Шестая книга судьбы - Олег Курылев

Колонну завернули вправо и быстро повели по небольшой аллее мимо разбитых киосков и павильонов, Метрах в семи в стороне Пауль увидел несколько тел, возле которых копошились два гражданских немца. В руках одного из них он разглядел (или ему только так показалось) рюкзак Петера.

Он отыскал глазами сопровождавшего колонну офицера, того, что говорил по-немецки.

— Можно посмотреть там? — спросил он. — Мне кажется, я узнал одного человека.

Молодой офицер в темно-синих галифе и накинутом на плечи незастегнутом плаще, в карманах которого он держал обе руки, удивленно посмотрел на пленного майора. Как тот на таком расстоянии смог кого-то узнать? Он прошел еще несколько шагов, прежде чем дал команду, и колонну остановили.

Кивком головы энкавэдэшник предложил пленному приблизиться к телам.

Все убитые в этой куче были совсем молоды. Пауль понял, почему их вели мимо — молодежь русских не интересовала. Он подошел и сразу узнал куртку с ярко-зеленой лентой на рукаве, вдоль которой шла вытканная желтой нитью готическая вязь. Из рукава высовывалась белая кисть руки со скрюченными трупным окоченением пальцами. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять — под этой кожей уже много часов не течет кровь.

Куртка на груди мертвеца была расстегнута, сверху на ней лежала солдатская книжка и опознавательный жетон. Голова резко повернута влево и наполовину прикрыта рукой другого мертвеца, но сомнений не оставалось — это был Петер.

Пауль застыл, глядя на брата. Проследив его взгляд, русский офицер нагнулся и взял солдатскую книжку.

— Ганс Польцек, рядовой, 19-я народно-гренадерская дивизия, — медленно прочитал он. — Ну и что? Кто это такой?

— Я обознался.

Офицер пристально посмотрел на майора, раздраженно похлопал солдатской книжкой по левой ладони, потом отшвырнул ее и велел возвращаться в строй.

Пленных снова водили мимо убитых, но Пауль уже не всматривался в лица мертвецов. Однажды он увидел армейского капеллана. На его рукаве белела широкая повязка с красным крестом и четырьмя широкими сиреневыми полосами. Он стоял рядом с двумя другими немцами с белыми повязками на рукавах.

— Святой отец! — крикнул Пауль, — Где будут хоронить всех этих людей?

Священник растерянно посмотрел на одетого как на парад немецкого майора и только развел руками.

Вскоре их вывели на Хеерштрассе, по которой уже шли другие военнопленные, и повели в сторону центра.

Что же касается Гиммлера, то его, как ни странно, нашли. Нашли именно в Тиргартене. Он лежал вдавленный в развороченный танками дерн, и, по всей видимости, по нему в темноте проехала не одна машина да еще протопала не одна сотня ног. Правда, это оказался вовсе не рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, а всего лишь его родной брат Эрнст. Последние несколько недель он работал на радиостанции в башне «L» в зоопарке и тоже попытался прорваться из Берлина в ночь с первого на второе мая.

XXXI

Berlin! Berlin! Du grosses Jammertal,

Bei dir ist nichts zu finden, als lauter

Angst und Qual.

Уже несколько часов было почти тихо. Берлин пал. Это известие быстро распространилось повсюду, и люди начали покидать свои убежища. Они выползали из подвалов и подтопленных станций подземки, ручейками вытекали из зенитных башен, зданий вокзалов, из превращенных в перевязочные пункты пивных, кинотеатров и других мест массового скопления беженцев. В одной только пивной «Томаскеллер» в последние дни боев был развернут госпиталь на пять тысяч мест. Почти таким же госпиталем стал и Ангальтский вокзал.

Страх перед вошедшим в город врагом был настолько силен, что каждый, выбравшийся из вонючего от нечистот бомбоубежища, тут же старался найти укромное место, чтобы снова спрятаться. Никто праздно не шатался по улицам. Даже чудом уцелевшие коммунисты и евреи скоро поняли, что лучше не попадаться на глаза победителям. Но в первую очередь это касалось женщин.

Вернувшись в квартиру Генриха Кристиана, Изольда и Эрна убрали в одной из комнат осколки стекол, занавесили, чем могли, окно и стали ждать, прислушиваясь к каждому звуку. Непрекращающиеся перестрелки и далекая канонада их не пугали. Гораздо страшнее было услышать шорох шагов где-то поблизости, еще страшнее — звук незнакомой речи.

В начале двенадцатого вдруг что-то началось. По стенам их комнаты замелькали красные отсветы. Изольда отдернула занавеску — в небо летели красные сигнальные ракеты. Началась интенсивная пулеметная стрельба, потом загремели взрывы. Под их окнами в сторону Хеерштрассе протарахтели, лязгая гусеницами, танки или тяжелые тягачи. Следом — топот сапог и крики.

— Вот тебе и перемирие! — воскликнула Изольда. — Не договорились они, что ли?

Но этот бой был явно местного значения. Через час он затих, и тишину ночи снова нарушали только отдельные выстрелы, урчание моторов и далекая канонада, доносившаяся из лесов на северо-западе.

Весь следующий день они просидели на диване, прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяла. Благодаря запасливой Изольде, продуктов было еще достаточно, а вот питьевой воды почти не оставалось.

— Нет, так я долго не вынесу, — сказала Изольда, когда стрелка часов приблизилась к пяти вечера. — Пойду на разведку. Может, где-нибудь найду воду. Ты сиди тут и никуда не высовывайся.

Она вернулась часа через два и с порога заявила, что ночью они уходят из города.

В ходе своей «разведки» еще на подступах к Хеерштрассе Изольда увидела множество горожан, которые тянулись со стороны Тиргартена. Она узнала, что люди возвращались из убежищ зоопарка, и при их виде ей самой стало не так страшно. Она прошла дальше. В направлении Бранденбургских ворот русские автоматчики вели большую колонну пленных. На проходящих мимо беженцев они не обращали внимания, и Изольда, окончательно осмелев, подошла ближе.

В серой массе пленных ее взгляд невольно привлек один офицер в форме артиллериста люфтваффе. Он брел, склонив голову. Его чистая опрятная форма бросалась в глаза, а колодка с медалями на груди смотрелась вызывающе.

Еще не веря своим глазам, Изольда пошла рядом с колонной.

— Пауль!

Обернулись сразу трое и этот офицер тоже. Он взглянул на женщину и, вероятно, решив, что звали не его, сразу отвернулся.

— Пауль Кристиан!

Изольда подбежала ближе, но автоматчик в рыжей выцветшей гимнастерке сделал знак не приближаться.

— Пауль Кристиан, это я, Изольда Гюнш! Ты должен меня помнить!

Офицер снова посмотрел на нее, на этот раз внимательнее. Несколько раз он опускал взгляд себе под ноги, спотыкаясь в тесной колонне о куски вывороченного асфальта, потом снова поворачивал к ней лицо.

Изольда спохватилась и сорвала с головы длинный платок, повязанный на старушечий манер. Это была уловка, с помощью которой она хотела выглядеть старше, чтобы не привлечь внимание какого-нибудь вражеского солдата. Берлин полнился слухами, да что там слухами — город, как и вся страна, давно пребывал в паническом страхе перед русскими. Его принесли сюда беженцы с востока и взлелеяли газеты и радиопередачи доктора Геббельса. Но даже если они были лживы на девяносто процентов, оставшихся десяти хватило бы с лихвой.

Он узнал ее и махнул в знак приветствия рукой. В последний раз они виделись несколько месяцев назад у одного из КПП на въезде в Берлин. Совершенно случайная встреча. Они проговорили тогда минут тридцать. Пауль расспрашивал об отце, рассказывал, что переведен сюда из Вены, где служил на одной из зенитных башен в составе противовоздушной обороны.

— Куда вас ведут? — крикнула Изольда, опасливо поглядывая на идущего рядом солдата-конвоира. — Если я увижу твоего отца, что ему передать?

— Петер погиб, — ответил Пауль.

Женщина от неожиданности остановилась. Затем снова заспешила рядом.

— Когда? Где?

Дорогу ей преградил автоматчик. Он что-то сказал и стоял, глядя ей прямо в лицо. По всему было видно, что дальше он ее не пропустит,

Увидев это, Пауль крикнул:

— Этой ночью он был убит здесь в парке при попытке прорыва!

Возвращаясь домой, Изольда совершенно неожиданно наткнулась на водовозку. Народу было немного, и она наконец-то наполнила свой бидон. Воду развозили теми же машинами, что и раньше, но по приказу уже новых властей: генерал Берзарин, комендант Берлина, опасался, что, начав пить из Шпрее, Ланверканала и озер, город неизбежно и очень скоро окажется во власти эпидемий.

Она потолкалась возле быстро увеличивающейся толпы, послушала новости, главной из которых было известие о смерти Гитлера, и, приняв твердое решение не говорить пока ничего Эрне о Петере, вернулась домой.

— Я узнала, что сегодня пойдут многие. Пока еще есть возможность. Некоторые слышали сообщение по «Берлинер рундфунк» и утверждают, что Шпандау и Олимпийский стадион еще не заняты русскими. Когда нас окончательно запечатают, будет поздно. Нужно уносить ноги, Эрна.