Царь Грозный - Наталья Павлищева

Келью освещал только огонек лампадки перед образами. Вспомнив, откуда пришел и чем занимался, Малюта перекрестился. В полумраке раздался ставший вдруг скрипучим голос Ивана:

– Верно крестишься, тати мы с тобой, могилу порушили…

Почему-то Скуратову послышалась насмешка. Но и он сам возразил:

– Да какая могила, государь, ежели там человеческих костей нет? Кого и похоронили, непонятно…

– Знаешь, чья она? – Конечно, Малюта промолчал, во-первых, потому что не знал, а во-вторых, было понятно, что Иван спрашивает, чтобы самому же и ответить. – Сына княгини Соломонии и князя Василия!

Григорий Лукьянович глупостью никогда не страдал, напротив, схватывал все с лета, потому сообразил в мгновение ока, а сообразив – ахнул. Хотя дело и давнее, он помнил, что опальная княгиня, будучи обвиненной в бесплодии и постриженной в монахини, именно вот в этом монастыре, по слухам, родила сына Георгия. Князь Василий дознание хотя и провел, но мер не принял, поговаривали, что наградил бывшую жену за сына, но обратно не вернул, потому как уже был снова женат. Куда девался тот мальчик – никому не ведомо. Когда дознаваться взялась мать Ивана Васильевича княгиня Елена Глинская, то сказали, что ребенок помер, и даже могилку показали. А инокиня Софья, как стали звать Соломонию, вроде с горя в другую обитель перебралась в Каргополь. Правда, после смерти Елены вернулась, видно, чтоб с могилкой сына быть рядом…

А выходит, с какой могилкой?! Если там никого не было, то не хоронили мальчика? И… он жив?! А как же тогда с царствованием Ивана Васильевича, если жив его старший брат?!

Как ни скрывал свои мысли Малюта, но Иван, пристально следивший за лицом своего слуги, увидел что ожидал, усмехнулся:

– Все понял?

Малюта вдруг принялся убеждать государя с отчаянием хватающегося за соломинку:

– Так, может, и не было там дитя-то? Может, это не та могилка? Или просто Соломония всех обманула, сказала, что родила, а сама куклу схоронила?!

Его глаза возбужденно заблестели, Скуратов даже обрадовался такому простому объяснению. Иван сокрушенно помотал головой:

– Ты думаешь, почему я полез могилу рушить?

– Игуменья сказала? – обреченно догадался Малюта.

– Найди его! Сможешь? – Глаза государя впились в глаза Скуратова. Тот кивнул:

– Жизни не пожалею!

С той поездки Григорий Лукьянович Скуратов по прозвищу Малюта стал особо близок к царю. Почему, никто не мог понять. Конечно, Скуратов не глуп и безумно предан Ивану, но все равно… Царица его на дух не переносила, но мнение жены Ивана перестало интересовать вообще. Царя занимали совсем другие мысли…

С этого дня Иван Васильевич стал жить своей, никому не понятной жизнью, иногда совершенно непредсказуемой. Правду знал только Малюта Скуратов, но у того и спрашивать бы не рискнули, если б и догадались о его всезнании, потому как Григорий Лукьянович сам был мастер спрашивать… с пристрастием…

На Московию опустилась ночь опричнины.

На Масленую в небольшой корчме за грубо сколоченным столом сидели трое – дьяк Терентьев, купец Козьма Старой и помощник Старого Тимофей Лядов. Разговор вели о видах на цены, на торг, о том, стоит ли куда товары везти, чтобы головой не поплатиться. Дьяк все убеждал взять его воск, мол, хорошего качества, а вот нейдет как-то, чтоб не залежался. Купец прекрасно знал, что не Терентьева это воск, попросту отобрал у какого-то бедолаги за малую провинность, но возражать не стал, ни к чему.

– Воск и на Москве хорошо берут, коли для свечей годен.

