевичи с любопытством оглядывались вокруг. А государь сидел молча, стиснув зубы так, что выступили скулы, и глядя прямо перед собой. В голове билась одна мысль: остановят или нет?
Остановят?..
Почему они не останавливают и даже не спрашивают, куда он едет?!
Рады?!
Ему, Богом данному государю, позволяют вот так уехать, не противясь?!
Должны были под полозья саней бросаться! За полы шубы хватать, на коленях умолять не покидать их!
Не остановили, дали уехать!
НЕ ОСТАНОВИЛИ!!!
ЕГО не остановили!!!
Никто не подозревал об ужасе, испытанном Иваном Васильевичем в те минуты. Он увозил казну, увозил всю московскую святость – иконы, церковную утварь, грузил все на виду у Москвы, потом торжественно обходил храмы и монастыри, со всеми прощался, но никто не спросил, почему он уезжает, никто не попытался остановить, никто даже толком не спросил, куда это он?! Ни священники, ни бояре, даже народ московский… Точно не государь покидает Москву, а простой купец. Иван усмехнулся, небось послы литовские уезжали, и то зевак больше было!
Билась злая мысль: «И пусть! И ладно, если не нужен, то пусть сами попробуют! Отрекусь! Совсем отрекусь!»
К царским саням подъехал Алексей Басманов, направлявший движение:
– Государь, куда сворачивать? Куда едем?
А Иван Васильевич попросту не знал, куда ехать! Но уверенно махнул рукой:
– В Коломенское!
В Коломенском делать нечего, да и жить там особо негде такому количеству людей, которые при нем. И все же до самого села государь не проронил ни слова. Он ничего никому не объяснял: ни сопровождавшим его боярам и дворянам, ни сыновьям, ни тем более жене, потому как сам не знал, что делать!
В Коломенском, конечно, переполох. Царской семье ночлег устроили какой положено, а остальные уже сами, как смогли…
До вечера государь молчал, никто не рискнул спрашивать, что делать дальше. Остановившийся взгляд Ивана Васильевича заставил бы любого отступить, не задав вопроса. Обычного вечернего пира не было, напротив, царь очень долго молился, о чем – знал только он.
– Господи, вразуми! Господи, наставь на путь истинный!
Что теперь делать? Уезжал, показывая всем, что обижен на изменников. Надеялся, что станут уговаривать не бросать Москву, не гневаться… что приползут на коленях с мольбами… А вышло? Стояли, широко разинув рты, и молча ждали, что будет дальше.
Как быть? Возвращаться просто нелепо, но и ехать некуда… Огнем обожгла страшная мысль: а ну как Старицкого вместо него царем назовут?! Тут же отмел ее. Нет, не могут! Он царем венчан, он жив и пока не отрекся, никого другого не могут таковым назвать!
А что, если отречься? И снова испугался – а возьмут и примут отречение! Тогда он кто? Князь и только. Из монастыря сразу вернется Ефросинья Старицкая, а от нее пощады не будет ни ему самому, ни сыновьям…
Самую страшную мысль – о том, что вдруг объявится тот единственный, с которым и Старицкие спорить не смогут, сын Соломонии – гнал от себя, не позволяя додумать до конца. Гнал, а она упорно возвращалась. Вот кого Иван Васильевич боялся больше всего, боялся до дрожи в коленях, до сердечного обмирания, всюду ему чудился призрак Георгия, виделась кукла из могилки Покровского монастыря, ряженная в детскую рубашечку…
Нет, никто не должен об этом не только знать, но даже чуть заподозрить! Малюта не в счет, тот не предаст, другим ни слова даже во сне, даже в предсмертном бреду!
И Иван Васильевич молил и молил Заступницу помочь, оградить от призрака его самого и детей. Просил одолеть… А нужно было просто просить себе спокойствия, потому как много лет этот призрак станет донимать его, не давая ни жить, ни даже думать по-человечески. Все будет казаться, что вот уже нашел Георгий Малюта, вот-вот уничтожит… Но снова и снова призрак ускользнет…
Был ли он на самом деле? Бог весть, но на семь лет жизнь московского государя превратилась в сущий кошмар, когда царь подозревал всех вокруг и отовсюду ждал удара в спину. Иван Васильевич стал не просто подозрителен, временами он казался умалишенным, непонятный в своей жестокости, а оттого еще более страшный…
Вместе с царем кошмарной станет жизнь и всей Московии заодно. Ведь именно среди своего народа, своего окружения Иван Васильевич станет искать спасенного Георгия, искать тайно, жестоко расправляясь с любым, кого хоть как-то заподозрит в причастности к спасению старшего брата.
Почти до утра стоял на коленях перед образами Иван Васильевич, усердно отбивая поклоны. Утром на его челе красовался огромный синяк от ударов об пол. Ужаснувшемуся Афанасию Вяземскому угрюмо ответил: