Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ) - Володина Жанна

Тараканьи войска и партизанская кучка продолжают сверлить друг друга взглядами, надеясь на психологический срыв противника.

Горячие ладони Максима прожигают мою спину. Под легким белым летним жакетом только кружевной лифчик.

- Когда я узнал, что ты увидела нас в кафе, я растерялся. Этого не должно было случиться. Казалось, расскажи я тебе свой план - и все разрешится наилучшим образом. Ты обязательно мне поверишь и поддержишь. Но я понимал, что по телефону этого не сделаешь, а в пару слов смысл происходящего не уложить. Вернее, уложить, но получается банальность: "это не то, что ты подумала".

Рука Максима ложится на мой затылок, пальцы запутываются в кудрях:

- Его почти невозможно обмануть. Но он, увидев твою настоящую реакцию, поверил. Надо было радоваться, но я испугался. Мне стало страшно, что невольно, не зная правды и сути происходящего, ты подыграла мне своими искренними и живыми эмоциями, своей обидой и горем.

Началась рукопашная. Противники дрались не на жизнь, а на смерть. Партизаны, несмотря на малочисленность и отсутствие огнестрельного оружия, умудрялись сдерживать регулярные войска.

Максим поймал мой взгляд в серо-голубой плен:

- Я проклял себя. И совершил еще одну ошибку. Вместо того, чтобы успокоить тебя, твою ревность, я сам нырнул в эти отвратительные эмоции. Вовка вернулся, а с ним вернулся мой страх. Забывая, что ты не понимаешь происходящего в моей семье, я кормил свой страх болью и отчаянием. Ни один разговор с тобой у меня не получался. Совсем. Я почти утратил веру в свою способность убеждать людей в том, что мне нужно.

Даже численный перевес не позволял плюгавенькому справиться с партизанами, и он взревел от злости.

- Что ты чувствуешь к этой... Насте? - хрипло спрашиваю я, своим вопросом вдохновив партизан, вселив в них веру в победу.

- Чувствую? - Максим удивленно смотрит на меня, не отпуская из своих рук. - Я бы не стал использовать этот глагол. - Мне жаль эту девушку. Она пешка в игре нашего с ней отца и в моей, к моему стыду, тоже. Но иначе нельзя. Она сама решилась на этот спектакль. Когда задумываешь играть чужими чувствами, будь готов, что будут играть твоими.

- Вашего с ней отца? - вырываюсь я из его объятий. - Вы все, Быстровы, вообще нормальные? Ты же говорил, что она не сестра тебе! Не клиентка, не любовница, не сестра?!

- Я прекрасно помню, что я говорил. Эти слова - роковая моя ошибка. И, видимо, за нее я расплачусь тобой, если ты так решишь. И никого, кроме себя, я в этом не виню. Сутки! Мне нужны были одни сутки, чтобы он вышел на тебя и убедился в том, в чем я хотел его убедить. Я думал, что защищаю тебя. Я снова ошибся. Неинформированные люди принимают такие действия за манипуляцию. Я думал, что манипулирую им, а сейчас, в эту самую минуту, понимаю, что ты обязательно решишь, что я манипулирую тобой.

Максим отпускает меня и устало трет свое лицо ладонями, словно пытается стереть несуществующую грязь. Я потрясенно молчу, но мысленно продолжаю вдохновлять своих отважных партизан: "Продержитесь еще чуть-чуть!"

Плюгавенький бесится, брызжет слюной, бегает вокруг дерущихся тараканов и пытается поддержать их моральный дух.

- Я просто хотел, чтобы эта грязь тебя не коснулась. И вместо этого затянул тебя в самую гущу. Я добился от него того, чего хотел. Он думает то, что я позволил ему думать.

- Отец? - спрашиваю я, почувствовав, что у меня заболело горло, словно я за эти несколько минут заразилась каким-то ужасным вирусом.

- Отец, - подтверждает Максим. - Пока он уверен, что ведет эту партию, я контролирую ситуацию.

- Настя? - распространеннее формулировать вопросы не получается. Всей кожей ощущаю: да, это его война, от которой он так хотел меня спасти, но затащил в самую гущу сражения.

Партизаны забирают оружие у плененного противника.

- Настя - моя сестра по отцу. Но я не испытываю к ней нежных братских чувств. Пока не получается, и вряд ли получится.