– Годен, батюшка, годен, как не быть годному-то, – дьяк чуть не проговорился, что этот воск у купца Горелова отобран, который его в Москву всегда возил. Забрал не сам дьяк, купец тот помер от лихоманки, а товар его вроде как деть некуда стало. Чтоб не разграбили, Терентьев себе взял, а как сбыть, чтобы тайно получилось, теперь не знал. Старому тоже не хотелось рисковать, а ну как прознают о том, чей воск да как к нему попал? Пока докажешь, что не тать да не вор, можно и на дыбе повисеть. Выручил Лядов, буркнул:

– Слышь, Козьма, давай я сам возьму, вроде как помимо тебя? Знаю, кому сбыть на Москве, а доход поделим…

– Сможешь? – неуверенно покосился на помощника Старой.

– А то! – обрадовался дьяк. – Вон какой шустрый, как не смочь? А я еще цену снижу…

– Ага, а потом на нас и донесешь! – фыркнул купец.

– Да побойся Бога, Козьма Петрович! Да когда я тебя обижал-то? – закрестился, складывая жирные пальцы, Терентьев. Семга в блинах была отменной желтизны, жир тек по рукам дьяка, заставляя то и дело отвлекаться от беседы на вытирание их. Причем вытирал он прямо о свой кафтан, и без того страшно засаленный. Лядов мысленно усмехнулся: видать, они со Старым не первые, кто угощает дьяка нынче на Масленой. Они и не собирались кормить Косого никакими блинами, да тот подсел, завел речь, а потом вроде как пристроился к блюду со снедью. Тимофею лезть после неопрятного дьяка в гору блинов как-то расхотелось, да и Козьме, видно, тоже. Терентьев, нимало этим не смущаясь, поглощал блины в одиночку. Скорости еды могли бы позавидовать многие работники, трудившиеся у скупого хозяина.

Старой уже сообразил, чей товар, давно купца Горелова не видно, его воск-то. Он вдруг хитро сощурил глаза:

– А я тот воск пока в закрома отдельно положу, скажу, что Горелов мне на сохранность отдал. А ежели ты кому слова сболтнешь, то на тебя на дыбе покажу как на душегубца! – Похоже, Старой хорошо знал, с кем имеет дело.

И снова закрестился, забожился дьяк, уверяя, что и в мыслях плохого не держал.

– Чего Горелов-то помер? Небось опоил чем? – Глаза Козьмы Петровича хитро блеснули.

Терентьев даже жевать перестал, перекрестился:

– Господь с тобой! Лихоманка у него была, промерз где-то, вот и слег. И не у меня слег, а по пути. Просто за товаром некому приглядеть оказалось, вот мне и привезли.

О воске договорились, дьяк получил задаток, можно бы и расходиться, но Терентьева так и подмывало спросить еще кое о чем. Козьма Старой купец знатный, недавно был в числе тех, с кем беседу вел государь о том, чем и как торговать. Вот бы узнать, о чем речь шла.

Мялся, мялся и все же спросил осторожно. Старой хмыкнул, но чиниться не стал, кое-что порассказал.

Иван Васильевич позвал купцов в палату, где обычно государь с боярами думу думали. Купцы для начала бухнулись перед царем на колени. Государь кивнул и велел встать. Торговые люди перетаптывались с ноги на ногу, не решаясь шагнуть ближе к сидящему на троне царю.

И вдруг Иван Васильевич повелел торговым людям… садиться на лавки, стоявшие вдоль стен! Совсем растерялись купцы, ведь на тех лавках всегда сидели бояре! Куда тут худородным их места занимать? Никто первым не рисковал сесть на боярское место, перетаптываясь, стояли толпой. Государь недоуменно смотрел на купцов, потом чуть обернулся к стоявшему за спиной дьяку Висковатому, что-то тихо сказал, тот живо метнулся за дверь. Царь с усмешкой чего-то ждал.