- Тест? - удается задать второй вопрос.

- Настоящий тест у меня. У отца на руках поддельный тест. Поскольку делал исследование его доверенный человек, он считает его настоящим, - объясняет Максим.

- Зачем тебе, чтобы Константин Витальевич думал, что Настя не его дочь? - спрашиваю я, наблюдая, как мои партизаны связывают пленных и засовывают им в рот кляпы.

- Это длинная и некрасивая история, - отвечает Максим, протянув руки, чтобы взять мои, но передумав и не взяв. - Это реально разговор на несколько часов. Я могу сейчас только честно признаться в следующем.

Максим останавливается близко-близко от меня, я ловлю его рваное дыхание, чувствую его боль, досаду, печаль:

- Мне было нужно, чтобы отец поверил в то, что я рад обретенной сестре настолько, что эмоционально подключился к ее проблемам и сделаю все, чтобы их решить. Чтобы он думал, что я не знаю, что он сделал тест ДНК и теперь сам уверен в его подлинности и в том, что Настя не его дочь.

- Париж? - задаю я самый главный вопрос.

- Я начал терять тебя и торопиться. То, что я планировал сделать за пару недель, теперь надо было сделать гораздо быстрее. Мне нужна была встреча с человеком, воспитавшим Настю как свою дочь. Не письмом, не по телефону, а личная. И я добился того, чтобы Настя ее устроила. Больше никаких целей у этой поездки не было.

- Тогда в кафе... - начала я и замолчала, боясь расплакаться.

- Тогда в кафе за соседним столиком сидел помощник отца. Слезы Насти были абсолютно настоящими. Она действительно беспокоилась о своем женихе, истерила. В присутствии соглядатая я намеренно преувеличил силу своих ответных эмоций. Но в это время в кафе пришла ты. Если бы я знал, что так получится! Я проклял себя за свой артистический порыв!

- Еще раз, Максим! - твердо говорю я, вернув себе способность говорить полными предложениями. - Настя - сестра или не сестра?

- Настя - моя сестра по отцу. Отец думает, что она не его дочь. Я специально создал у него такое впечатление. Обмануть его было непросто, но я это сделал, - Максим смотрит мне прямо в глаза, не отводя взгляда. - Была возможность уберечь тебя от всей этой информации до поры до времени, и я этой возможностью воспользоваться. Если бы ты не пришла в кафе, у меня это получилось бы. Я просчитался во всем. Своими руками отправил тебя в Вовкины объятия. И ревность снесла мне крышу. Дальше я только и делал, что уничтожал все, что было мне дорого, все, что я люблю больше жизни.

"Хозяйка! Что с пленными делать?!" - спрашивают меня в унисон два партизанских главаря.

"Не отпускать!" - кричу я, дурея от шальной радости, действующей на меня, как сильный наркотик.

- Максим! - начинаю говорить я, сама сделав шаг навстречу и положив свои дрожащие руки на его дрожащие плечи. - Вовка...

- Я пришел сказать, что отпущу тебя. Смирюсь с вашей любовью. Это мое наказание за все, что я натворил за последние несколько месяцев, а особенно за эти три недели, - горячо шепчет Максим в мое эрогенное левое ухо. - Даже если это уничтожит меня.

- Вовка, - снова терпеливо начинаю я, чувствуя, что от моего терпения зависит уровень его нетерпения. - Я не знала, что он так давно...

- Влюблен? Любит тебя? - снова нетерпеливо перебивает Максим, целуя мои ладони.

- Да. Игорь сказал, что Вовка влюбился сразу, что вы все это видели, - я стараюсь говорить, аккуратно подбирая слова.

- Это я влюбился сразу, - выдыхает Максим. - Могу спорить, что на пару секунд раньше него.

- Теперь это не важно, - я отбираю у Максима свои руки, потому что под его губами ничего не соображаю.

Он неправильно понимает мой жест, мои слова и с горечью жестко говорит:

- Но я снова тебя обманул. Я не отпущу тебя. Никогда. И у меня стираются границы здравого смысла, когда я думаю о любом мужчине рядом с тобой. Это все равно, что добровольно отказаться от воздуха или воды.

Я потянулась к мужу, как травинка к солнцу, чтобы успокоить и сказать, что это он мой воздух, вода, свет, жизнь. Но в это мгновение раздался насмешливый голос Игоря: